Мои милые друзья теософы!

Я говорил вам о силах сивилл, обратил ваше внимание на то, что мы видим этих сивилл возникающими в Ионии, словно тень греческих философов, что затем они в продолжение веков извлекали из своей хаотичной душевной жизни мудрость, отчасти глубокую, отчасти же производящую духовный хаос, и что в продолжение веков они владели духовной жизнью именно южной Европы и пограничных с нею областей гораздо более, чем хочет признать внешняя история. Я хотел сказать, что это своеобразное проявление души сивилл указывает вообще на известную силу человеческой души, которая имела большое значение в древние времена, еще в третьем послеатлантическом периоде. Но в течение исторического развития человечества изменяются культурные периоды. Силы, которыми сивиллы в поздние времена производили сущую несуразность, были еще вполне правильными, хорошими силами в третье послеатлантическое время, когда занимались астрологией, когда мудрость звезд влияла на человеческие души и когда через воздействие мудрости звезд приводились в гармонию силы, которые проявлялись потом хаотично в сивиллизме. Но из этого вы можете заключить, что силы, которые господствуют вообще где-либо в мире, теперь специально в душах сивилл никак не могут сами по себе быть названы хорошими или дурными, но, смотря по тому, как они проявляются, в своем ли надлежащем месте и в надлежащее ли время, они хороши или дурны. Силы, которые проявлялись в душах сивилл, это вполне хорошие, законные силы, но только они уже не подходили для душевного развития четвертой послеатлантической эпохи, тут должны были господствовать в человеческих душах не силы, приходящие из подсознательных глубин, но силы, говорившие душам через ясность «Я». Вчера мы слышали, как древнееврейские пророки работали как бы над тем, чтобы подавить силы сивилл и выработать силы, говорящие через ясность «Я», как даже существенным в характеристике древнееврейского пророчества является то, чтобы оттеснить хаотические силы сивилл и возвысить то, что может говорить через «Я».

Осуществление того, к чему стремились древнееврейские пророки, что мы можем, следовательно, обозначить как приведение на верный путь сил сивилл, — осуществление этой задачи пришло через Импульс Христа. Когда Импульс Христа известным нам образом вошел в земное развитие человечества, то нужно было, чтобы на время эти силы, хаотично проявляющиеся через сивилл, были оттеснены, вроде того, как бывает оттеснена от внешнего мира река, когда она течет и затем скрывается в подземной пещере, чтобы снова появиться. Эти силы должны были снова появиться в другой форме, в очищенной Импульсом Христа форме, в форме, которую мог дать этим силам Импульс Христа после того, как он вошел в ауру Земли. Как мы должны погрузить наши душевные силы, после того как мы их вполне раскрыли днем, в подсознательное ночи, чтобы затем снова проснуться, точно так же было необходимо, чтобы эти силы, которые были законны в третьем послеатлантическом периоде, потекли бы как бы немного под поверхностью душевной жизни незаметными, чтобы затем снова всплыть, — медленно, как мы потом услышим, но снова всплыть. И так мы увидим, что силы, которые проявляются так хаотично у сивилл и которые суть законные человеческие силы, что они как бы прополаскиваются Импульсом Христа, что они погружаются в подпочву душевной жизни, что человечество в своем обычном сознании ничего не знает о том, что Христос работает с этими силами в подпочвах души. И так на самом деле и есть.

С точки зрения духовной науки великолепное зрелище наблюдать, как входит этот Импульс Христа, наблюдать как, начиная с Никейского Собора, люди ссорятся в своем надсознании о закреплении догматов, как они стараются в своем сознании и как самое важное для христианства происходит в подсознательных глубинах души. Импульс Христа работает не там, где ссорятся, но в подпочвах, и человеческая мудрость должна будет раскрыть еще многое, что, быть может, кажется нам странным, когда мы рассматриваем его лишь на поверхности. Многое еще должно будет быть раскрыто, потому что оно действует как симптом работы Импульса Христа в подпочвах человеческой душевной жизни. Итак, мы видим или понимаем, что важные образования в отношении конфигурации христианского течения на Западе не могут произойти путем того, о чем ссорятся епископы, но что важные исторические вопросы решаются таким образом, что происходят в подпочвах душевной жизни и потом как бы всплывают в сознании, подобно тому, как люди из того, что они воспринимают во сне, не могут хорошенько разгадать то, что происходит в глубинах. И — я хочу указать лишь на один симптом — существуют вещи, где, точно через сны, отражается вверх то, что Христос предпринимает в глубинных основах души, дабы в течение исторического развития Запада привести на верный путь человеческие душевные силы.

Быть может, иную душу затронет так, что она почувствует, что, собственно, я хочу сказать этими словами, если мы увидим, что 28 октября 312 года, когда сын Констанция Хлора, Константин Великий, сражается перед Римом с Максентием и приходит к решению, которое было чрезвычайно важным для всего Запада в отношении будущей конфигурации христианства. Когда Константин сражается с Максентием, сражение и победа решаются замечательным образом. Мои милые друзья теософы, это было сражение, которое перед Римом было дано Константином, сыном Констанция Хлора, своему противнику Максентию, и исход этого сражения решился не благодаря остроумию полководцев, но благодаря снам и знакам сивилл. Нам многозначительно сообщается об этом сражении, которое произошло 28 октября 312 года, что когда Константин приблизился к вратам Рима, а Максентии был в городе под защитой городских стен, Максентии видел сон, во сне ему было сказано: «Не оставайся на том месте, где ты находишься». Под влиянием этого сна, который был еще поддержан тем, что справились с Книгами Сивилл, Максентии совершил, если смотреть внешне, самую большую глупость, какую мог совершить: он оставил Рим и провел сражение своим вчетверо более сильным войском, чем войско Константина, не под прикрытием стен Рима, но вне них. Потому что изречение Книг Сивилл гласило: «Если ты будешь вести сражение вне стен Рима, то ты уничтожишь самого большого врага Рима». Это было самое подлинное изречение оракула сивилл. Максентии последовал ему и полный мужества и доверия вышел из врат Рима. Как однажды другой оракул сивилл повел Креза, так этот повел Максентия. Благодаря своему предприятию он уничтожил врага Рима, то есть самого себя. Константин же видел другой сон. Сон сказал ему: «Неси впереди своих полков (они не были так велики, они были вчетверо меньше, чем у Максентия), неси впереди них монограмму Христа». И он велел нести ее и одержал победу. Через сны и изречения сивилл было получено решение, важное для конфигурации Европы. Здесь просвечивает то, что происходило тогда в подпочвах душевной жизни людей Европы. Поистине, точно река, которая исчезла в горных ложбинах, так что сверху она не видна и, находясь наверху, можно предполагать самое странное, так продолжает течь в подпочвах душ европейских людей Импульс Христа и действует, действует, прежде всего, как оккультный факт.

Мои милые друзья теософы, позвольте мне здесь, в этом месте, признаться, что, именно следуя этому течению в моем духовнонаучном исследовании, я часто терял, так сказать, след; ибо я должен был искать, как он появляется снова. Я мог предположить, что он появляется лишь медленно, что и в наше время он появился еще не вполне, но может только показываться. Но где появляется он? Вот в чем был вопрос. Как восходит он снова? Как он снова всплывает? Где впервые он схватывает души так, что они начинают нечто поднимать в свое сознание? Если, мои милые друзья, вы проследите мои различные изложения в книгах и циклах и отнесетесь к этим изложениям так же, как я, тогда вы найдете, что, особенно в более старых частях этих изложений, к наименее удовлетворительному нужно отнести то, что я сказал в связи с понятием Святого Грааля. Как сказано, для меня это так, и я надеюсь, что другие испытали то же. Не то, чтобы я сказал что-либо, что не имеет основания, но именно, когда я выставлял это, я чувствовал себя неудовлетворенным. Я должен был давать то, что, бесспорно, может быть дано, потому что часто, когда я искал то течение, о котором я теперь говорил, в его дальнейшем продолжении, когда я искал дальнейшее оккультное течение Запада, тогда перед моей душой встало требование: сперва ты должен прочесть имя Парсифаля на его верном месте. — И я должен был узнать, мои милые друзья, что оккультные исследования ведутся удивительным образом. Для того, чтобы мы не соблазнились начать спекулировать и вдаваться в области, где очень легко в оккультную истину может ввязаться фантазия, для этого нас долго — я хотел бы сказать — и осторожно ведут в отношении оккультных исследований, если они в конце концов должны открыть истину, которая сама собою может нам дать уверенность того, что она верна. И так часто я должен был покоряться и ждать ответа на требование: «Ищи, где стоит имя Парсифаль!» — Действительно я воспринял нечто, мои милые друзья, — нечто, что вы все знаете из сказания о Парсифале, что, после того, как Парсифаль возвращается, исцеленный некоторым образом от своих заблуждений, и снова находит путь к Святому Граалю, ему возвещается, что на Святой Чаше сияющими письменами появилось его имя. Значит, оно должно стоять на этой Святой Чаше. Но где Святая Чаша? Где можно ее найти? Вот в чем был вопрос. В таких оккультных исследованиях часто бывают задержаны так, чтобы — мне хотелось бы сказать — в один день, в один год не сделали бы слишком много, чтобы не были выведены через спекуляцию за пределы истины. Бывают задержаны. Появляются указания. И так у меня появились указания в течение, собственно, многих лет, в которых я искал ответа на вопрос: «Где ты найдешь имя Парсифаля начертанным на Святой Чаше?» Я знал, что существует много значений Святой Чаши, внутри которой находится гостия, то есть диск, облатка. И на самой Святой Чаше должно было стоять «Парсифаль». Я понял также, мои милые друзья теософы, насколько глубоко значительно такое место, как в Евангелии от Марка в четвертой главе, стих 11, 12 и 33, 34, где сказано, что Господь многое давал в притчах и лишь постепенно прояснял притчи. Также и при оккультном исследовании ведутся весьма осторожно и постепенно и часто лишь в связи с тем, к чему ведет Карма, и, когда встречается что-либо, что, как кажется, имеет отношение к какой-либо вещи, и не знают, что должно быть однажды сделано из такой вещи в собственной душе под влиянием сил, которые приходят из спиритуального мира. Часто даже не знают, что нечто, что получают из глубин оккультного мира, имеет отношение к какой-либо проблеме, которую исследуешь годами. Так я не знал, что мне с этим делать, когда я вопрошал норвежского Духа Народа, вопрошал однажды норвежского Духа Народа о Парсифале, и он сказал: «Учись познавать слово, которое влилось в северное сказание о Парсифале через мою силу». (Здесь произносится норвежское слово, приблизительно обозначающее обходящее вокруг утоление, нечто подобное). Я не знал, что с этим предпринять. И опять-таки, не знал я, что предпринять с этим, мои милые друзья, когда однажды я вышел из римского собора Св. Петра под впечатлением того произведения Микеланджело, которое находится сейчас по правую руку Матери с Иисусом, еще столь молодой Матери с уже мертвым Иисусом на коленях, и под воздействием (таково это водительство), и под воздействием, оставшимся от созерцания художественного произведения, пришла — не как видение, но как истинная имагинация из духовного мира, — картина, которая вписана в Акаша-Хронику и которая показывает нам, как Парсифаль, после того как он уходит из Замка Грааля, где он не спросил тайн, находившихся там, встречает в лесу молодую женщину, которая держит на коленях жениха и оплакивает его. Но я знал, мои милые друзья, что этот образ, который явился поистине без моего содействия, имеет важное значение, все равно, Мать ли это или Невеста, Жених, которой умер (Христа часто называют Женихом), имеет значение.

Я мог бы привести вам много таких — хотелось бы сказать — предзнаменований, которые получились у меня при поисках ответа на вопрос: «Где находится начертанным на Святом Граале имя Парсифаля?» Потому что оно должно было быть на нем, это ведь сказано в самой легенде. Теперь надо только представить себе самые важные черты сказания о Парсифале.

Мы знаем, что Парсифаль рождается своей матерью Герцелойдой после того, как его отец ушел на войну и был там убит, что мать родила его в особенно больших муках и при сновидческих явлениях. Мы знаем, что потом она хотела охранить его от обычаев рыцарства и от доблести рыцарства, что она передала свои владения управителям и удалилась в уединение, что она хотела воспитать ребенка так, чтобы он остался далеким тому, что все же жило в нем, дабы ребенок не подвергся тем же опасностям, что и отец. Но мы знаем также, что ребенок начал рано взирать вверх на все великолепие природы, и что через воспитание своей матери он не узнал, собственно, ничего, кроме того, что господствует некий Бог, и что у ребенка явилось затем стремление служить этому Богу. Но он не знал ничего об этом Боге. И когда ребенку однажды повстречались рыцари, он принял этих рыцарей за богов и пал перед ними ниц. Когда ребенок затем открывает матери, что он видел рыцарей и сам хочет стать рыцарем, мать надевает ему шутовской наряд и пускает его идти. Мы знаем, что мальчик уходит, переживает много разных приключений, что мать его потом умирает — хотелось бы назвать это сентиментальным, но оно имеет глубочайшее значение, — от разбитого сердца из-за исчезновения своего сына, который даже не оглянулся назад и не послал ей прощальный привет и ушел, чтобы испытать рыцарский приключения. Мы знаем, что после многих странствований, во время которых он многое узнал о сущности рыцарей и о доблести рыцарей и выказал себя, он приходит к Замку Грааля. В другом месте я упомянул, что, пожалуй, лучшую передачу приближения Парсифаля к Замку Грааля мы находим у Кретьена де Труа. Как там передается, после долгих блужданий Парсифаль попадает в уединенное место, где он находит двух людей в челноке — один гребет, другой удит рыбу, как его, благодаря тому, что он спрашивает этих людей, направляют к королю-рыбаку, как он затем встречает короля-рыбака в Замке Грааля. Затем король-рыбак, который уже слишком стар, ослаб и должен поэтому отдыхать, передает ему в разговоре меч, подарок своей племянницы, затем появляется сначала оруженосец, несущий копье, которое сочится кровью, — кровь стекает даже на руку оруженосцу, вслед за ним появляется дева со Святым Граалем, родом чаши. Но такое сияние излучается из того, что находится в Граале, что все свечи в зале затмеваются светом Святого Грааля, как звезды затмеваются Солнцем и Луной. Затем мы узнаем, что в Святом Граале содержится то, чем питается находящийся в особом помещении старый отец короля-рыбака, который не нуждается ни в чем из того, что так обильно подается за трапезой, в которой принимают участие король-рыбак и Парсифаль, они питаются земной пищей. Но каждый раз, как подается новое блюдо, как сказали бы ныне, Святой Грааль снова проходит в покои отца короля-рыбака, который стар и принимает пищу лишь из того, что в Граале. Парсифаль, которому сказано, чтобы он не спрашивал, не вопрошает, почему сочится кровью копье, не вопрошает, что означает Чаша Грааля, — ибо он конечно не знал этих имен. Затем его укладывают спать на ночь, и именно, — так сказано у Кретьена де Труа — в том же помещении, в котором все это происходило. Он намеривался все вопросы задать на следующее утро, но утром он находит весь замок пустым, никого не было. Он стал звать кого-либо, никого не было. Он сам оделся. Лишь внизу он нашел готовой свою лошадь. Он думал, что общество отправилось верхом на охоту, и хотел поехать за ними, чтобы спросить о чуде Грааля. Но когда он проехал через подъемный мост, этот последний так быстро поднялся, что лошадь должна была совершить прыжок, чтобы не упасть в ров замка. Парсифаль не нашел никаких следов общества, которое он нашел за день до того в замке. Затем Кретьен де Труа рассказывает, как Парсифаль едет верхом дальше и находит в уединенной лесной местности женщину с мужчиной на коленях, которого она оплакивает. Согласно Кретьену де Труа, это именно она впервые объясняет Парсифалю, как он должен был бы вопрошать, как он лишил себя того, чтобы испытать действие своих вопросов о великой тайне, подошедшей к нему. Мы знаем, что он прошел через много блужданий, мы знаем затем, согласно Кретьену де Труа, что именно в Страстную Пятницу он приходит к отшельнику, которого зовут Треврицент, мы узнаем затем, что он указывает Парсифалю на то, как его проклинают за то что он упустил возможность осуществить то, что могло бы повлиять на короля-рыбака как избавление: надо было вопросить о чудесах замка. Затем он получает разные поучения.

Теперь, когда я попробовал последовать за Парсифалем к его отшельнику, мне открылось слово, которое таким, каким, согласно духовнонаучным исследованиям, я должен его высказать, нигде не сообщается, но которое, думаю, я могу вполне, согласно истине, утверждать — произвело на меня глубокое впечатление, как он в словах, в каких он мог, обратил внимание Парсифаля на Мистерию Голгофы, о которой Парсифаль мало что знал, несмотря на то, что он пришел в Страстную Пятницу. Тогда старик сказал слово. Он сказал: «Подумай о том, что свершилось при Мистерии Голгофы (я говорю теперь словами, обычными для нас, которые совершенно точно передают смысл сказанного), подумай о том, что свершилось при Мистерии Голгофы. Обрати взор вверх к висящему на кресте Христу, Который сказал Иоанну слова: «С сего часу се Матерь твоя», и Иоанн не оставил ее. Ты же, — так говорил старик Парсифалю, — ты оставил мать свою Герцелойду. Из-за тебя она ушла из мира». — Парсифаль не понял полной связи, но это были слова, которые были ему сказаны, я хотел бы сказать, со спиритуальным намерением, чтобы опять-таки, как картина, влияли в его душе, чтобы именно в образе Иоанна, который не покидает Матери, он нашел кармическое примирение для того, что оставил мать. Это должно было продолжать влиять в его душе. Затем мы слышим, как Парсифаль остается короткое время у отшельника и как он затем снова ищет дорогу к Святому Граалю. Он находит Святой Грааль незадолго или непосредственно перед смертью старого Амфортаса, короля-рыбака. И тогда рыцарство Святого Грааля, святое рыцарство выходит ему навстречу со словами: «Твое имя сияет на Граале, ты будущий владыка, король Грааля, ибо твое имя явилось, излучаясь со Святой Чаши». — Парсифаль становится королем Грааля. Значит, имя Парсифаля стоит на Святой золотистой Чаше, в которой покоится гостия, на ней оно стоит!

И теперь, когда дело для меня состояло в том, чтобы найти Чашу, я впал в заблуждение благодаря известному обстоятельству, мои милые друзья. Мне всегда представлялось необходимым при оккультном исследовании принимать во внимание не только то, что получается непосредственно из оккультных источников, но, если дело касается серьезной проблемы, принимать во внимание и то, что открыло внешнее исследование. И мне кажется вообще хорошо, если при исследовании проблемы не упускаешь возможности действительно добросовестно справляться со всем тем, что имеет сказать внешняя ученость, дабы так сказать, остаться на земле, не потеряться совсем в облачных туманностях. Тут случилось так, что эта экзотерическая ученость ввела меня в заблуждение. Именно благодаря тому, что она открыла, сначала она меня увела с верной дороги, причем довольно давно. Потому что из этого экзотерического исследования я мог увидеть, что Вольфрам фон Эшенбах, когда он сочинял своего «Парсифаля», — так говорит экзотерическое исследование, — по собственному своему заявлению пользовался Кретьеном де Труа и неким Киотом. Внешним экзотерическим исследованием нельзя найти этого Киота, и поэтому это внешнее экзотерическое исследование принимает его за измышление Вольфрама фон Эшенбаха, сделанное для того, чтобы обосновать те добавления, которые он сделал к Кретьену де Труа. Внешняя наука готова допустить самое большее то, что этот Киот был переписчиком сочинений Кретьена де Труа и что Вольфрам фон Эшенбах просто расширил это произведение несколько фантастическим образом.

Вы видите, к чему должно привести это внешнее исследование. Оно должно привести к тому, чтобы полностью, или более или менее, оставить в стороне ту дорогу, которая ведет через Киота, потому что внешнее исследование рассматривает его собственно говоря, как измышление Вольфрама фон Эшенбаха. В то же самое время (таковы опять-таки подобные кармические сцепления), в то же самое время, когда благодаря внешнему исследованию я был некоторым образом введен в заблуждение, ко мне подошло нечто иное. То, что подошло ко мне, я хотел бы так выразиться (я уже часто изображал это в моем «Тайноведении», в циклах и т.п.), что послеатлантические эпохи, каковыми они развились до Мистерии Голгофы, до четвертой послеатлантической эпохи, они снова всплывают известным образом после этой эпохи, так что третья послеатлантическая эпоха известным образом впервые всплывает вновь в нашей пятой культурной эпохе. Вторая всплывет так, как я это часто изображал, в шестой эпохе, и первая эпоха святых Риши — в седьмом культурном периоде. Все яснее и яснее мне представилось — и это результат исследования многих лет, — что в нашей эпохе действительно поднимается нечто подобное астрологии, как бы пронизанное Импульсом Христа воскресение астрологии третьей послеатлантической эпохи. Мы должны ныне изучать звезды, правда, в другом роде, чем изучались звезды тогда, но письмена звезд должны стать для нас тем, что говорит нам нечто. И вот удивительным образом ассоциировалось, сопоставилось с тайной Парсифаля эта мысль о том, что снова всплывает письмо звезд. Так что я был вынужден поверить, что оба каким-то образом связаны. Тогда, мои милые друзья, перед моей душой встала картина, картина, которая явилась, когда я пытался сопровождать Парсифаля, когда он отправляется от Треврицента опять к Замку Грааля. У Кретьена де Труа нам описывается в прекрасных, за душу хватающих словах именно эта встреча с отшельником. Мне хотелось бы прочесть вам небольшой отрывок из того места, где Парсифаль подходит к отшельнику:

Поводья коня он бросает,
Глубоко и тяжко вздыхает,
Пред Богом его неизбывна вина
И гложет раскаянье душу до дна.
Так лесом он едет с рыданьем,
И вот пред заброшенным зданьем
Слезает с коня,
На землю оружье кладя,
И здесь он находит, исполнен терзанья,
Отшельника в маленькой церкви Страданья.
Пред старцем он падает ниц,
А слезы на щеки, с ресниц
Струятся волной бесконечной,
Когда с простотою сердечной
Он руки ломает пред ним,
Прося утешенья печалям своим.
«Послушай мою покаянную повесть,
Пять лет ослепленной была моя совесть,
Без веры я жил
И зло лишь любил...»
«Поведай мне, как же греху ты подпал,
И Бога проси, чтоб Он некогда дал
Покой в небесах тебе снова»...
«Однажды я был у царя-рыболова,
Я видел копье, чья блестящая сталь
Сочилася кровью... Я видел Грааль...
Но я не спросил в цепененьи глубоком,
На что указуется крови потоком
И что означает Грааль...
С тех пор в моем сердце — печаль,
Несу я тягчайшую муку,
И лучше бы смерть протянула мне руку.
Я Господу Богу не смог тогда внять,
И вот удалилась Его благодать».
«Скажи мне, как люди тебя называют?»
«Как Парсифаля они меня знают».
И волю дал вздоху старик своему,
Давно это имя известно ему,
И молвит: «Страданию ты обручился
И этим, не ведая, ты провинился»...

И затем между отшельником и Парсифалем происходит беседа, о которой я уже вам говорил. И когда затем я пытался следовать в духе за Парсифалем, когда, после пребывания у отшельника, он снова направляется к Граалю, мне часто представлялось будто в душе вставал проблеск того, как он ехал день и ночь, и как он предавался природе днем и звездам ночью, будто в его неосознанное говорило письмо звезд, и будто это письмо звезд было только предвестием того, что сказало ему святое рыцарство, которое вышло ему навстречу от Грааля: «Со Святого Грааля, сияя, светит твое имя». Но Парсифаль, очевидно, не знал, что ему предпринять с тем, что приходило к нему, исходя от звезд, ибо оно оставалось в его подсознательном, и поэтому также нельзя как следует пояснить это, как бы ни старался, путем духовнонаучного исследования углубиться в него.

Тогда я попытался еще раз вернуться к Киоту, и вот особенно одна вещь, которую говорит о нем Вольфрам фон Эшенбах, произвела на меня глубокое впечатление, и я должен был сопоставить ее с Кретьеном де Труа, она сопоставилась сама. Я должен был сопоставить ее также с образом женщины, которая держит на коленях мертвого жениха. Это произошло однажды, когда я наткнулся, как бы совсем не ища, на эти слова, которые были сказаны о Киоте. Эти слова гласят: «он видел, нечто, что называлось Граалем». И затем само экзотерическое исследование нам указывает на то, каким образом он напал на это: ему в руки попала книга Флегетаниса из Испании. Это астрологическая книга. Без сомнения можно сказать: Киот является тем, кто побужден Флегетанисом, в котором некоторым образом оживает нечто о знании письма звезд, Киот является тем, кто побужденный этой вновь оживающей астрологией, видит вещь, которая называется Граалем. Теперь я знал, что Киота нельзя отбросить, что именно он открывает важный след, если исследовать духовнонаучно, что, значит, он видел по крайней мере Грааль.

Где же, значит, Грааль, который ныне надо найти так, чтобы на нем стояло имя Парсифаля, где же можно найти его? Итак, вы видите, что в течение моих исследований оказывалось, что надо искать его в письме звезд, прежде всего имя. И затем однажды, в день, который я должен считать особенно важным для себя, мне стало ясно, где найти в своей реальности золотистую Чашу, прежде всего так, что там, где она выражается своим звездным символом, мы приводимся к тайне Грааля. И вот я увидел в письме звезд то, что может видеть каждый, но только он не найдет пока тайну вещи, ибо однажды, когда я следил внутренним взором, для меня воссиял золотистый серп Луны. Именно тогда, когда он появляется на небе так, что темная Луна слабо видна в нем, словно большой диск, так что видят внешне физическую золотистую Луну, тонкой золотистой каемкой обходящую вокруг причастия, и в нем большую гостию, темный диск, то, что не видно от Луны, если смотреть лишь поверхностно, но что видно, если смотреть внимательнее, потому что тогда видишь темный диск на фоне более светлого неба. И в удивительных знаках оккультного письма на серпе Луны начертано имя Парсифаля. В этом прежде всего, мои милые друзья, было письмо звезд. Ибо действительно, рассмотренное в верном свете, это чтение письма звезд передает нашему сердцу и нашей душе нечто, хотя, быть может, и не все, о тайне Парсифаля, о тайне Святого Грааля. То, что я могу еще вкратце сказать об этом, это я постараюсь сделать завтра.