Имперская идея

Храм Витберга, мы помним, символически вы­ражает идею микрокосма - человека как храма Божества. Храм же Тона заключает в себе смысл макрокосмический: храмовое пространство - это образ вселенной, и здесь - сходство московского собора с храмом св. Софии в Константинополе, чей купол символизирует небесный свод.

Однако «вселенная», заключенная под сводом храма Христа Спасителя, организована весьма специфически. В нее в качестве важнейшего смыслообразующего элемента входит Россий­ская империя, - причем история государства Российского оказывается включенной в священ­ную историю, в план Промысла, начинающийся с сотворения мира. В основание храма Тоном был помещен равноконечный крест, расположенный в направлении четырех сторон света; подкупольное пространство при этом символизирует крестообразное мироздание, в куполе изображался Бог Творец, облеченный в ризу из света, благо­словляющий Свое создание. В целом же идею росписей храма задал сам Николай I: по его сло­вам, живописные изображения должны напоми­нать о «милостях Господних, ниспосланных по молитвам праведников на Русское Царство в те­чение десяти веков».

Росписи размещались по стенам храма, в соответствии с «хронотопом» («временем-пространством», термин А. Эйнштейна) исто­рии России: сюжет изображался не где попало, а в созвучии с географической символикой, с организацией храмового пространства. Так, в восточном и южном крыльях храма находились изображения святых, живших на востоке и юге с I по X век (т.е. до принятия Русью христиан­ства). В частности, в глаза бросались огромные фрески, воспроизводящие события четырех вселенских соборов, а также росписи с эпизо­дами жития св. Николая Чудотворца, которому был посвящен южный придел храма (главный, восточный алтарь был в честь Христова Рож­дества). Сюжеты из византийской истории ука­зывали на преемственную связь России со «вторым Римом», но, быть может, также свидетельствовали о многовековой имперской мечте - о российских претензиях на обладание Царьградом-Константинополем. В контексте симво­лики храмовых росписей Византия во всяком случае выступала в качестве южнорусской провинции.

Фрески на стенах северного придела в честь князя Александра Невского изображали подви­ги этого святого, чья деятельность была связа­на именно с русским севером. Живопись за­падного крыла воспроизводила деяния Русских святых, направленные на укрепление на Руси православия... Помимо того, в храме находи­лись многочисленные изображения православ­ных святых (а также горельефы икон Богома­тери), в дни памяти которых происходили победоносные сражения войны 1812 г. Святой или Богоматерь при этом понимались в качест­ве небесных помощников русского воинства; верили, что победа над Наполеоном одержана благодаря невидимой поддержке всей Небес­ной Церкви. Войне 1812 г. тем самым прида­вался характер священной войны; вообще, в исторической концепции, стоящей за эстетикой храма Тона, в российской истории усматрива­лось некое сакральное измерение. Многозначное понятие «святой Руси» при этом связыва­лось с российской империей; сакральность им­перского государства подчеркивалась еще и посвящением престолов храма святым Нико­лаю и Александру: как раз эти имена носили русские цари, при которых храм проектировал­ся и строился.

Очевидно, что за проектами Витберга и Тона просматриваются весьма различные версии «русской идеи», стоят разные ценностные сис­темы. Для Витберга главной ценностью явля­ется личность человека как «образа» и «подо­бия» Бога; Тон подчинил эстетику храма Хри­ста идее сакральной российской истории и российской империи. Человек в концепции Витберга - созерцатель-мистик, ищущий еди­нения с Христом в глубинах своего «я»; у Тона даже святой, служа Богу, через это осуществ­ляет служение государству. Проект Витберга эзотеричен и элитарен; храм Тона подчеркнуто «народен»: его образность лишена глубинного измерения, общедоступна и общепонятна. В проекте Витберга русский дух осуществил про­рыв в будущее, предвосхитил какое-то, по-видимому, весьма отдаленное состояние чело­вечества; проект же Тона - это русский дух в его исторической наличности, причем вершины духовного развития русской нации в XIX в. Тону выразить вряд ли удалось. Имперский и при этом национальный характер стиля Тона - вот что, по нашему мнению, оказалось созвучным современным российским властям и побудило их к восстановлению храма Христа. После от­каза от коммунистических идеалов русский дух в своем стремлении к самоидентификации вновь опознает себя в пышной полу-азиатской тоновской эстетике.

Антихристова пародия

Храм Христа Спасителя строился больше 40 лет и был освящен лишь в 1883 году. Его облик оказался вполне созвучным охранительному стилю царствования Александра (1883-1894). После февральской революции 1917 г. храм стал центром религиозного возрождения, и именно здесь в 1917-1918 гг. проходил помест­ный собор Церкви, на котором после 200-летнего перерыва было восстановлено патри­аршество. Патриархом был избран святитель Тихон, ныне канонизированной за свой исповеднический подвиг. Храм сделался идейным центром противостояния большевизму, и 11 марта 1918 г. здесь было совершено торжест­венное анафематствование советской власти. А в 1920-е годы храм оказался в руках так назы­ваемых обновленцев, целью которых было ус­тановление союза Церкви и советского государ­ства. Не сработала ли здесь «логика» импер­ской идеи, неразрывно связанной с тоновским храмом?.. Однако в 1920-30-е годы политика советской власти была направлена на уничто­жение религии и Церкви, а не на их «прируче­ние». В 1929 г. «союз воинствующих безбожни­ков» начинает кампанию по сносу храма Христа.

В это время шла реконструкция Москвы и сно­силось множество зданий - церквей и особняков, мешавших, по мнению властей, развитию новой социалистической столицы (так погибло свыше 2000 памятников архитектуры, и Москва оказа­лась исключенной из числа десяти красивейших городов мира). Но судьба храма Христа отлича­лась от участи сотен других уничтожаемых московских церквей. Храм предполагалось снести ради замены его на равную по смыслу - но при этом с обратным знаком постройку. Еще в 1922 г. видный большевик С. Киров выдвинул идею строительства такого здания, которое сделается «эмблемой грядущего могущества, торжества коммунизма не только у нас, но и на Западе». Эта идея храма новой, противостоящей христи­анству коммунистической религии зрела в совет­ском сознании на протяжении 20-х годов и в 1931 г оформилась в замысел построения имен­но на месте храма Христа Спасателя дворца Со­ветов - символа, «штаба», «мозга» грядущей мировой революции.

В июле 1931 г. был объявлен конкурс проек­тов дворца Советов. В конкурсе приняли уча­стие не только все видные советские архитекто­ры, но и такие иностранные знаменитости, как, скажем, Ле Корбюзье. Представлены были все архитектурные стили - от классицизма до кон­структивизма; существовали также проекты зданий в форме звезды, серпа и молота, турби­ны... Конкурс длился до 1933 г., и из 160 проек­тов для осуществления был избран проект Б. Иофана, родственника сталинского комисса­ра Л. Кагановича, по чьей инициативе уничто­жался храм Христа.

Б. Иофан замыслил уникальное, гигантское сооружение, которое должно было занять терри­торию, в три раза большую, чем Красная пло­щадь. Здание выглядело как круглая трехъярус­ная ступенчатая башня, опирающаяся на двухъ­ярусное основание, имеющее в плане форму трапеции. Высота здания должна была состав­лять 416 метров, наверху же предполагалось ус­тановить 100-метровую статую Ленина (в три раза выше статуи Свободы), вес которой был бы равен 6000 тонн. Длина указательного пальца идола составила бы 6 метров, а ширина в плечах - 32 метра; 80 дней в году бронзового гиганта закрывали бы облака. В здании дворца предпола­галось устроить 6000 помещений, одновременно вмещающих 41000 человек; большой зал был рассчитан на 21000...

Очевидно, что замысел Кирова 1922 г. был переосмыслен, и в проекте Б. Иофана дворец Советов стал храмом Ленину, занявшему место Христа в сознании советского человека. Воз­можно, Б. Иофан разрабатывал свой проект, сознательно заимствуя некоторые элементы из проекта храма, принадлежащего Витбергу. Так или иначе, дворец Советов - ничто иное, как ан­титезис к храму Христа, пародия на христиан­ский храм, языческое - человекобожеское ка­пище.

Иногда дворец Советов сравнивают с тем центром для партийных съездов в Нюрнберге, который предлагал построить Гитлер. Эта по­стройка была рассчитана на 160000 человек, и ее увенчивала женская фигура, на 14 метров превышающая статую Свободы. А в Берлине Гитлер хотел выстроить здание для «общест­венных форумов» вместимостью до 180000 че­ловек. Его культовый характер был подчеркнут наличием в постройке углубления, подобного алтарному, где под золотым орлом со свастикой в когтях должен был находиться подиум для фюрера. Гитлер и Сталин с большим интересом и при этом весьма ревниво относились к по­стройкам, осуществляемым другой стороной.

...Храм Христа Спасителя был взорван 5 де­кабря 1931 года, на следующий день после праздника Введения Девы Марии во храм, когда Церковь осмысляет и прославляет саму идею Храма как такового; вряд ли это было простой случайностью. Наблюдая из своего кабинета в Кремле картину взрыва, Л. Каганович произнес знаменательные слова: «Задерем подол Рос­сии-матушке!..» До конца дьявольский замысел довести, однако, не удалось: дворец Советов так и не был построен. Строительство, начав­шееся в 1937 г., в 1941 в связи с войной было прекращено. Уже возведенный каркас здания в 1942 г. разобрали на металл; на месте фунда­мента постепенно образовались яма и болото -почва не выдерживала огромной нагрузки. По­сле окончания войны Сталин уже не возвра­щался к мысли о возобновлении строительства: ведь проект предполагал почитание Ленина, а не его - Сталина. В течение нескольких десяти­летий на месте храма Христа находился бас­сейн «Москва».

Разрушение храма Христа свидетельствова­ло о глубоком падении прельщенного русского духа. Русский человек безучастно воспринял святотатство: никаких выступлений в защиту храма в Москве не произошло; храм был унич­тожен руками простых людей, - а среди худож­ников открыто вступился за святыню один А. Васнецов. Прообразом же строительства дворца Советов была постройка Вавилонской башни, о чем рассказывается в Библии; неслу­чайно архитектура дворца напоминает о зикку-рате, пирамидальном храме древних вавило­нян. Народ, собравшийся со всей России в Мо­скву строить дворец, уподобился потомкам библейского Хама, задумавшим построить башню до небес, чтобы прославиться; и подоб­но хамитам, русские люди были рассеяны вой­ной в разные стороны... Языческие истоки со­ветчины в постройке дворца Советов прояви­лись весьма характерно и недвусмысленно.

Храм Христа Спасителя и современная Россия

В деле восстановления храма Христа Спаси­теля в 1990-х годах соединились два движения -снизу и сверху. Движение снизу объединяло по­началу группу православных верующих, к кото­рым примкнули представители патриотически настроенной интеллигенции, а также немного­численные бизнесмены, желающие «облагоро­дить свой имидж» (как тогда говорили) участием в возвышенном деле. Этими людьми (лучшей их частью) двигал, так сказать, мистический порыв: сознательно или нет, они хотели подвести ду­ховный фундамент под будущую Россию, дать ей - в виде храма Христа - ноуменальный центр, укоренить бытие страны в Божественной реаль­ности. В древности на Руси город строился во­круг храма или монастыря, которые освящали осваиваемую территорию; молитвы, возносимые в храмах, привлекали к делу строительства по­мощь свыше. Именно этой традиции следовали и наши современники: храм Христа виделся им не­ким ядром посткоммунистической России, и «обустройство» (термин А. Солженицына) стра­ны следовало начинать именно с его возведения.

Верили, что храм сплотит русскую нацию, что его строительство станет общенациональным делом. «С возрождением храма Христа, - писал один из инициаторов этого проекта, - воспрянет многострадальная Россия, приобретет былую славу, величие и станет процветающей держа­вой на благо нашего народа²⁴. Надо сказать, что это романтическое устремление охватило мно­гих: в фонд храма от чистого сердца вносили свои пожертвования люди отнюдь не богатые. Ныне московские власти утверждают, что храм Христа был восстановлен исключительно на на­родные средства.

Движение сверху заключалось в поддержке идеи возрождения храма Христа со стороны как российской власти (включая президента, депу­татов Думы, мэра Москвы), так и церковного ру­ководства во главе с патриархом. Политиками двигали мотивы более заземленные и прагма­тичные. После краха коммунизма в СССР и рас­пада страны Россия вступила в период напря­женных поисков самоидентичнсти; обретение «русской идеи» в 1930-е годи было объявлено государственной задачей. Эти поиски продол­жаются и поныне (в конце 2000 г. они, к приме­ру, приняли форму дебатов по поводу принятия гимна России). Восстановление храма Христа стало звеном в цепи шагов по формированию официальной «русской идеи» - того образа, ли­ца, с котором новая Россия, Россия третьего тысячелетия, намеревается представь перед миром.

Вряд ли нынешние российские правители, глу­боко продумав символику храма Христа, постиг­ли связанный с ним комплекс смыслов: к пыш­ным формам собора находящихся у власти не­давних партдеятелей влечет темное, нутряное чувство... И не так легко понять, какая всё-таки «идея» видится им за архитектурными формами гигантской церкви. Меньше всего это идея Хри­ста и даже православия, от понимания духовных глубин которого эти люди бесконечно далеки. Это и не уваровская идея «православия, само­державия и народности», действительно, свя­занная с храмом Тона: те, кто ныне в России сто­ят у власти - отнюдь не монархисты. Конечно, это идея национально-патриотическая: в России она всегда оказывается основой популистской риторики. Конечно, поддержка храма Христа -это отказ от советской традиции и заявка на ус­тановление преемственной связи со старой Рос­сией, - здесь характерна детальная точность, с которой восстанавливается храм, намекающая на пиетет перед прошлым. И конечно же, особо ценной в связи с храмом Тона в глазах совре­менной власти выглядит идея имперская. То унижение, в котором ныне пребывает страна, связывается российскими правителями с утратой Россией статуса сверхдержавы; храм Христа в версии именно Тона может выглядеть как символ новой российской империи, как некое задание на будущее.

Однако каково качество этой империи? Какая идеология может за ней стоять? Советская идеология безвозвратно ушла в прошлое; о православной монархии в современной России, за исключением группки маргиналов, никто всерьез не говорит... Как нам представляется, за послед­ние несколько месяцев, с начала деятельности В. Путина в качестве президента, был сделан ряд шагов по оформлению новой российской им­перской идеи. А именно, в общественном созна­нии мало-помалу принимает очертания образ России как Евразии. Нынешние правители «по­любили» тоновский храм не в последнюю оче­редь благодаря тому азиатскому началу, кото­рым отмечена его эстетика и о котором мы уже упоминали.

Россия - Евразия

Термин «Евразия» восходит к А. фон Гум­больдту, который обозначал им материк Старо­го Света. Этот термин был взят на вооружение и переосмыслен группой русских ученых, оказав­шихся в эмиграции в смутное время, последовавшее за революциями 1917 года: «Евразией» лингвист Н. Трубецкой (1890-1938), богослов А. Карташев (1875-1960), культуролог П. Савиц­кий (1895-1968) и ряд их единомышленников на­зывали Россию. За подобной дефиницией стоял целый комплекс историософских, геополитиче­ских и культурологических идей, касающихся самой сути феномена России, ее прошлого и будущего. Это умственное движение, пик кото­рого приходится на 1920-30-е годы, получило название евразийства. Монографии, сборники статей, а также периодические издания евра­зийцев печатались в Софии, Праге, Берлине и Париже.

Историческая ситуация, в которой зарожда­лись евразийские концепции, весьма сходна с той, которую ныне переживает Россия. Крах са­модержавной монархии, равно как недавнее па­дение большевизма означали столь глубокий сдвиг на всех уровнях бытия страны, что, по-видимому, было бы правомерно говорить о смер­ти и новом рождении, - о «перевоплощении» себетождественной и неизменной духовной сущно­сти России. Но что это за сущность? реальна ли она? и если да, то каковы закономерности ее исторической судьбы, в чем значение только что пережитого страной социального катаклизма и чего можно ждать от будущего? Революционные перемены побуждают к поискам национальной идентичности; попытками самопознания в сфере духа нации можно было бы назвать и евразий­ские теории.

В некоторых кругах современной России к представлениям евразийцев относятся весьма серьезно; в последнее время евразийские кате­гории всё чаще встречаются в политическом дис­курсе, исходящем с самых верхов российской го­сударственности. Мы вправе говорить о наме­чавшейся в российской политике евразийской линии. И можно предположить, что огромный на­учный штат, обслуживающий непосредственно президента Путина, всерьез берет на вооруже­ние учение евразийцев - ради того, чтобы придать евразийству статус новой идеологии, при­званной сменить идеологию марксистскую.

Основополагающим был для евразийцев гео­графический факт - огромная территория Рос­сии, включающая в себя как европейскую, так и азиатскую части. «Русский мир» - это централь­ный, «срединный мир» Старого материка, в своеобразии которого противоречие Запада и Востока преодолено. «Россия не есть ни Азия, ни Европа, но представляет собою особый геогра­фический мир», - писал в 1933 г. П. Савицкий в очерке «Географические и геополитические ос­новы евразийства»²⁵. Еще раньше это credo ев­разийцев выдвинул философ Л. Карсавин, зая­вив: «Россия обладает своею собственною, ев­разийскою природою, а не европейскою, не ази­атскою и не античною, хотя она освоила насле­дие античной, азиатской, частью и европейской (культуры)» («Ответ на статью Н. А. Бердяева о «евразийцах», 1926 г.)²⁶. На деле данный тезис евразийцев означал самое резкое отталкивание от культурных традиций Европы, в которых, как считал, к примеру, тот же Карсавин, укоренен русский коммунизм: «Сейчас на первый план вы­двигается преодоление европейского яда». В ду­хе О. Шпенглера (в России - К. Леонтьева) евра­зийцы критиковали европейскую «цивилизацию», массовое общество за стандартизацию и секуля­ризацию жизни; в противоположность европоцен­тристской установке они выдвигали представле­ние о «радужной сети» национальных самобыт­ных культур (Н. Трубецкой).

Очевидно, что эти положения евразийцев весьма современны; в наше время с его тен­денцией к глобализации и повсеместному вне­дрению ценностей американской массовой культуры в тезисах евразийцев достаточно за­менить слово «европоцентризм» на «американоцентризм».

Очень показательна в этом смысле статье Н.Трубецкого 1923 г. «Вавилонская башня и смешение языков». Н. Трубецкой по-своему ин­терпретирует библейский сюжет о строительстве Вавилонской башни и последующем рассеянии народов: образование множества языков и на­циональных культур для него - факт глубоко по­ложительный. Согласно Н. Трубецкому, в культу­ре, «творцом и носителем которой является все человечество», «логика, рационалистическая наука и материальная техника всегда будут пре­обладать над религией, этикой и эстетикой», так что «в этой культуре интенсивное научно-техническое развитие неизбежно будет связано с духовно-нравственным одичанием»²⁷. Не сквозит ли в современной экспансии культуры США пре­тензий на ее общечеловечность? Но вот что пи­шет Н. Трубецкой: «Однородная общечеловече­ская культура неизбежно становится безбожной, богоборческой, столпотворенческой» (т.е. ее прообраз - Вавилонская башня, «столп». - И.Б.). Антитезисом к общечеловеческой культуре для евразийцев является представление о иерархи­ческом культурном космосе, в котором «православная евразийско-русская культура» венчает собой «множественность самобытных культур» (Л. Карсавин, 1926 г.). Такая весьма распростра­ненная формулировка нынешних российских по­литиков, как «мировой культурный полицен­тризм», кажется буквально заимствованной из трактатов евразийцев.

Историческую миссию России-Евразии пред­ставители евразийства видели в культурном объединении всего Старого Света - Азии и Ев­ропы: примирив в себе Восток и Запад, Россия сможет в будущем осуществить и этот великий синтез. Может показаться, что здесь евразийцы следуют за Ф. Достоевским с его тезисом о «все­мирной отзывчивости» русской души и разделя­ют «вселенский» замысел В. Соловьева. Но в действительности евразийцы гораздо поверхно­стнее, чем Соловьев, представляют себе объе­динительную задачу, стоящую перед Россией. Соловьев рассуждал о единстве христианского мира на основании единства восточной и запад­ной Церквей. При этом он исходил из метафизи­ческого представления о единой Церкви, небес­ным прообразом которой является Божественная София; в конечном же счете Соловьев шел от своего мистического опыта «встреч» с Софией. В воззрениях же евразийцев нет ни метафизики, ни мистики.

Правда, и евразийцы как будто не отрицают того, что в конце концов жизнь народов опреде­ляется фактором религиозным. Но их интерес обращен лишь ко внешним религиозным фор­мам. Сопоставляя разрозненные особенности богопочитания у христиан, мусульман и будди­стов, они находят доводы для обоснования бли­зости религий, исповедуемых народами Евразии - России. Так, историк культуры П. Бицилли («Восток» и «Запад» в истории Старого Света», 1922) видит глубокую связь (через иудаизм) хри­стианства и религии древнего Ирана; а поскольку христианство распространялось по тем же вели­ким торговым путям, по которым переносились ислам и буддизм, оно не могло не испытывать их воздействия. Очевидным для П. Бицилли было и взаимодействие с исламом католицизма. Испы­тывая сильную неприязнь к идее единой христи­анской Европы, евразийцы мечтали о культурном синтезе, базирующемся на примирении самых отдаленных друг от друга (даже не только «ав-раамических») мировых религий, - о синтезе ку­да более всеобъемлющем, чем тот, который ви­делся Соловьёву. При этом конкретные религии должны были сохранить своё своеобразие и од­новременно признать ведущую роль русского православия... Как не вспомнить здесь облик храма Христа Спасителя в версии Тона, так на­поминающий об индо-персидских формах Тадж-Махала? Кажется, именно тоновский храм явля­ется точным архитектурным символом «евразийского» православия²⁸.

Наталья Бонецкая

Примечания

²⁴ Иванов А.Ф. Тайны храма Христа. М., 1995. с. 178.

²⁵ См. сборник «Евразия». М., 1992. с.113.

²⁶ Там же. с.39.

²⁷ Там же. с. 141.

²⁸ Это не должно нас сильно удивлять: Тон осу­ществлял свой проект именно тогда, когда завер­шался процесс формирования России как великой евразийской империи (в 1846 г. к России был при­соединен Казахстан, в 1864-1885 гг. в ее составе оказалась Средняя Азия). Евразийская идея тогда носилась в воздухе, и раньше мыслителей ее вос­принял и художественно воплотил архитектор.

(Окончание в следующем номере)