Антропософия - Антропософия

http://anthroposophy.ru/index.php?go=Pages&in=view&id=287
Распечатать

Наталья Бонецкая. Символ русского духа



Имперская идея

Храм Витберга, мы помним, символически вы­ражает идею микрокосма - человека как храма Божества. Храм же Тона заключает в себе смысл макрокосмический: храмовое пространство - это образ вселенной, и здесь - сходство московского собора с храмом св. Софии в Константинополе, чей купол символизирует небесный свод.

Однако «вселенная», заключенная под сводом храма Христа Спасителя, организована весьма специфически. В нее в качестве важнейшего смыслообразующего элемента входит Россий­ская империя, - причем история государства Российского оказывается включенной в священ­ную историю, в план Промысла, начинающийся с сотворения мира. В основание храма Тоном был помещен равноконечный крест, расположенный в направлении четырех сторон света; подкупольное пространство при этом символизирует крестообразное мироздание, в куполе изображался Бог Творец, облеченный в ризу из света, благо­словляющий Свое создание. В целом же идею росписей храма задал сам Николай I: по его сло­вам, живописные изображения должны напоми­нать о «милостях Господних, ниспосланных по молитвам праведников на Русское Царство в те­чение десяти веков».

Росписи размещались по стенам храма, в соответствии с «хронотопом» («временем-пространством», термин А. Эйнштейна) исто­рии России: сюжет изображался не где попало, а в созвучии с географической символикой, с организацией храмового пространства. Так, в восточном и южном крыльях храма находились изображения святых, живших на востоке и юге с I по X век (т.е. до принятия Русью христиан­ства). В частности, в глаза бросались огромные фрески, воспроизводящие события четырех вселенских соборов, а также росписи с эпизо­дами жития св. Николая Чудотворца, которому был посвящен южный придел храма (главный, восточный алтарь был в честь Христова Рож­дества). Сюжеты из византийской истории ука­зывали на преемственную связь России со «вторым Римом», но, быть может, также свидетельствовали о многовековой имперской мечте - о российских претензиях на обладание Царьградом-Константинополем. В контексте симво­лики храмовых росписей Византия во всяком случае выступала в качестве южнорусской провинции.

Фрески на стенах северного придела в честь князя Александра Невского изображали подви­ги этого святого, чья деятельность была связа­на именно с русским севером. Живопись за­падного крыла воспроизводила деяния Русских святых, направленные на укрепление на Руси православия... Помимо того, в храме находи­лись многочисленные изображения православ­ных святых (а также горельефы икон Богома­тери), в дни памяти которых происходили победоносные сражения войны 1812 г. Святой или Богоматерь при этом понимались в качест­ве небесных помощников русского воинства; верили, что победа над Наполеоном одержана благодаря невидимой поддержке всей Небес­ной Церкви. Войне 1812 г. тем самым прида­вался характер священной войны; вообще, в исторической концепции, стоящей за эстетикой храма Тона, в российской истории усматрива­лось некое сакральное измерение. Многозначное понятие «святой Руси» при этом связыва­лось с российской империей; сакральность им­перского государства подчеркивалась еще и посвящением престолов храма святым Нико­лаю и Александру: как раз эти имена носили русские цари, при которых храм проектировал­ся и строился.

Очевидно, что за проектами Витберга и Тона просматриваются весьма различные версии «русской идеи», стоят разные ценностные сис­темы. Для Витберга главной ценностью явля­ется личность человека как «образа» и «подо­бия» Бога; Тон подчинил эстетику храма Хри­ста идее сакральной российской истории и российской империи. Человек в концепции Витберга - созерцатель-мистик, ищущий еди­нения с Христом в глубинах своего «я»; у Тона даже святой, служа Богу, через это осуществ­ляет служение государству. Проект Витберга эзотеричен и элитарен; храм Тона подчеркнуто «народен»: его образность лишена глубинного измерения, общедоступна и общепонятна. В проекте Витберга русский дух осуществил про­рыв в будущее, предвосхитил какое-то, по-видимому, весьма отдаленное состояние чело­вечества; проект же Тона - это русский дух в его исторической наличности, причем вершины духовного развития русской нации в XIX в. Тону выразить вряд ли удалось. Имперский и при этом национальный характер стиля Тона - вот что, по нашему мнению, оказалось созвучным современным российским властям и побудило их к восстановлению храма Христа. После от­каза от коммунистических идеалов русский дух в своем стремлении к самоидентификации вновь опознает себя в пышной полу-азиатской тоновской эстетике.

Антихристова пародия

Храм Христа Спасителя строился больше 40 лет и был освящен лишь в 1883 году. Его облик оказался вполне созвучным охранительному стилю царствования Александра (1883-1894). После февральской революции 1917 г. храм стал центром религиозного возрождения, и именно здесь в 1917-1918 гг. проходил помест­ный собор Церкви, на котором после 200-летнего перерыва было восстановлено патри­аршество. Патриархом был избран святитель Тихон, ныне канонизированной за свой исповеднический подвиг. Храм сделался идейным центром противостояния большевизму, и 11 марта 1918 г. здесь было совершено торжест­венное анафематствование советской власти. А в 1920-е годы храм оказался в руках так назы­ваемых обновленцев, целью которых было ус­тановление союза Церкви и советского государ­ства. Не сработала ли здесь «логика» импер­ской идеи, неразрывно связанной с тоновским храмом?.. Однако в 1920-30-е годы политика советской власти была направлена на уничто­жение религии и Церкви, а не на их «прируче­ние». В 1929 г. «союз воинствующих безбожни­ков» начинает кампанию по сносу храма Христа.

В это время шла реконструкция Москвы и сно­силось множество зданий - церквей и особняков, мешавших, по мнению властей, развитию новой социалистической столицы (так погибло свыше 2000 памятников архитектуры, и Москва оказа­лась исключенной из числа десяти красивейших городов мира). Но судьба храма Христа отлича­лась от участи сотен других уничтожаемых московских церквей. Храм предполагалось снести ради замены его на равную по смыслу - но при этом с обратным знаком постройку. Еще в 1922 г. видный большевик С. Киров выдвинул идею строительства такого здания, которое сделается «эмблемой грядущего могущества, торжества коммунизма не только у нас, но и на Западе». Эта идея храма новой, противостоящей христи­анству коммунистической религии зрела в совет­ском сознании на протяжении 20-х годов и в 1931 г оформилась в замысел построения имен­но на месте храма Христа Спасателя дворца Со­ветов - символа, «штаба», «мозга» грядущей мировой революции.

В июле 1931 г. был объявлен конкурс проек­тов дворца Советов. В конкурсе приняли уча­стие не только все видные советские архитекто­ры, но и такие иностранные знаменитости, как, скажем, Ле Корбюзье. Представлены были все архитектурные стили - от классицизма до кон­структивизма; существовали также проекты зданий в форме звезды, серпа и молота, турби­ны... Конкурс длился до 1933 г., и из 160 проек­тов для осуществления был избран проект Б. Иофана, родственника сталинского комисса­ра Л. Кагановича, по чьей инициативе уничто­жался храм Христа.

Б. Иофан замыслил уникальное, гигантское сооружение, которое должно было занять терри­торию, в три раза большую, чем Красная пло­щадь. Здание выглядело как круглая трехъярус­ная ступенчатая башня, опирающаяся на двухъ­ярусное основание, имеющее в плане форму трапеции. Высота здания должна была состав­лять 416 метров, наверху же предполагалось ус­тановить 100-метровую статую Ленина (в три раза выше статуи Свободы), вес которой был бы равен 6000 тонн. Длина указательного пальца идола составила бы 6 метров, а ширина в плечах - 32 метра; 80 дней в году бронзового гиганта закрывали бы облака. В здании дворца предпола­галось устроить 6000 помещений, одновременно вмещающих 41000 человек; большой зал был рассчитан на 21000...

Очевидно, что замысел Кирова 1922 г. был переосмыслен, и в проекте Б. Иофана дворец Советов стал храмом Ленину, занявшему место Христа в сознании советского человека. Воз­можно, Б. Иофан разрабатывал свой проект, сознательно заимствуя некоторые элементы из проекта храма, принадлежащего Витбергу. Так или иначе, дворец Советов - ничто иное, как ан­титезис к храму Христа, пародия на христиан­ский храм, языческое - человекобожеское ка­пище.

Иногда дворец Советов сравнивают с тем центром для партийных съездов в Нюрнберге, который предлагал построить Гитлер. Эта по­стройка была рассчитана на 160000 человек, и ее увенчивала женская фигура, на 14 метров превышающая статую Свободы. А в Берлине Гитлер хотел выстроить здание для «общест­венных форумов» вместимостью до 180000 че­ловек. Его культовый характер был подчеркнут наличием в постройке углубления, подобного алтарному, где под золотым орлом со свастикой в когтях должен был находиться подиум для фюрера. Гитлер и Сталин с большим интересом и при этом весьма ревниво относились к по­стройкам, осуществляемым другой стороной.

...Храм Христа Спасителя был взорван 5 де­кабря 1931 года, на следующий день после праздника Введения Девы Марии во храм, когда Церковь осмысляет и прославляет саму идею Храма как такового; вряд ли это было простой случайностью. Наблюдая из своего кабинета в Кремле картину взрыва, Л. Каганович произнес знаменательные слова: «Задерем подол Рос­сии-матушке!..» До конца дьявольский замысел довести, однако, не удалось: дворец Советов так и не был построен. Строительство, начав­шееся в 1937 г., в 1941 в связи с войной было прекращено. Уже возведенный каркас здания в 1942 г. разобрали на металл; на месте фунда­мента постепенно образовались яма и болото -почва не выдерживала огромной нагрузки. По­сле окончания войны Сталин уже не возвра­щался к мысли о возобновлении строительства: ведь проект предполагал почитание Ленина, а не его - Сталина. В течение нескольких десяти­летий на месте храма Христа находился бас­сейн «Москва».

Разрушение храма Христа свидетельствова­ло о глубоком падении прельщенного русского духа. Русский человек безучастно воспринял святотатство: никаких выступлений в защиту храма в Москве не произошло; храм был унич­тожен руками простых людей, - а среди худож­ников открыто вступился за святыню один А. Васнецов. Прообразом же строительства дворца Советов была постройка Вавилонской башни, о чем рассказывается в Библии; неслу­чайно архитектура дворца напоминает о зикку-рате, пирамидальном храме древних вавило­нян. Народ, собравшийся со всей России в Мо­скву строить дворец, уподобился потомкам библейского Хама, задумавшим построить башню до небес, чтобы прославиться; и подоб­но хамитам, русские люди были рассеяны вой­ной в разные стороны... Языческие истоки со­ветчины в постройке дворца Советов прояви­лись весьма характерно и недвусмысленно.

Храм Христа Спасителя и современная Россия

В деле восстановления храма Христа Спаси­теля в 1990-х годах соединились два движения -снизу и сверху. Движение снизу объединяло по­началу группу православных верующих, к кото­рым примкнули представители патриотически настроенной интеллигенции, а также немного­численные бизнесмены, желающие «облагоро­дить свой имидж» (как тогда говорили) участием в возвышенном деле. Этими людьми (лучшей их частью) двигал, так сказать, мистический порыв: сознательно или нет, они хотели подвести ду­ховный фундамент под будущую Россию, дать ей - в виде храма Христа - ноуменальный центр, укоренить бытие страны в Божественной реаль­ности. В древности на Руси город строился во­круг храма или монастыря, которые освящали осваиваемую территорию; молитвы, возносимые в храмах, привлекали к делу строительства по­мощь свыше. Именно этой традиции следовали и наши современники: храм Христа виделся им не­ким ядром посткоммунистической России, и «обустройство» (термин А. Солженицына) стра­ны следовало начинать именно с его возведения.

Верили, что храм сплотит русскую нацию, что его строительство станет общенациональным делом. «С возрождением храма Христа, - писал один из инициаторов этого проекта, - воспрянет многострадальная Россия, приобретет былую славу, величие и станет процветающей держа­вой на благо нашего народа24. Надо сказать, что это романтическое устремление охватило мно­гих: в фонд храма от чистого сердца вносили свои пожертвования люди отнюдь не богатые. Ныне московские власти утверждают, что храм Христа был восстановлен исключительно на на­родные средства.

Движение сверху заключалось в поддержке идеи возрождения храма Христа со стороны как российской власти (включая президента, депу­татов Думы, мэра Москвы), так и церковного ру­ководства во главе с патриархом. Политиками двигали мотивы более заземленные и прагма­тичные. После краха коммунизма в СССР и рас­пада страны Россия вступила в период напря­женных поисков самоидентичнсти; обретение «русской идеи» в 1930-е годи было объявлено государственной задачей. Эти поиски продол­жаются и поныне (в конце 2000 г. они, к приме­ру, приняли форму дебатов по поводу принятия гимна России). Восстановление храма Христа стало звеном в цепи шагов по формированию официальной «русской идеи» - того образа, ли­ца, с котором новая Россия, Россия третьего тысячелетия, намеревается представь перед миром.

Вряд ли нынешние российские правители, глу­боко продумав символику храма Христа, постиг­ли связанный с ним комплекс смыслов: к пыш­ным формам собора находящихся у власти не­давних партдеятелей влечет темное, нутряное чувство... И не так легко понять, какая всё-таки «идея» видится им за архитектурными формами гигантской церкви. Меньше всего это идея Хри­ста и даже православия, от понимания духовных глубин которого эти люди бесконечно далеки. Это и не уваровская идея «православия, само­державия и народности», действительно, свя­занная с храмом Тона: те, кто ныне в России сто­ят у власти - отнюдь не монархисты. Конечно, это идея национально-патриотическая: в России она всегда оказывается основой популистской риторики. Конечно, поддержка храма Христа -это отказ от советской традиции и заявка на ус­тановление преемственной связи со старой Рос­сией, - здесь характерна детальная точность, с которой восстанавливается храм, намекающая на пиетет перед прошлым. И конечно же, особо ценной в связи с храмом Тона в глазах совре­менной власти выглядит идея имперская. То унижение, в котором ныне пребывает страна, связывается российскими правителями с утратой Россией статуса сверхдержавы; храм Христа в версии именно Тона может выглядеть как символ новой российской империи, как некое задание на будущее.

Однако каково качество этой империи? Какая идеология может за ней стоять? Советская идеология безвозвратно ушла в прошлое; о православной монархии в современной России, за исключением группки маргиналов, никто всерьез не говорит... Как нам представляется, за послед­ние несколько месяцев, с начала деятельности В. Путина в качестве президента, был сделан ряд шагов по оформлению новой российской им­перской идеи. А именно, в общественном созна­нии мало-помалу принимает очертания образ России как Евразии. Нынешние правители «по­любили» тоновский храм не в последнюю оче­редь благодаря тому азиатскому началу, кото­рым отмечена его эстетика и о котором мы уже упоминали.

Россия - Евразия

Термин «Евразия» восходит к А. фон Гум­больдту, который обозначал им материк Старо­го Света. Этот термин был взят на вооружение и переосмыслен группой русских ученых, оказав­шихся в эмиграции в смутное время, последовавшее за революциями 1917 года: «Евразией» лингвист Н. Трубецкой (1890-1938), богослов А. Карташев (1875-1960), культуролог П. Савиц­кий (1895-1968) и ряд их единомышленников на­зывали Россию. За подобной дефиницией стоял целый комплекс историософских, геополитиче­ских и культурологических идей, касающихся самой сути феномена России, ее прошлого и будущего. Это умственное движение, пик кото­рого приходится на 1920-30-е годы, получило название евразийства. Монографии, сборники статей, а также периодические издания евра­зийцев печатались в Софии, Праге, Берлине и Париже.

Историческая ситуация, в которой зарожда­лись евразийские концепции, весьма сходна с той, которую ныне переживает Россия. Крах са­модержавной монархии, равно как недавнее па­дение большевизма означали столь глубокий сдвиг на всех уровнях бытия страны, что, по-видимому, было бы правомерно говорить о смер­ти и новом рождении, - о «перевоплощении» себетождественной и неизменной духовной сущно­сти России. Но что это за сущность? реальна ли она? и если да, то каковы закономерности ее исторической судьбы, в чем значение только что пережитого страной социального катаклизма и чего можно ждать от будущего? Революционные перемены побуждают к поискам национальной идентичности; попытками самопознания в сфере духа нации можно было бы назвать и евразий­ские теории.

В некоторых кругах современной России к представлениям евразийцев относятся весьма серьезно; в последнее время евразийские кате­гории всё чаще встречаются в политическом дис­курсе, исходящем с самых верхов российской го­сударственности. Мы вправе говорить о наме­чавшейся в российской политике евразийской линии. И можно предположить, что огромный на­учный штат, обслуживающий непосредственно президента Путина, всерьез берет на вооруже­ние учение евразийцев - ради того, чтобы придать евразийству статус новой идеологии, при­званной сменить идеологию марксистскую.

Основополагающим был для евразийцев гео­графический факт - огромная территория Рос­сии, включающая в себя как европейскую, так и азиатскую части. «Русский мир» - это централь­ный, «срединный мир» Старого материка, в своеобразии которого противоречие Запада и Востока преодолено. «Россия не есть ни Азия, ни Европа, но представляет собою особый геогра­фический мир», - писал в 1933 г. П. Савицкий в очерке «Географические и геополитические ос­новы евразийства»25. Еще раньше это credo ев­разийцев выдвинул философ Л. Карсавин, зая­вив: «Россия обладает своею собственною, ев­разийскою природою, а не европейскою, не ази­атскою и не античною, хотя она освоила насле­дие античной, азиатской, частью и европейской (культуры)» («Ответ на статью Н. А. Бердяева о «евразийцах», 1926 г.)26. На деле данный тезис евразийцев означал самое резкое отталкивание от культурных традиций Европы, в которых, как считал, к примеру, тот же Карсавин, укоренен русский коммунизм: «Сейчас на первый план вы­двигается преодоление европейского яда». В ду­хе О. Шпенглера (в России - К. Леонтьева) евра­зийцы критиковали европейскую «цивилизацию», массовое общество за стандартизацию и секуля­ризацию жизни; в противоположность европоцен­тристской установке они выдвигали представле­ние о «радужной сети» национальных самобыт­ных культур (Н. Трубецкой).

Очевидно, что эти положения евразийцев весьма современны; в наше время с его тен­денцией к глобализации и повсеместному вне­дрению ценностей американской массовой культуры в тезисах евразийцев достаточно за­менить слово «европоцентризм» на «американоцентризм».

Очень показательна в этом смысле статье Н.Трубецкого 1923 г. «Вавилонская башня и смешение языков». Н. Трубецкой по-своему ин­терпретирует библейский сюжет о строительстве Вавилонской башни и последующем рассеянии народов: образование множества языков и на­циональных культур для него - факт глубоко по­ложительный. Согласно Н. Трубецкому, в культу­ре, «творцом и носителем которой является все человечество», «логика, рационалистическая наука и материальная техника всегда будут пре­обладать над религией, этикой и эстетикой», так что «в этой культуре интенсивное научно-техническое развитие неизбежно будет связано с духовно-нравственным одичанием»27. Не сквозит ли в современной экспансии культуры США пре­тензий на ее общечеловечность? Но вот что пи­шет Н. Трубецкой: «Однородная общечеловече­ская культура неизбежно становится безбожной, богоборческой, столпотворенческой» (т.е. ее прообраз - Вавилонская башня, «столп». - И.Б.). Антитезисом к общечеловеческой культуре для евразийцев является представление о иерархи­ческом культурном космосе, в котором «православная евразийско-русская культура» венчает собой «множественность самобытных культур» (Л. Карсавин, 1926 г.). Такая весьма распростра­ненная формулировка нынешних российских по­литиков, как «мировой культурный полицен­тризм», кажется буквально заимствованной из трактатов евразийцев.

Историческую миссию России-Евразии пред­ставители евразийства видели в культурном объединении всего Старого Света - Азии и Ев­ропы: примирив в себе Восток и Запад, Россия сможет в будущем осуществить и этот великий синтез. Может показаться, что здесь евразийцы следуют за Ф. Достоевским с его тезисом о «все­мирной отзывчивости» русской души и разделя­ют «вселенский» замысел В. Соловьева. Но в действительности евразийцы гораздо поверхно­стнее, чем Соловьев, представляют себе объе­динительную задачу, стоящую перед Россией. Соловьев рассуждал о единстве христианского мира на основании единства восточной и запад­ной Церквей. При этом он исходил из метафизи­ческого представления о единой Церкви, небес­ным прообразом которой является Божественная София; в конечном же счете Соловьев шел от своего мистического опыта «встреч» с Софией. В воззрениях же евразийцев нет ни метафизики, ни мистики.

Правда, и евразийцы как будто не отрицают того, что в конце концов жизнь народов опреде­ляется фактором религиозным. Но их интерес обращен лишь ко внешним религиозным фор­мам. Сопоставляя разрозненные особенности богопочитания у христиан, мусульман и будди­стов, они находят доводы для обоснования бли­зости религий, исповедуемых народами Евразии - России. Так, историк культуры П. Бицилли («Восток» и «Запад» в истории Старого Света», 1922) видит глубокую связь (через иудаизм) хри­стианства и религии древнего Ирана; а поскольку христианство распространялось по тем же вели­ким торговым путям, по которым переносились ислам и буддизм, оно не могло не испытывать их воздействия. Очевидным для П. Бицилли было и взаимодействие с исламом католицизма. Испы­тывая сильную неприязнь к идее единой христи­анской Европы, евразийцы мечтали о культурном синтезе, базирующемся на примирении самых отдаленных друг от друга (даже не только «ав-раамических») мировых религий, - о синтезе ку­да более всеобъемлющем, чем тот, который ви­делся Соловьёву. При этом конкретные религии должны были сохранить своё своеобразие и од­новременно признать ведущую роль русского православия... Как не вспомнить здесь облик храма Христа Спасителя в версии Тона, так на­поминающий об индо-персидских формах Тадж-Махала? Кажется, именно тоновский храм явля­ется точным архитектурным символом «евразийского» православия28.

Наталья Бонецкая

Примечания

24 Иванов А.Ф. Тайны храма Христа. М., 1995. с. 178.

25 См. сборник «Евразия». М., 1992. с.113.

26 Там же. с.39.

27 Там же. с. 141.

28 Это не должно нас сильно удивлять: Тон осу­ществлял свой проект именно тогда, когда завер­шался процесс формирования России как великой евразийской империи (в 1846 г. к России был при­соединен Казахстан, в 1864-1885 гг. в ее составе оказалась Средняя Азия). Евразийская идея тогда носилась в воздухе, и раньше мыслителей ее вос­принял и художественно воплотил архитектор.

(Окончание в следующем номере)