Сайт «Антропософия в России»


 Навигация
- Главная страница
- Новости
- Антропософия
- Каталог файлов
- Поиск по сайту
- Наши опросы
- Антропософский форум

 Антропософия
GA > Сочинения
GA > Доклады
Журнал «Антропософия в современном мире»
Конференции Антропософского общества в России
Общая Антропософия
Подиум Центра имени Владимира Соловьёва
Копирайты

 Каталог файлов
■ GA > Сочинения
■ GА > Доклады

 Поиск по сайту


 Антропософия
Начало раздела > GA > Доклады > Краеугольные камни для познания Мистерии Голгофы

Пятая лекция (Берлин, 14 апреля 1917 года).

МИСТЕРИИ И ЖИЗНЬ


Мои милые друзья!

В связи с новейшей духовной наукой мною часто упоминалось имя Германа Гримма. За исходную точку сегодняшнего размышления я возьму одно из замечаний Германа Гримма, замечаний как бы инстинктивных, высказанных им по поводу потребностей современной духовной науки. В замечаниях этих как бы таилось инстинктивно ощущаемое предчувствие, но для превращения его в познание не хватало сил.

Я приведу одно из многих таких замечаний, инстинктивно высказывающихся им в этом направлении. В приводимом замечании Гримма, относительно всего современного исторического метода, сквозит как бы некая оппозиция, которую он всегда питал к нему. Он совершенно правильно ощущал, что этот исторический метод бессознательно, и, следовательно, тоже инстинктивно, исключает из рассмотрения процессов человеческой истории событие, связанное с Христом. При рассмотрении истории нисколько не принимается во внимание решающий для всего человеческого развития факт явления Христа. Герман Гримм стремится, наоборот, к такому историческому методу, который принял бы Христа, как самый существенный фактор всего развития человеческого общества, и показал бы, какой великий импульс влился в историю человечества благодаря Мистерии Голгофы. Герман Гримм, благодаря своему тесному соприкосновению с мировоззрением Гете, инстинктивно предчувствовал это, но не мог продумать до конца, вследствие недостаточного прозрения в духовные миры.

Если сказать, что исторический метод считает как бы своей задачей выключить явление Христа Иисуса из исторического рассмотрения, то это покажется парадоксом. И все-таки это правда. Это действительно глубоко укоренилось в современном миросозерцании; множество людей прилагают всяческие усилия, чтобы в вопросы, связанные с миросозерцанием, отнюдь не вливалось это событие, связанное с Христом Иисусом, во всем его глубоком истинном значении для исторического течения человеческого развития. И благодаря этому инстинктивному, столь сильно укоренившемуся в человеческих душах импульсу, столетия, предшествовавшие и последовавшие за Мистерией Голгофы, покрыты как бы густым мраком в человеческом сознании. Не только не пытаются рассматривать Мистерию Голгофы как исторический факт — это еще понятно из всего того, что мы приводили в ходе наших духовно-научных исследований, — но стараются еще и все происходившее до и после нее окутать такими представлениями, что при исследовании этих столетий проходит как бы незаметным то, что случилось в течение этих столетий в эпоху Мистерии Голгофы. Прилагаются всевозможные усилия представить историю этих столетий так, чтобы из событий этой эпохи не стало ясно, какая сила таилась в Мистерии Голгофы.

Вспомните, мои милые друзья, как зависит от веры во всякие авторитеты наше «столь независимое от авторитетов» время, и вы постигнете, как основательно удалось удалить из сознания все, что связано с событием, происходящим в те столетия. И когда появляется ум, подобный Гете, прибегающий, как мы уже приводили в последний раз, к особому исследованию природы, приводящему к миросозерцанию, по которому мораль и природа составляют одно целое, когда появляется подобный ум, то в нем, опять-таки инстинктивно, стараются ослабить, затушевать то, что привело бы, будучи воспринято правильным образом, к духовнонаучному миропониманию во всем его грандиозном, изумительном значении. И тут мы наталкиваемся на нечто примечательное. Как я уже приводил, Гете не удовлетворяла обычная ботаника, он мечтал об одухотворенной ботанике и обрел, благодаря этому, дух, открывающийся в растительном царстве, дух, которого не может достичь современное растительное царство в своем современном виде потому, что оно не в состоянии развить до конца то, к чему оно предрасположено. Гете пытался проникнуть в глубины задатков растения, а также и минерала, глубже, чем это возможно при помощи чувственного наблюдения, которое дает только то, до чего дошло растительное царство.

Гете отнесся поэтому весьма неодобрительно к возникшему в это же время воззрению Геллера, воззрению, столь удачно выраженному в словах:

Во внутрь природы не проникал сотворенный дух.
Счастлив тот, кому она показывает лишь внешнюю оболочку.

Гете возражает на это изречение:

Вот уже 60 лет слышу я, как повторяют это:
Я бранюсь, но тайком.
В природе нет ни зерна, ни оболочки,
Она все сразу.
Испытай прежде всего,
Кто ты сам — зерно или оболочка.

Гете изо всех сил противился воззрению: «во внутрь природы не проникает сотворенный дух». Но почему же? Потому, что он ощущал инстинктивно в своем сознании тот великий духовный фон, который так тщательно старается разрушить и смести XIX столетие. Так популярны стали в XIX столетии слова Шопенгауэра: «Мир есть мое представление». «Без глаз нет ни света, ни цвета». Гете упорно возражает на это: «Без света нет глаза, ибо свет создал глаз для света». Из неопределенных органов создал свет, как бы волшебством, глаз. Если вникнуть в это глубже, то получится нечто совершенно своеобразное.

Растительное царство имело предназначение воспроизводить без оплодотворения, а лишь метаморфизируясь, себе подобных. Оплодотворение должно было иметь совершенно иной смысл, чем сейчас. Гете предчувствовал это. Поэтому-то и понравились ему так разъяснения Шельвера по поводу процесса оплодотворения. Он обладал мужеством упоминать о морали, наблюдая растения. Растительное царство живет сейчас в иной среде, чем та, в которой возможна метаморфоза. И произошло это благодаря тому великому событию, люциферическому искушению, вследствие которого человечество низверглось из высшей сферы в низшую. Но то, что являлось бы деятельной силой в растениях, если бы они вполне овладели бы метаморфозой, т.е. способностью создавать новое растение без оплодотворения, эти силы стали духовными, живут духовно в окружающем нас мире и влияют на современные чувственные органы, чувственные органы человека. Под своими словами: «И глаза ваши откроются», — Люцифер подразумевал следующее: «Вы, как люди, будете перенесены в другую сферу». Но именно эта другая сфера и не позволила растительным существам развиться до конца. Но зато здесь открылись человеческие глаза. Свет влиял здесь так, что глаза действительно могли открыться в гетевском смысле. Они отверзлись, но только в одном отношении, в другом же сомкнулись. Люди получили способность обращать свои глаза, свои чувства на внешний чувственный мир, но дух, обитавший в этом чувственном мире, не проникал в них. Глаза закрылись для откровения духа. И таким образом могло возникнуть странное воззрение, особенно буйно пустившее корни в XIX столетии. Воззрение это гласило: «Человек видит только внешний чувственный мир и не может заглянуть за него. Во внутрь природы не проникает сотворенный дух, счастлив тот, кому она показывает внешнюю оболочку». Человек не может, как думают, заглянуть за пределы внешнего мира. Но он может это сделать при помощи повышенного, очищенного сознания. И Гете знал это. «Человек видит только то, что находится в окружающем его мире (чувственном)» ... Вот так гласит это странное, мрачное учение. Оно действует с разрушительной силой в области естествознания, но эта разрушительная сила может быть употреблена на пользу. Но если бы этим учением воспользовались бы в области искусства, если бы художники не боролись с ним, то их художественную фантазию постигла бы смерть. Это воззрение похоже на воззрение, утверждающее, что «Фауст» Гете содержится в книгах, в которых мы видим буквы, но «Фауст» — за этими буквами; во внутрь их не проникал никто, счастлив тот, кому эти буквы показывают лишь оболочку. Про некоторых филологов можно действительно сказать, что они исполнены радости и вполне счастливы тем, что «Фауст» выявляется для них лишь внешними буквами. Буквы эти, несомненно, должны существовать, но для понимания «Фауста», они являются лишь тем, сквозь что смотрят, но на чем не останавливаются, они должны быть, но о них не стоит говорить. Обыкновенно даже и не замечают, как противоречит самым обычным повседневным фактам все то, что вошло, так сказать, в плоть и кровь в наше материалистическое время. Но противоположного воззрения можно достигнуть, лишь проникнувшись словами Гете (см. стихи Гете, стр. 82).

Тайна всего человеческого развития заключается в том, что, отказываясь от гетевского воззрения и признавая воззрение Геллера, человек может рассматривать историю до Мистерии Голгофы, как бы не замечая истинного значения этого события. То же самое можно сказать и об истории человечества после Мистерии Голгофы. Это звучит парадоксально, но это так. При применении антигетевского воззрения к историческому развитию, можно лишь установить какой-нибудь исторический факт, отделяющий дохристианскую эпоху от послехристианской, но весь великий импульс Мистерии Голгофы приходится тогда отодвинуть во внутрь, куда не проникает сотворенный дух. Рассматривая развитие истории до Мистерии Голгофы, как бы не замечают наступления поворотного пункта, величайшего поворотного пункта всего земного развития, точно также не замечают, обращаясь к послехристианской истории, всего длящегося влияния этого поворотного пункта. Понятна теперь та инстинктивная потребность незаметно устранять мировоззрение Гете из современного мышления, не дать ему укрепиться в нем. Иногда удается даже поймать людей на этом инстинктивном стремлении. Все, что я говорю, не является, конечно, моральным обвинением кого-либо. Я отлично знаю возражения, которые могут мне сделать, вроде следующего: человек, пытавшийся удалить гетевское воззрение из современного миросозерцания, мечтал о наилучшем. Всем известны слова шекспировского Антония: «Все они почтенные люди». Но ведь дело не в том, чтобы сказать о человеке, что он не имел того или другого намерения. Важно то, как влияет, как вживается в человеческое развитие то, что исходит из него. Поэтому-то и приходится, так сказать, ловить людей на этом почтенном занятии, когда они стараются затушевать событие явления Христа в истории при помощи неприятия гетевского миросозерцания, которое неминуемо должно развиться до духовной науки. Мне попалась недавно одна книжка, имевшая большое влияние в наше время: в ней рассматривается история по отношению к Христу Иисусу. И инстинктивно из истории исключается возможность взгляда на Мистерию Голгофы, как на величайший поворотный пункт земного человеческого развития. И это достигается тем, что автор становится на ту точку зрения, что при рассмотрении исторического процесса невозможно проникнуть внутрь истории, что всегда приходится довольствоваться одной оболочкой, даже при рассмотрении важнейшего события. Я прочту вам выдержки из этой книги. Они весьма интересны:

«Необходимо прежде всего обратить внимание на отрывочный характер всех наших, даже самых полных, исторических сведений. Обилие фактов прошлого, историческая действительность его по своему содержанию и объему бесконечно больше всего нашего возможного знания на тысячелетия вперед. Ибо из необозримой массы фактов прошлого историку доступны лишь отдельные составные части, то, что доходит до него, как предание, из летописных источников. Все это не передано и не могло быть передано, как принадлежащее к духовному внутреннему миру, к недоступной области душевной жизни, внутреннему обоснованию личной жизни — всего этого историк не может «знать», а может только «догадываться» об этом. И догадки эти, конечно, обладают, даже при самом точном и добросовестном отношении, недостатками и субъективными моментами. Слова Гете: «во внутрь природы не проникает созданный дух», — следует дополнить: «во внутрь истории тоже никто не может проникнуть».

Мои милые друзья! Я не хочу выносить никаких моральных осуждений, а скажу только объективно; вот как фальсифицируют Гете, который жил еще так недавно. Ему приписывают совсем обратное и сообщают об этом людям, не замечающим, конечно, этого. То, что я цитировал сейчас, называется: «Христианство в борьбе современных мировоззрений», — и написано с целью показать, какое место занимает христианство в современной борьбе за мировоззрения. Дух, царящий в этом сочинении, тот же, что царит в подобном непризнании Гете. Вот вам пример, как можно уловить любителей истины, выступающих перед многочисленной публикой. Я недавно упоминал о лекциях этого писателя и указывал вам, как отрывочно его мышление, как несвязанно, как совершенно испорчено, как оно нигде не старается вникнуть в самую глубь вещей. Я обещал достать вам эту книгу, чтобы привести вам некоторые доказательства бессвязности, испорченности его мышления, точно так же, как приведенное выше является свидетельством его извращенного понимания Гете. Но книги я достать не мог, она имела такой успех, что была тотчас же раскуплена, так что сейчас получить ее невозможно. Вот что бывает, мои милые друзья, если пытаются в настоящее время подойти к истине. Необходимо и вполне правильно поэтому серьезно указывать на то, что необходимо обратить внимание на всю необычайную глубину таких слов, как «Переменитесь» (andert den Sinn), историческое значение которых станет ясным для тех, кто захочет понять их исторически. Слова Крестителя: «Переменитесь!» — стоят не только в связи со всем тем, что можно извлечь духовно-научным путем из развития человечества, но со всем тем, что можно рассматривать исторически, применяя мировоззрение Гете, но не по образцу современных филистеров, а оживляя их. Ибо тогда оно является великим импульсом, проникающим вновь в христианство и ведущим непосредственно к нашей духовной науке.

Мы лучше всего уясним себе всю суть развития человечества, если вспомним все, что мы говорили о мистериях в дохристианское время. Я пытался указать на искания мистерий в моей книге: «Христианство как мистический факт», — приводя слова Платона о мистериях. В настоящее время отнесутся, конечно, с горделивой, или, лучше сказать, с материалистически-мещанской, улыбкой к словам Платона, вроде следующих: «Те, кто посвящен в Мистерии, участвуют в вечной жизни. Остальные же люди живут как в болоте». Я нарочно привел в этой книжке слова Платона, ибо они свидетельствуют о серьезном отношении Платона к Мистерии. Великая тайна, передававшаяся путем особого воспитания ученику дохристианских мистерий, состояла в том, что ему показывалось то, чем могла бы быть минеральная и животная природа, если бы она развилась по прямой линии. Ибо тогда развилось бы также особое человеческое познание. Если бы минеральные и животные царства были бы способны развиваться до конца, то человек обнаружил бы тогда свое истинное лицо в той сфере, к которой он принадлежал бы тогда. Ученик Мистерий переживал полнейшее превращение, когда его вводили во внутрь природы, когда он мог видеть человека таким, каким он был первоначально задуман, ибо тогда ученик прозревал и то, что существует сейчас в теплокровных животных, в покрытых корой древесных растениях, в физическом человеке, не выявляя своего происхождения, не раскрываясь, но оставаясь необъяснимым благодаря тому, что не несет непосредственно в себе своего происхождения. Растения и минералы не могут развиваться до конца, люди же и животные не могут вернуться к своему началу.

Мои милые друзья! Сама сущность Мистерий показывает нам необходимость посвящения известных людей дохристианского времени. В самые древние времена этим атавистическим познанием обладали все люди; позднее, когда атавистическое познание исчезло, явилась необходимость посвящать отдельных людей. Необходимо было посвящать отдельных людей в тайны внешней природы, минерального и растительного царства, для того, чтобы человек был бы в состоянии увидеть человека, то, что он есть. В наше время станет столь же необходимо указывать на происхождение человека, узнать человека с другой стороны, заставить его открыть свое происхождение. Эта попытка отразилась в «Тайноведении», в котором, в еще несвязных, возможных для нашего времени словах человек вновь связывается со всем бытием. Первое являлось признаком дохристианского времени, последнее же — признаком нашей эпохи, эпохи после Мистерии Голгофы. Но истинного проникновения в Мистерию Голгофы можно достигнуть лишь тогда, когда осознается, насколько глубоко разделено Мистерией Голгофы историческое развитие человечества. И это выявится, мои милые друзья, но только не надо рассматривать историю сквозь очки антигетеанизма, лишь затемняющие эпоху Мистерии Голгофы, а надо стараться видеть ее так, как пытался ее видеть Герман Гримм, не обладавший, к сожалению, достаточной силой для этого.

Руководители древних мистерий знали, зачем нужно особенно воспитывать того, кого они посвящали. И до известного времени строго соблюдался закон не посвящать в Мистерии не прошедшего испытания. Особенной строгостью отличались законы Мистерий древней Греции. Ученик научался проводить тайны в жизнь. На это обращалось в греческих областях особенное внимание. Строго следили за тем, чтобы Мистерии не выдавались недостойным, подобно тому, как Христос Иисус не желает сообщать тайны Царствия Небесного книжникам и фарисеям, а только тем, кого он сделал Своими учениками. Но по мере приближения Мистерии Голгофы делалось все более невозможным скрывать тайны Мистерий. Руководители в этом не виноваты. То, что неправильным образом вытесняло Мистерии из сферы тайны, было: «римский империализм». Руководители Мистерии были не в состоянии противиться приказаниям римских цезарей. И во всех событиях тогдашнего времени отражается это насилие римских цезарей над духовной жизнью. И человек, подобный Крестителю, видел во всех подробностях, как надвигается это. Ибо это мог видеть всякий, кто хотел видеть. Не видели только те, кто не хотел. Это звучит в словах, которые можно толковать по-разному, но которые истинны в самых разных значениях. В словах Иоанна Крестителя: «Переменитесь, приближается Царствие Небесное», — скрыт и такой смысл: «Смотрите, благодать древних Мистерий исчезла, они поглощены римской империей, завладевшей также и близким вам еврейством. Переменитесь поэтому. Не ищите благодати в блеске римской империи, не ищите ее на Земле. Примите крещение, освобождающее ваши эфирные тела, дабы вы узрели то, что грядет и что положит начало новым Мистериям, ибо древние Мистерии исчезли».

Римские цезари просто приказывали посвящать себя в Мистерии. Первым таким посвященным был Август, который, впрочем, еще не употреблял во зло свои знания. Посвящение это сделалось обычаем. Этому прежде всего и противился Иоанн Креститель; поэтому-то и выделял он так тщательно тех, кто хотел креститься, не желая, чтобы они видели спасение в том, что сияло в римской империи. Один из главных посвященных в тайны Мистерий был Калигула, а затем Нерон. В их посвящениях заключаются тайны исторического развития, они насильно заставляли открыть им тайны Мистерий. Представьте себе душевное состояние тех, кто знал, что надвигается, и в то же время чувствовал, ощущал все значение этого. Представьте себе душевное состояние такого человека, как Иоанн Креститель. Он мог, конечно, сказать: «То, что должно прийти и придет — есть Царствие Небесное, в нем должны искать люди святых тайн — не в царствие людей». История часто говорит символами, мои милые друзья. Диоген ходил по афинским площадям с фонарем в руках в поисках «человека», который потерялся, воззрения которого потерялись. Но почему утерялись они? Не потому, что никто не знал такого человека, но потому, что наступили такие времена, что люди перестали искать в древних Мистериях разъяснения тайны человеческого развития. Калигула и Нерон были посвящены в самые основы. Но именно благодаря этому и покрылось все мраком. Диоген точно так же, как и Иоанн Креститель, чувствовал по-своему, что приближается время, когда человек будет окутан мраком вследствие того, что тайна его, хранившаяся в Мистериях, выдана людям. И поэтому его нужно искать с фонарем. Калигула был посвящен по всем правилам древних Мистерий в тайны общения с духовным миром. Он умел управлять своим сознанием между засыпанием и пробуждением для того, чтобы общаться в духовном мире с существами, известными в древних Мистериях как лунные боги, боги Луны. И Калигула владел искусством древних мистерий разговаривать в своем новом сознании с духами Луны. В тайны древних Мистерий входило познание того, что лежит за пределами обычного дневного сознания, и знакомство с тем, как изменяется обычное дневное сознание, проникая в тайны того, другого сознания. Ибо человек, сознающий, что его индивидуальность находится между засыпанием и пробуждением в духовном мире, постигает так же, что эта самая индивидуальность, воплощенная здесь в физическом мире, как физическое существо, и состоящая в связи со всеми другими физическими существами в духовном мире, общается со всеми духовными иерархиями. У человека, познавшего тайны лунных богов, изменяется поэтому его отношение к солнечным богам. Притупленный Люцифером дневной взор не видит их в окружающем мире, но пробужденное сознание лицезреет их. Человек, подобный Калигуле, знает, благодаря собственному опыту, что человеческая индивидуальность находится между засыпанием и пробуждением в духовном мире, и начинает, благодаря этому, сознавать, что в дневном сознании эта индивидуальность пребывает не только в оболочке внешней природы, но что она пребывает в общении с духами Солнца, что она живет не только под солнечными лучами, но и под руководством духов солнечной жизни.

Но Калигула, конечно, не проходил необходимого обучения. Он умел разговаривать во сне с лунными духами, и это вело за собой то, что днем он начинал обращаться к Юпитеру, которого древние греки мыслили как Зевса, обитающего в другой сфере. Его называл он «Братом Юпитером». Он постоянно говорил о «Брате Юпитере», ибо чувствовал себя гражданином того духовного мира, в котором обитает тот. Всем своим внешним видом старался он проявить свою принадлежность к духовному миру. Иногда появлялся Вакхом с тирсом, с дубовым венком на голове и приказывал воздавать себе почести, как Вакху. В другой раз появлялся он Геркулесом с палицей, в львиной шкуре, и ему поклонялись, как Геркулесу. Потом он являлся в виде Аполлона с блестящим венцом на голове, с луком Аполлона в руке, окруженный хором, воспевающим хвалебные гимны в честь его. Как Меркурий, с крылатой головой, и с жезлом, как Юпитер. Один писатель трагедий, считавшийся знатоком, был приглашен решить, кто более велик, Калигула или Юпитер, статуя которого находилась тут же. Поэт не согласился признать Калигулу более великим, и за это был подвергнут бичеванию. Но обладал ли Калигула правильным суждением? После первых слов люциферического искушения: «И глаза ваши откроются, и вы будете сами, как Боги», — стоит: «и будете познавать добро и зло». Но это распознавание добра и зла внушено человеческому духу, который мог жить в развитии до известного времени. Это время истекло. И произошло это тогда, когда появился Иоанн Креститель со словами: «Близится Царствие Небесное». Он не прибавлял только: «И царство Люцифера пришло к концу». Он говорил только о Царствии Небесном. Из суждений Калигулы явствует, что это царство кончилось.

Ибо, когда однажды в его правлении произошла одна судебная ошибка — был приговорен к казни один невинный, которого по ошибке спутали с виновным, — Калигула сказал: «Это ничего, невинный был столь же виноват, как и виновный». Когда был присужден к смерти Петроний, то Калигула сказал: «Те, кто приговорили его к смерти, могли бы быть тоже приговорены, ибо они столь же виноваты, как и осужденный». Вы видите, что различие уже исчезло. В этот момент уже не существовало различия между добром и злом. Мы можем это понять, вникая, как следует, в исторические события.

Таким же посвященным был и Нерон. Только он был еще и психоаналитиком, не таким мелким, как наши современные модные психоаналитики, а грандиозным, в героическом масштабе. Он был даже первым психоаналитиком, ибо первый выставил положение, что в человеке все зависит от того, как проявляется в человеке сексуальность. Учение это было выдано в наше время за новое нашими мещанскими психоаналитиками. Но профессору Зигмунду Фрейду далеко до Нерона. Для этого ему не хватает ни души, ни величия.

Но Нерон знал то же, что знал Иоанн Креститель — и этим отличался он от Калигулы. Нерон знал, благодаря своему посвящению, что человек находится в особом положении, что истины древних Мистерий с их истинными импульсами уже отзвучали, что они потеряли свою силу и что их можно удержать только лишь внешней силой. Но только Иоанн Креститель говорит: «Старый порядок отошел в вечность (он прибавил еще: «Близится Царствие Небесное, переменитесь!»)». Нерон тоже знал, что царство древнего мира закончилось, что в развитии Земли наступил великий перелом. Но Нерон обладал к тому же и сатанинским сознанием: в нем таились все дьявольские козни, на которые способен недостойный посвященный. И поэтому он так особенно считался, точно так же, как Креститель, как Христос Иисус, с концом света. Если понять правильно все то, что Иоанн Креститель и Христос Иисус говорят о конце мира, то тогда уж не нужно заниматься толкованием того, когда это наступит, тогда станут понятны слова Библии, гласящие, что он уже наступает. Конец мира становится действительностью, будучи понят правильно. Нерон знал, что наступает совершенно новый порядок, но это не радовало его. Ему это мешало. Характерно его изречение, что он ничего бы так не хотел, как присутствовать при конце мира. Характерны его слова: «Если мир погибнет в огне, то я буду особенно радоваться этому». Он был охвачен особым безумием, желанием видеть гибель мира от огня. И последствием этого было то, что (это является сомнительным историческим фактом, но в то же время и совершенная правда) он поджег Рим, потому что в своем безумии он представлял, что из Рима пожар распространится дальше, и весь мир сгорит.

Я привел вам несколько признаков, характерных для известного конца тогдашнего мира и возникновения нового. Но во внешней действительности дело происходит так, что одно сливается с другим, что старое еще остается, когда новое уже несет свои новые импульсы. И хотя, начиная с Мистерии Голгофы, наступает уже Царствие Небесное, наряду с ним существует еще в упадочном состоянии, развиваясь назад, Римская империя; остается то, что постоянно подчеркивается, с хорошими и дурными настроениями, современными знающими людьми, а именно то, что живет среди нас, что проникает в христианские начинания, — это дух древней Римской империи, дух Римского империализма.

Если продолжать в этом духе дальше, то натолкнешься на разные, весьма значительные вещи. Можно было бы начать с того, чтобы показать, как все возникшие впоследствии правовые понятия исходят из римского, антихристианского в Христовом смысле, права.Многие области пришлось бы затронуть, если проследить существование римского империализма еще и в наши дни, или проследить обратное развитие римской империи.

Разве не инстинктивно действуют те ученые, которые преподают в школах римскую историю, эти же самые ученые, сочинившие «fable convenu», называемые сейчас историей, внушают человечеству сознание Римской империи, причем из нее тщательно выключается дух, царящий в ней. Это самый верный путь, мои милые друзья, этим достигается то, что человечество не осознает всей неизмеримой важности того исторического момента, когда на Голгофе был воздвигнут крест. Старались как бы инстинктивно скрыть все значение происшедшего события. Ибо немногие обладают еще мужеством, необходимым для проникновения в сокровенное истории сквозь ее внешнюю оболочку.

И мы видим, что существуют люди, привлекающие большую публику, люди, которые представляют Гете в ложном свете для того, чтобы у людей сложилось мнение, что и Гете смотрит на историю только как на внешнюю оболочку. Вот это живет в широко распространенных импульсах человеческой душевной жизни, никто как будто и не стремится к иному воззрению, вся жизнь пропитана этими импульсами, протекает по их направлению. Люди, подобные Гете, остаются вопиющими в пустыне, их постигает клевета, им приписывают совершенно противоположные воззрения.

Но иногда предоставляется возможность увидеть, куда ведут подобные импульсы, Карма человека приводит ко многому, даже тогда, когда стараются как-нибудь закруглить свои воззрения, для того чтобы изложить их людям. Вчера попались мне изречения одного нашего современника; изречения эти находятся в тесной связи со всем тем, что проходит, как внутренний импульс, сквозь слова мистерии Голгофы. Этот наш современник прошел через различные превращения. В конце концов он пришел к христианству, в его католической форме, и ведет пропаганду его. Перед нами замечательный факт: свободомыслящий выступает перед своими современниками как христианин, да еще и католик. Высказываемое воззрение о Христе окрашено личным. Но оно весьма характерно, как документ современности. Я приведу вам это свидетельство современного свидетеля Христа. «Напрасный труд — искать потустороннюю жизнь. Она, может быть, и не существует. Как бы мы ни подходили к ней, мы ничего не можем узнать о ней. Предоставим разный оккультным посвященным и фокусникам. Мистицизм, какую бы форму он ни принимал, противоречит разуму. Обратимся к церкви, потому что она, опираясь на авторитет столетий и большой практический опыт, формулирует правила той этики, которую нужно давать народам и детям. И еще потому, что она далека от того, чтобы отдать нас во власть мистицизма, защищает нас от него, заставляет замолчать голоса священных (так называет он то, что идет к нам из духовного мира), объясняет Евангелия и приносит в жертву потребностям современного общества грандиозный анархизм спасителя» (Баррес).

Вот вам признание человека, обратившегося от современного материализма к христианству, который ставит себе идеалом, чтобы все грандиозные импульсы, принесенные миру Христом, были бы приноровлены, пожертвованы потребностям современного общества. И человек, исповедующий Христа подобным образом, собирает вокруг себя гораздо больше публики, чем это можно было бы себе представить. Ибо существует большая потребность представить Христа так, как это может понравиться современному человеку, как это удобно ему. И все институты направлены к тому, чтобы не дать возникнуть в человеческой душе той истине, что смерть Иисуса была логическим событием, обусловленным невозможностью существования рядом Римской империи и христианства, и из их столкновения могла следовать лишь смерть Христа. Из этого следует, что если не хочешь брести во тьме, а желаешь пробиться к свету, то нужно искать в современности связи с правильно понятым христианством и пробудить в себе тот священный гнев, который проявлял Христос, возражая книжникам и фарисеям.

Я хотел дать вам сегодня картину того, что уже жило в столетиях, в которых возникло христианство, и хотел обратить ваше внимание на особенно углубленное рассмотрение того момента истории, когда произошла Мистерия Голгофы. Нужно уметь пробудить в себе чувство оценки отдельных фактов, как имеющих значение и соответствующих данной эпохе, так и не обладающих этим значением.

Нужно пробудить в себе чувство, что из различных течений живет дальше, и в чем именно живут факты.


Распечатать Распечатать    Переслать Переслать    В избранное В избранное

Другие публикации
  • Первая лекция (Берлин, 27 марта 1917 года).
  • Вторая лекция (Берлин, 3 апреля 1917 года).
  • Третья лекция (Берлин, 10 апреля 1917 года).
  • Четвёртая лекция (Берлин, 12 апреля 1917 года).
  • Шестая лекция (Берлин, 17 апреля 1917 года).
  • Седьмая лекция (Берлин, 18 апреля 1917 года).
  • Восьмая лекция (Берлин, 24 апреля 1917 года).
    Вернуться назад


  •  Ваше мнение
    Ваше отношение к Антропософии?
    Антропософ, член Общества
    Антропософ, вне Общества
    Не антропософ, отношусь хорошо
    Просто интересуюсь
    Интересовался, но это не для меня
    Случайно попал на этот сайт



    Всего голосов: 4624
    Результат опроса