Сайт «Антропософия в России»


 Навигация
- Главная страница
- Новости
- Антропософия
- Каталог файлов
- Поиск по сайту
- Наши опросы
- Антропософский форум

 Антропософия
GA > Сочинения
GA > Доклады
Журнал «Антропософия в современном мире»
Конференции Антропософского общества в России
Общая Антропософия
Подиум Центра имени Владимира Соловьёва
Копирайты

 Каталог файлов
■ GA > Сочинения
■ GА > Доклады

 Поиск по сайту


 Антропософия
Начало раздела > GA > Доклады > Краеугольные камни для познания Мистерии Голгофы

Шестая лекция (Берлин, 17 апреля 1917 года).

РИМСКИЕ ЦЕЗАРИ И ХРИСТИАНСТВО


Мои милые друзья!

Многие события настоящего времени, а также ближайшего будущего, раскроются нам во всей своей сущности, если мы проследим разумно при помощи духовного метода, какое влияние имели события, разыгравшиеся в первые времена распространения христианства. Это звучит в настоящее время парадоксом. Нельзя сделать доступным общему пониманию то, что, как известные силы, запечатлевшиеся и привившиеся развитию человека и Земли при распространении христианства, влияют еще и до сих пор; и зависит это от того, что из-за господствующих сейчас воззрений не видят более глубоких импульсов и сил, действующих в современных событиях, и рассматривают их исключительно с точки зрения того, что разыгрывается на поверхности. Более глубокие, духовные силы недоступны еще для современного человека, потому что он не любит углубляться в их рассмотрение. Но кто хоть немного углубится в то, что лежит в основе современных внешних событий, тот сумеет раскрыть в каком-нибудь документе, появившемся как деятельный фактор на поверхности нашей современности, в тех или иных поступках людей, не сознающих, под влиянием каких импульсов они действуют, тот сумеет раскрыть импульсы, являющиеся как бы продолжением, отображением действовавших в первые века христианства импульсов.

В настоящее время невозможно дать характеристику хотя бы наиважнейших из возрождающихся древних импульсов, потому что люди не вынесли бы этого. Но тот, кто будет рассматривать с известной точки зрения первые века христианства в Европе, сможет уяснить себе, какие силы из действующих тогда, появляются сейчас снова и действуют. Поэтому я и стремился провести перед вашей душой известные явления, связанные с распространением христианства в первые века нашего летоисчисления. Пользуясь полученными отсюда представлениями, вы сумеете уяснить себе, в собственной своей душе, многое из происходящего в настоящее время.

Сегодня я хотел прибавить несколько слов к нашим последним рассмотрениям. Позднее я разовью это еще шире, но сегодня мы займемся именно этим немногим, чтобы сделать более плодотворным наши дальнейшие изыскания.

Я довольно часто упоминал о том своеобразном, странном факте, что первые римские цезари, римские императоры, силою добивались своего посвящения. Многие поступки римских императоров совершались под этим влиянием насильственного посвящения и познания вещей, связанных с великими импульсами мировых событий. Мы видели в последний раз, как они злоупотребляли этими тайнами посвящения.

При рассмотрении всех этих фактов необходимо прежде всего уяснить себе, что появление импульса Христа не есть лишь внешнее событие физического плана, объяснимое дошедшими до нас историческими фактами, а чисто духовное событие. Я уже указывал, что за словами Евангелия о признании Христа демонами скрыт глубокий смысл. Об исцелениях, сотворенных Христом, рассказывается в Евангелиях как об изгнании демонов. И нам все время указывается на то, что, с одной стороны, демоны, выходившие из людей, как бы признавали Христа, и, с другой стороны, мы видим, что Христос все время говорит демонам, что еще не время говорить о Нем, или, как это говорится в Евангелиях: «Он строго запрещал им, чтобы они делали Его известным». Так что, можно сказать, что не только люди судили о появлении Христа. Могло случиться, что люди не имели бы ни малейшего представления о том, что кроется за явлением Христа. Но демоны, духи, принадлежащие сверхчувственному миру, те узнали Его. Мы видим, что это — событие, в признании которого замешан и сверхчувственный мир. И осведомленные водители первых христиан с особенной силой придерживались признания того, что христианство было не просто земным событием, происшедшим на земном плане, но что оно имеет большое значение и для мира духов, произведя там как бы род переворота. За это строго и сильно держались первые руководители и умы христианства.

И странно, что как раз римские цезари, знавшие об известных фактах и тайнах духовного мира, благодаря добытому силой посвящению, обладали, именно благодаря этому посвящению, смутным предчувствием великого, всеобъемлющего значения импульса Христа. Были, конечно, среди римских цезарей и такие, которые, несмотря на полученное силой посвящение, мало вникали в его тайны, но были и такие, которые проникали в них настолько, что смутно понимали все влияние и силу Импульса Христа. И самые одаренные и прозорливые из этих посвященных цезарей начали проводить определенную политику по отношению к распространявшемуся христианству. Это началось уже при следующем после Августа императоре Тиберии. На это можно возразить, что христианство тогда не было еще широко распространено. Но это возражение не выдерживает критики, ибо Тиберий, посвященный, в известном смысле в древние мистерии, знал, что совершается нечто важное, когда к нему пришло известие из Палестины о вступлении в мир Импульса Христа. И поэтому-то именно Тиберий и начал проводить ту политику, которую затем продолжали следующие посвященные цезари. Тиберий изъявил желание принять Христа в сонм остальных римских богов. В вопросе почитания богов римляне следовали особой политике, состоящей в основном в том, что когда они завладевали каким-нибудь народом, они принимали вместе с этим народом и его богов в свой Олимп, т.е. они говорили: этих богов также следует почитать, число наших богов увеличится благодаря этим богам. Многие боги были приняты таким образом в римскую семью богов и увеличили их количество. Политика римских властителей и состояла именно в том, чтобы принимать все побежденное ими, со всем его духовным и душевным содержанием. Посвященный цезарь был, конечно, далек от мысли видеть в богах лишь внешние образы, только то, что видел народ; он знал, что за изображением богов скрываются действительные духовные силы из различных иерархий. Таким образом, политика эта являлась вполне разумной и понятной.

К силе принципа римской власти сознательно присоединялась сила, которая должна была лежать в признании, в принятии этих богов. И религии этих богов принимались не только внешне экзотерически, римскими храмами посвящений принимались также и тайны иноземных мистерий и присоединялись к мистериальным культам древней Римской империи. Это становится совершенно понятным, если вспомнить царившее тогда воззрение, что без духовных сил, предоставляемых богами, невозможна никакая власть.

Тиберий хотел добиться того, чтобы сила Христа, как он ее себе представлял, просто была бы присоединена к импульсам, исходившим от других, признаваемых им и его народами божественных сил, но римский сенат воспрепятствовал намерению Тиберия и оно не было приведено в исполнение. Но попытку эту повторяли затем и другие посвященные цезари, как, например, Адриан. И постоянно эта попытка встречала препятствия со стороны носителей власти, обладавших известным влиянием. Если вникнуть в возражения, приводившиеся против этой попытки посвященных цезарей, то получится ясное представление, что, собственно, играло главную роль в этом важнейшем поворотном пункте земного развития.

Здесь нам бросается в глаза странное совпадение. Главное обвинение, выдвигавшееся римскими писателями, влиятельными деятелями и главной массой римского народа против распространяющегося христианства состояло в следующем: христиане не считают священным то, что для других священно, и наоборот. Т.е., другими словами, со стороны римлян все время указывалось, что христиане радикально отличаются от римлян и других народов в своем мышлении и чувствовании; ибо, что касалось остальных народов, то римляне их впитали в себя вместе с их богами. Вы видите, что уже тогда на христиан смотрели как на совсем других людей, обладающих совершенно противоположными ощущениями и чувствами. Можно было бы возразить на это, что это клевета. Подобные мнения часто можно услышать при поверхностном обозрении истории. Но если вникнуть, то многое, в буквальном смысле (вы знаете, что мы не придаем чрезмерного значения этому буквальному смыслу, но именно потому, что не придаем, мы и отмечаем его), многое из воззрений на Мистерию Голгофы предшествовавших и современных ей эпох перешло в учение христиан. Т.е., другими словами: христиане высказали словами ощущения, имевшиеся уже у многих их современников. Одним из тех людей, который высказал многое из того, что потом высказали христиане, был Филон Александрийский — современник Христа. У Филона Александрийского встречается странная фраза, гласящая: «После того, что мне было открыто, я должен ненавидеть то, что другие любят (он подразумевает римлян), и любить то, что другие ненавидят (опять римляне)». Если вы возьмете эту фразу Филона и затем заглянете в Евангелие, то найдете многочисленные отзвуки этих слов Филона, особенно в Евангелии от Матфея. Так что, можно сказать: христианство как бы выросло из духовной ауры, связанной со словами: «мы любим то, что другие ненавидят». Эти слова часто произносились в христианских общинах первых времен, они составляли как бы главное зерно христианских поучений. Христиане говорили действительно то, в чем их упрекали другие. Это была не клевета, а совпадало со словами римлян: «христиане любят то, что мы ненавидим, и ненавидят то, что мы любим». Христиане, со своей стороны, говорили то же самое о римлянах.

Из этого ясно, что в развитие человечества действительно вступило нечто, совершенно отличное от всего предыдущего.

Иначе это и не проявилось бы так сильно. При обсуждении всего создавшегося положения нужно прежде всего твердо уяснить себе, что все наступившее действительно спустилось из духовных миров, и современники Мистерии Голгофы, подобные Филону, видели это в преломленных лучах и высказывали как умели. Многие из евангельских толкований, которые ныне применяются для оправдания людского оппортунизма (подобно тому, как это делает писатель, которого я цитировал в конце прошлой лекции), будут только тогда увидены в истинном свете, когда их не будут толковать произвольным образом, а исключительно исходя из духа той эпохи. Евангельские слова толкуются сейчас зачастую весьма странно, как это явствует из слов того писателя. Но у Филона некоторые фразы странно напоминают Евангелие. Я приведу вам отрывок из Филона, и вы увидите, что Филон только потому писал немного по-иному, что не был инспирирован, подобно евангелистам. Благодаря тому что он был светским писателем, слова его легче понять, чем слова евангелистов в Евангелиях. У Филона имеется странная фраза, прекрасно выражающая многое, что проникло тогда в сердца и головы людей. «Бросьте все списки о наследствах», — говорит Филон, — «и все документы властителей, бросьте все плотское. Отбросьте все гражданские права, право свободы отдельного гражданина или право лишения свободы раба или низкорожденного. Обращайте внимание только на происхождение души».

Углубляясь внимательно в Евангелие, вы найдете, конечно, нечто подобное этим словам и темам, но только перенесенное в особенную духовную сферу. Современный оппортунист может, конечно, говорить то, что я вам цитировал последний раз и что я еще раз процитирую вам, ибо подобные слова заслуживают, чтобы их запомнили (см. конец предыдущей лекции: «напрасный труд — искать потустороннюю жизнь» и т.д.). Из слов, подобных словам Филона Александрийского, звучащих и в Библии, и в Новом Завете, можно видеть, что кроется за всем движением. И Филон, говоря о происхождении души, подразумевает многое, и главное то, что восстает против царивших среди римлян воззрений. Ибо самым главным в римской империи считалось происхождение тела в различных формах; весь социальный строй был построен на происхождении тела. И вдруг бросаются слова: «не обращайте внимания на происхождение тела, смотрите на происхождение души». Трудно себе представить нечто, более радикально порывающее со всеми принципами римской империи. Большее противоречие трудно найти. И противоречие это увеличивалось еще сильнее благодаря появлению Христа Иисуса — мир ждал его, и нарождающееся христианство было со всей силой противопоставлено тогдашнему внешнему мировому порядку.

Римские цезари, желая ввести то новое, что являлось отрицанием всего их общественного строя, в Пантеон своих богов, как нового бога, включить его в круг многих других, конечно, хотели сделать Христа Иисуса, за которым скрывалось столь глубокое, одним из обычных богов. Но эти посвященные цезари должны были заметить, что им не легко будет справиться с тем, что спустилось к ним из духовных высот. Так как в Риме со времен Августа был закон, который обязывал, чтобы все римские императоры получали посвящение, то конечно во всех внешних поступках посвященных цезарей должна была проявляться значительная сила. Она влияла на все мероприятия, на импульсы, действующие на общественность. Их намерения проявляются сильнее, чем просто у посвященного человека. Предположим, что один из затронутых посвящением цезарей сказал бы: «Вот Креститель со своим крещением водою. Благодаря этому отделяется эфирное тело». Посвященные цезари, конечно, знали, что крестившиеся прозревают в духовный мир и познают, что наступил поворотный пункт для всего мира. Ибо на самом деле именно это узнавали крестившиеся погружением в воду, благодаря чему высвобождались их эфирные тела. Они знали именно тайну мирового поворота. Представьте себе, что посвященный цезарь сказал бы: «Я вступаю в бой — это было возможно в мистериях, — я вступаю в бой с тем, что грядет за мировым поворотом». Необходимо составить себе достаточно яркое представление о силе воли этих посвященных цезарей. Они отнюдь не думали, что бессильны против воли богов, и решили ей противостоять, — и для этого заставляли посвящать себя, чтобы вступить в бой с духовными мировыми импульсами, чтобы противиться мировому течению. Это происходило и в другие времена, происходит и сейчас, но только люди не знают, не замечают этого.

И вот что произошло в духе выставленной мною гипотезы. Соправителем Константина в другой половине империи был Лициний, пожелавший противиться богам. Он хотел дать знамение, ибо в таких знамениях, знамениях культа, находит себе выражение борьба против духовных сил. И он хотел дать такое знамение, которое бы прозвучало во внешнем физическом мире как: «Я принимаю борьбу!». Он задумал высмеять перед всем народом крещение, благодаря которому совершился мировой переворот. Этим он хотел побороть христианство, затушить силу его импульса. Для этого было устроено празднество в Гелиополе. Мим Геласий должен был появиться в белой одежде крещения и окунуться в теплую воду. В этом состояла пьеса, которая должна была явиться пародией на христианское крещение. Но что случилось? Геласия облачили в жреческие белые одежды, окунули в теплую воду и затем вытащили обратно, предоставляя его насмешкам. Но случилось следующее: «Теперь я христианин, — произнес вдруг Геласий, — и буду им всеми силами моей души». Это означало, что Лициний получил ответ из духовного мира; вместо пародии на крещение последовало действие крещения. Он должен был признать мировой переворот. Итак, посвященный цезарь, каким был Лициний, попробовал объявить войну богам, бороться с ними и получил отрицательный ответ.

В наше время трудно составить себе понятие обо всем значении подобного ответа. В те времена это являлось исчерпывающим ответом, с которым приходилось считаться и язычникам, и христианам. В сознание людей той эпохи, знакомых с тайнами мирового развития, вошло нечто, сближающее их с мыслями, появившимися вследствие распространения христианства. Из древних времен сохранились еще различные обычаи, таившие оккультный смысл. В эпоху Антонинов пророчествовали Сивиллы, у них спрашивали советы... Один из значительных оракулов эпохи Антонинов буквально предсказал, что Рим падет, что древнего Рима больше не будет. Правда, оракулы говорят так, что их можно понять различно, но иногда и правильно. Изречения этого оракула были весьма странными. «Рим падет, — говорил он, — и на том месте, где стоял древний Рим, будут бродить лисицы и волки, которые выкажут свою силу». С этим приходилось считаться. За всем этим искали, конечно, глубокий смысл; чувствовали, что «мировой поворот» наступает. То, что царствовало в Риме, иссякнет, и лисицы и волки захватят мир. Изречения оракула можно толковать различно. В те времена аурой посвященных захватывались иногда и непосвященные мудрые люди, начинавшие изрекать тогда странные вещи, вполне понятные лишь в связи с этой поворотной эпохой. Я рассказывал вам о Нероне, о том, что воображал этот посвященный цезарь. Он мечтал о мировом пожаре, чтобы самому присутствовать при конце мира. Раз конец мира был неизбежен, то он хотел, по крайней мере, сам присутствовать при конце и вместе с тем и при конце владычества Рима над миром. Сенека предостерегал его в весьма странных выражениях, которые становятся понятными лишь тогда, когда знают, что римские цезари являлись посвященными и считали себя обладателями божественной полноты совершенства и могущества, и что именно поэтому не хотели им приносить христиане требуемых почестей. Сенека сказал Нерону: «Ты можешь многое, — иначе нельзя было говорить с этим тираном, — ты можешь убить тех, о которых ты думаешь, что они будут способствовать мировому порядку, который наступит после падения Рима; но одно, все-таки, не подвластно деспоту — он никогда не сможет умертвить своего преемника». Это глубоко значительные слова. Под ними, конечно, не следует понимать определенного преемника, но преемника в широком смысле. Сенека хотел ему указать, что пределом его власти является его смерть. В римских кругах, следовательно, значительную роль играли пророчества о падении Рима.

Странно то, что как раз в этой традиции христиане радикально отличаются от римлян. Это звучит парадоксально, но христиане именно и отличались тем, что в их среде защищалось положение, что Рим не падет, а что его владычество будет длиться до конца, причем под концом подразумевали конец известного цикла. Христиане, следовательно, являлись защитниками тезиса о вечном владычестве Рима, который переживет всех волков и лисиц. Из этого не следует, что христиане вещали, как оракул, что в Риме никогда не наступит владычество лисиц и волков; они вовсе не отрицали этого, но противопоставляли этому вечное господство Рима. Необходимо рассматривать все эти настроения соответствующим образом. Многое из этого даже осуществилось. Мать Александра Синера, например, была ученицей Оригена, считающегося одним из отцов церкви, хотя и несколько подозрительного свойства. Она устроила себе для собственного употребления нечто вроде Пантеона, в котором она поклонялась Аврааму, Орфею, Аполлонию Тианскому и Христу, считая это необходимым и вполне правильным для своего спасения. Несмотря на то, что она была послушной ученицей Оригена, она не считала противоречащим его учению поведение подобного рода.

И подобного рода настроения встречаются в первые времена христианства, вплоть до четвертого столетия. В продолжение всего этого периода мы видим посвященных цезарей, старавшихся принять, до известной степени, христианство в свои религиозные системы, примириться с ним; и это совершенно верно, несмотря на сообщаемые нам историей факты преследования христиан. Все это продолжается до 4-го столетия.

В 4-ом столетии появляется, как вы знаете, замечательная личность, император Константин, современник Лициния, — личность и в духовном отношении значительная. Я указывал и раньше, что на личность Константина влияли духовные силы, водители Западной Европы, причем водительство это является весьма сложным. Сегодня мы рассмотрим его с другой стороны.

Константин был значительной духовной личностью, но его духовное направление было таково, что он никак не мог найти правильного отношения к древнему посвящению. Его как бы пугало то, перед чем не отступили его предшественники и современники: добиться посвящения в древние Мистерии. Он словно испытывал страх перед этим. И при этом над его душой тяготело предсказание сивилл, тяготело все то, что было известно тогда о падении Рима, Римской империи и т.д. Ему, конечно, была известна, с другой стороны, и христианская традиция о владычестве Рима до окончания веков. Он знал все это, но боялся посвящения в древние мистерии.

Он боялся, что после получения посвящения, ему придется начать борьбу с христианством. Это чрезвычайно важно, как и чрезвычайно интересно все то, что рассказывается о Константине в истории о его желании вступить в отношения с христианством. Он выступает великим защитником его, распространяя по всей Римской империи христианство, как он его понимал. Но он никак не мог связать это христианство с древним принципом посвящения. Главная трудность и заключалась в этом, ибо сами христиане и их учителя тоже противились этому, потому что чувствовали, а многие и прозревали, что христианство выводит на мировую историческую арену древние мистерии, сокрытые в храмах мистерий, и весь мир должен стать их свидетелем. Они хотели явить миру эти мистерии, а не скрывать их в храмах. А посвященные цезари желали изъять христианство из мира и скрыть в храмах мистерий. Тогда люди посвящались бы в христианство, подобно тому, как посвящались они в тайны древнего учения богов. Константину трудно было бороться против того, к чему стремились христиане, ибо христиане понимали под тем импульсом, который должен войти в мир, чисто духовный импульс. И с точки зрения этого духовного импульса и следует понимать тезис: «Римская империя будет жить вечно». Положение это раскрывается с чрезвычайной ясностью, если обратиться к тайному учению первых христиан. Говоря о вечной Римской империи, они намекали на то, что и происходило в действительности. Я вам говорил уже, что более глубокий импульс Римской империи и не прекращался, а живет и поныне, и не только в юриспруденции. Людям, не видящим глубоко, кажутся чем-то иным многие отдельные факты, являющиеся на самом деле тем же повторением импульсов Римской империи, к которым не прибавилось ничего в известной области. Это является как бы продолжением Римской империи, распространением его. Древняя Римская империя не существует более, но дух ее живет, распространяясь вширь и вглубь.

Многие, знакомые с тайнами, и сейчас утверждают, что призрак Римской империи живет среди нас и поныне и будет жить вечно. Вот что говорят посвященные в эти вещи. Но на это же указывали и христиане, говоря в то же время о том, что в том, что представляет собой христианство, заложено уже нечто, побеждающее Римскую империю. Сверхчувственное в христианстве будет вести борьбу с чувственным в Римской империи. Но в этом тезисе таилось предсказание, пророчество.

Теперь нам станет понятно, чего боялись римские сенаторы и цезари, ибо они связывали падение с внешней империей и видели, как она постепенно разрушается под влиянием христианства. Под этим впечатлением находился и император Константин. Не будучи посвященным, он все-таки знал следующее: «Существует древняя мудрость человечества. Она существовала всегда с древних времен, когда люди обладали атавистическим ясновидением. Затем она была перенесена в позднейшие времена, хранилась жрецами, постепенно искажалась, но продолжала существовать. У нас, у римлян, в нашем социальном порядке имеется нечто от установлении древней мудрости, но мы погребли ее под этим социальным порядком, построенным на внешнем чувственном государстве». Это выражалось в особенном символе, являющемся вместе с тем имагинацией, и не только имагинацией, а всемирно-историческим культовым обрядом, ибо имагинации очень часто выражаются в обрядах культа. Эти обряды выражали идею, что мудрость не является измышлением людей, а является откровением духовного мира. Ею обладали самые первые древнейшие жрецы — не Рима, а Илиона, Трои. И выражением этого явился Палладий, так называлось изображение Афины. Палладий упал в Трою с неба и хранился в святилище, а затем был перенесен в Рим и там погребен под порфировой колонной. Чувственно переживая этот имагинативный культовый обряд, люди чувствовали, что с этим связано следующее: «Мы относим нашу культуру к древней мудрости, сошедшей из духовных миров, но мы не можем постигнуть тот образ, которым обладала эта древняя мудрость в Риме». Это чувствовал и Константин. Кроме того, он чувствовал, что ему не поможет посвящение в древние мистерии, что они не откроют ему Палладия, древней мудрости. И Константин решил тогда по-своему вступить в борьбу с мировыми силами, по-своему попытаться спасти принцип Римской империи. Он не был настолько безумен, чтобы воображать, что это может совершиться без помощи известных мировых импульсов. Он знал, что это должно совершиться при помощи определенных культовых обрядов, явленных всему человеческому развитию.

Для начала им было решено перенести Рим опять в Трою, а также вырыть погребенный Палладий, чтобы и его перенести опять в Трою. Этот план не удался, но зато возник другой — основать Константинополь и передать ему силу власти погибающего Рима для будущих времен. Он надеялся посредством этого остановить мировой переворот. Говоря в духе оракула сивилл, он хотел предоставить Рим лисицам и волкам, но перенести таинственные импульсы Рима в другое место, к месту их происхождения. Так возник грандиозный замысел основать Константинополь. Это и совершилось в 326 году. Что это основание он мыслил в связи с великим мировым поворотом, явствует уже из того, что первый камень был заложен им в определенный, им самим выбранный момент, а именно в момент когда Солнце находилось в знаке Стрельца и Рак господствовал над этой частью дня. Он руководствовался, следовательно, космическими знаками. Он мечтал создать из Константинополя нечто значительное, перенести на него вечный импульс вечного Рима. Он повелел поэтому перевезти в Константинополь порфировую колонну, где она впоследствии была разрушена бурей. Палладий был также выкопан по его повелению и помещен под эту порфировую колонну. В распоряжении Константина находились также остатки креста на Голгофе и гвозди, которыми он был окован. Остатки креста были употреблены им на род рамы для особенно драгоценной статуи Аполлона и из гвоздей креста был сделан венец для Аполлона. Статуя эта была поставлена на порфировую колонну и потом была разрушена бурей. Под статуей красовалась надпись примерно такого содержания: «То, что действует здесь, должно действовать вечно, как Солнце, и поддерживать вечно мощь ее основателя — Константина».

Все эти факты должны восприниматься более или менее имагинативно, но помимо этого ограничения имагинацей, они представляют собою точные исторические события. С историей затем сплетена легенда, в которой она и продолжала жить, но уже преображенная. Легенда эта гласит: «Палладий, являющийся символом определенного вместилища древней мудрости, находился некогда в таинственных храмах, которые скрывали его там. В первый раз появился он на свет при перенесении его из Трои окольными путями в Рим, второй раз увидел он свет при перенесении его из Рима в Константинополь. И легенда гласит, что в третий раз увидит он свет, когда будет переноситься из Константинополя в славянский город». Эта легенда живет глубоким импульсом во многом, в самом разнообразном виде. В наше время многое выявляется в чисто физических аспектах, но за ними скрывается духовное.

Константин хотел непосредственно противодействовать падению Римской империи, хотя твердо верил предсказаниям сивилл. Он хотел оторвать Рим от места его падения.

Постарайтесь увидеть во всем, что я рассказал вам об исторической личности императора Константина, действенные душевные импульсы, и вы откроете существенную связь между ними, связь весьма значительную. Припомните еще, что говорили первые христиане и их учителя: «Римская империя не погибнет, она не перестанет существовать, и импульс, воспринятый нами, осуществится и тоже будет вечен», — все это имеет весьма важное значение, будучи связано с различными течениями, влияющими на развитие западной культуры.

Вы сможете составить себе картину того, как думали в первые века христианства и в эпоху Константина о Риме и о Римской империи, какова была радикальная оппозиция по отношению к ним, и как они представляли себе будущее. И вы найдете, быть может, в вашей душе точки соприкосновения с последующими событиями, и это поможет вам увидеть их в надлежащем свете.

О многом, что происходило впоследствии, можно правильно судить, только ответив на вопрос: как согласуется это до сих пор с тем, что было высказано как предположение — и что должно произойти, чтобы это согласовалось? Нам надлежит теперь указать на еще более важный момент в развитии в связи с распространением христианства, момент, наступивший тогда, когда опять один из посвященных римских цезарей выступил против развивающегося христианства.

Это был Юлиан, прозванный Отступником.

И в связи с этим мы сможем закончить рассмотрение вопроса о том, как особенно приблизиться при помощи особого подготовления души к Христу, эфирное присутствие Которого должно проявиться в этом столетии. Как найти путь к Нему именно в наше время.

О том, как сложились факты при этом посвященном цезаре, Юлиане Отступнике, поговорим в следующий четверг, точно так же, как и об отношении настоящего времени к Христу, насколько возможно говорить об этом в наше время.


Распечатать Распечатать    Переслать Переслать    В избранное В избранное

Другие публикации
  • Первая лекция (Берлин, 27 марта 1917 года).
  • Вторая лекция (Берлин, 3 апреля 1917 года).
  • Третья лекция (Берлин, 10 апреля 1917 года).
  • Четвёртая лекция (Берлин, 12 апреля 1917 года).
  • Пятая лекция (Берлин, 14 апреля 1917 года).
  • Седьмая лекция (Берлин, 18 апреля 1917 года).
  • Восьмая лекция (Берлин, 24 апреля 1917 года).
    Вернуться назад


  •  Ваше мнение
    Ваше отношение к Антропософии?
    Антропософ, член Общества
    Антропософ, вне Общества
    Не антропософ, отношусь хорошо
    Просто интересуюсь
    Интересовался, но это не для меня
    Случайно попал на этот сайт



    Всего голосов: 4624
    Результат опроса