Сайт «Антропософия в России»


 Навигация
- Главная страница
- Новости
- Антропософия
- Каталог файлов
- Поиск по сайту
- Наши опросы
- Антропософский форум

 Антропософия
GA > Сочинения
GA > Доклады
Журнал «Антропософия в современном мире»
Конференции Антропософского общества в России
Общая Антропософия
Подиум Центра имени Владимира Соловьёва
Копирайты

 Каталог файлов
■ GA > Сочинения
■ GА > Доклады

 Поиск по сайту


 Антропософия
Начало раздела > GA > Доклады > Из исследований Акаши. Пятое Евангелие. Мистерия Голгофы

Пятое Евангелие. Лекция четвёртая (Христиания, 5 октября 1913 года)


Если я вообще приступаю к речи о том, о чем должно быть сказано в наши дни как о принадлежащем к Пятому Евангелию, то я черпаю своего рода успокоение из конца Евангелия от Иоанна. Вспомним этот конец, где говорится, что Евангелия никак не охватывают всех тех событий, которые произошли вокруг Христа Иисуса, потому что — так сказано там — если бы хотели тогда записать все, мир не вместил бы всех книг. Итак, одно не подлежит сомнению, что помимо записанного в книгах могло произойти и многое другое. Чтобы быть понятым во всем том, что я хочу дать как раз в этом цикле лекций из области Пятого Евангелия, я бы хотел начать сегодня рассказом о жизни Иисуса из Назарета, начиная приблизительно с того момента, на который мы уже указывали в других случаях, когда уже сообщались малые частицы из этого Пятого Евангелия.

Итак, я расскажу немного о жизни Иисуса из Назарета, начиная приблизительно с его двенадцатого года. Это ведь был, как вы знаете, тот год, когда «Я» Заратустры, которое было воплощено в одном из двух мальчиков Иисусов, рожденных в то время, силой мистического акта перешло в другого мальчика, в того мальчика, который, в частности, описан в начале Евангелия от Луки. Таким образом, мы начинаем наш рассказ с того года жизни Иисуса из Назарета, когда Иисус Евангелия от Луки принял в себя «Я» Заратустры. Мы знаем, что этот момент в жизни Иисуса из Назарета отмечен в Евангелии от Луки рассказом о потере мальчика во время путешествия на праздник в Иерусалим и тем, что он был найден затем судящим среди ученых книжников, вызывая удивление мощью своих ответов. Мы знаем однако, что причина значительности и мощи этих ответов заключалась в том, что в «Я» Заратустры как бы выплывало духовно завуалированное воспоминание души и действовало так, что Иисус из Назарета мог дать тогда все эти изумляющие ответы. Мы знаем также, что обе семьи из-за смерти матери с одной стороны и отца с другой соединились вместе, образовав одну семью, и что мальчик Иисус, оплодотворенный «Я» Заратустры, рос в этой образовавшейся общей семье.

Но в последующие ближайшие годы это был, как это можно познать из содержания Пятого Евангелия, совершенно особый рост. Ближайшее окружение молодого Иисуса из Назарета уже получило от него исключительно сильное впечатление, и именно благодаря мощи ответов, данных им в храме. Это ближайшее окружение видело в нем, так сказать, самого грядущего книжника, оно видело в нем подрастающим того, кто достигнет исключительно высокой, особой ступени учености в писаниях. Большими, необычайными надеждами было преисполнено окружение Иисуса из Назарета. Начали, так сказать, схватывать каждое его слово. Сам же он, однако, становился все более и более молчаливым. Все молчаливее и молчаливее становился он и этим часто бывал в высшей степени несимпатичен своему окружению. Он же боролся в своем внутреннем существе, боролся в мощном поединке, который выпал этому его внутреннему существу в период приблизительно от его 12-го до 18-го года жизни.

В его душе действительно как бы всходили заложенные внутренние сокровища мудрости, происходило нечто, как если бы в форме иудейской учености вспыхивало Солнце давнишнего знания Заратустры. Сначала, правда, мальчик переживал это так, как если бы он тончайшим образом и с огромнейшим вниманием должен был воспринять все, что говорили многочисленные книжники, приходившие в дом, и как если бы он знал на это особенные ответы. Он и изумлял сначала дома, в Назарете, появлявшихся там книжников, дивившихся ему, как вундеркинду. Но постепенно, становясь все молчаливее и молчаливее, он только молча внимал тому, что говорили другие. При этом в его собственной душе в эти годы все время светились высокие идеи, возникали изречения морали и, особенно, значительные моральные импульсы. Но и слышимое при этом от собиравшихся в доме книжников производило на него некоторое впечатление, но впечатление, часто вызывавшее в его душе горечь, потому что у него было чувство — отметим, уже в эти юные годы, — что в том, что говорили эти книжники о старых традициях, о старых писаниях, собранных в Ветхом Завете, таилось много неуверенного, что легко подвергалось заблуждению. Всегда как-то угнетало его душу, когда он слышал, что в старые времена дух осенял пророков, что, инспирируя, сам Бог говорил к древним пророкам и что теперь от последних поколений инспирация отступила. К одному же он всегда глубоко прислушивался, потому что он чувствовал, что это произойдет и с ним. Эти книжники часто говорили: «Да, тот высокий дух, тот мощный дух, который, например, осенял Илию, он больше не говорит; но кто все же еще говорит» — (и кого все же еще некоторые из ученых книжников думали воспринимать как инспирацию из духовных высот) — «кто все же еще говорит, это хотя и более слабый голос, но голос, воспринимая который некоторые все-таки считают за нечто, что дает дух самого Яхве». Бат-Коль называли этот своеобразный, инспирирующий голос, хотя и ослабленный голос наития, голос меньшей силы, чем того духа, который инспирировал древних пророков, но все же представлявшего собой еще нечто сходное с ним*. Так говорил еще тот или иной в окружении Иисуса о Бат-Коль.

Об этой Бат-Коль кое-что нам передают более поздние еврейские писания. — Я ввожу в это Пятое евангелие нечто, что, собственно, сюда не относится, но что должно нам как-то пояснить эту Бат-Коль. Несколько позже между двумя раввинскими школами возник спор. Известный раввин Элизер бен Хиркано отстаивал некое учение и в доказательство (об этом говорит и талмуд) приводил то, что он может творить чудеса. Раввин Элизер бен Хиркано заставил подняться из земли рожковое дерево и приняться, пустив корни в другом месте, на сто локтей дальше; он заставил реку течь в обратном направлении; и, как третье, он ссылался на определенный голос с неба, наставляющий распространять его учение. Но в противной раввинской школе раввин Иешуа этому все-таки не верил. Раввин Иешуа возражал: «Пусть раввин Элизер заставляет пересаживаться рожковые деревья с одного места на другое, пусть также он заставляет течь реки вспять, пусть он ссылается на Бат-Коль... в законе написано, что вечные законы бытия должны быть заложены в устах человека и в сердце человека; и если он — раввин Элизер — хочет убедить нас, то он не должен ссылаться на Бат-Коль, а должен ссылаться на то, что может постичь сердце человека». Я рассказываю эту историю, чтобы показать, что вскоре после введения христианства в некоторых раввинских школах Бат-Коль уже не придавалось большого значения. Но как инспирирующий голос она еще как-то процветала среди раввинов и книжников.

И в то время, когда юный Иисус все это слушал и чувствовал, он воспринял в самом себе инспирацию Бат-Коль. Знаменательно было, что благодаря оплодотворению этой души силой «Я» Заратустры, Иисус из Назарета был действительно способен очень быстро схватывать все, что знали другие вокруг него. Он не только смог на двенадцатом году своей жизни дать мощные ответы ученым книжникам, но он смог также в собственной груди внять Бат-Коль. И как раз это обстоятельство инспирации Бат-Коль, когда Иисус из Назарета был в возрасте шестнадцати-семнадцати лет, повлияло на него таким образом, что в нем возникла горькая, тяжелая внутренняя душевная борьба. Потому что Бат-Коль открыла ему — и он был убежден в этом наитии, — что в дальнейшем развитии старого течения Ветхого Завета впредь не будет говорить тот же дух, который раньше говорил к древним иудейским учителям. И однажды — и это было ужасно для души Иисуса — ему показалось, что Бат-Коль открывает ему следующее: «Я не достигаю больше высот, где дух действительно может открыть мне истину дальнейшего развития еврейского народа». Это был ужасный момент, ужасный импульс, когда, казалось, Бат-Коль сама открывала ему, что он не может больше продолжать древнейшее откровение, что он сам объявил себя, так сказать, уже непригодным впредь для развития древнего иудейства. Иисус из Назарета чувствовал, что почва ускользает под его ногами. И часто бывали дни, когда он должен был говорить себе: все душевные силы которыми я думал быть одаренным, они приводят меня лишь к тому, чтобы понять, что в субстанции эволюции иудейства нет больше никакой силы, чтобы подняться к откровению божественного духа.

Перенесем себя на мгновение в его дух, в душу юного Иисуса из Назарета, проходившего через эти испытания. Они выпали на шестнадцатый, семнадцатый, восемнадцатый годы жизни юного Иисуса из Назарета — период его странствований, вызванных частично его ремеслом, частично другими причинами. В этих странствованиях он познакомился с различными областями Палестины, а также и с некоторыми местностями вне нее. В то время в области Малой Азии и даже Европы — это можно совершенно точно видеть, проникая ясновидчески Акаша-Хронику, — распространялся азиатский культ смешанный с различными другими культами, но представлявший собой именно культ Митры. В различнейших областях и во многих местах существовали храмы служения Митры. В некоторых местах оно имело сходство со служением Аттиса, но в существенном это было служение Митры. Это были храмы, места культа, где совершались жертвоприношения Митры и Аттиса. Это было как бы древнее язычество, по-своему проникнутое обычаями, церемониями служения Митры или Аттиса. Насколько оно распространялось, можно, например, судить уже по тому, что храм Петра в Риме воздвигнут на том месте, где некогда было место такого культа. Более того, приходится еще высказать кощунственную для многих католиков истину: церемониальное служение храма Петра и всего того, что берет в нем свое начало, по внешней форме совсем не так уж не схоже с культом древнего жертвоприношения Аттиса, на месте которого стоит храм Петра. И во многих отношениях культ храма Петра является продолжением древнего культа Митры.

С тем, что существовало в этих культовых местах, знакомился теперь Иисус из Назарета, когда на шестнадцатом, семнадцатом, восемнадцатом году жизни он совершал свои странствования. Он продолжал это и позже. Таким образом, как бы через внешнее, через физическое созерцание он знакомился с душой язычников. Мощность же события перехода «Я» Заратустры в его душу в высокой степени и как бы естественным путем развила в нем силу, которую лишь с трудом усваивали себе другие, но которая естественно проявлялась в нем: сила высокого ясновидения. Поэтому в этих культах он переживал многое, чего другие не переживали; много потрясающего пережил он там. И хотя это и кажется баснословным, все же я должен подчеркнуть, что когда перед некоторыми языческими алтарями жрец совершал культ, Иисус же из Назарета созерцал все жертвоприношение, он видел, как деянием жертвоприношения притягивались различные демонические существа. Он открыл, что некоторые образы и кумиры, которым там поклонялись, были изображением не добрых духовных существ высших иерархий, а демонических сил. Ьолее того, он сделал дальнейшее открытие — что демонические силы часто переходили в верующих, в последователей, принимавших участие в таких культовых деяниях. По легко постигаемым причинам эти вещи не упомянуты в других Евангелиях. И, в сущности, говорить о них возможно только в лоне нашего духовного движения, потому что душа человека лишь в наше время способна нести действительное понимание навстречу этим исключительно глубоким, мощным переживаниям, как они разыгрались уже в этом юном Иисусе из Назарета.

Эти странствования продолжались вплоть до его двадцатого, двадцать второго, двадцатичетырехлетнего возраста. Всегда это была горечь, которую он ощущал в своей душе, когда он видел такое действие демонов, как бы Люцифером и Ариманом порожденных демонов, и видел, как язычество дошло до того, что даже принимало демонов за богов; как в изображениях своих кумиров оно давало образы диких демонических сил, которые притягивались этими изображениями, этими культовыми действиями, переходя в молящихся людей, делая их одержимыми. Это были горькие опыты, через которые таким образом должен был пройти Иисус из Назарета. И эти испытания подошли к определенному завершению.

Около двадцать четвертого года своей жизни Иисус из Назарета имел переживание, которое, я бы сказал, превзошло как новое, тяжелое переживание то другое — переживание разочарования, вызванного Бат-Коль. Я должен сказать, т.к. мне надлежит рассказать и об этом переживании Иисуса из Назарета, что сегодня я еще не в состоянии указать на каком месте его странствования произошло это событие. Мне было возможно в высшей степени правильно расшифровать саму эту сцену; мне невозможно только указать сегодня именно место этой сцены. Мне кажется, что сцена эта произошла в период странствования Иисуса из Назарета вне Палестины. Я не могу этого сказать определенно, сцену же должен описать.

На двадцать четвертом году своей жизни Иисус из Назарета пришел в местность, где приносились жертвы определенному божеству, где было место языческого культа. Вокруг находился лишь печальный народ, обремененный различными ужасными душевными, доходившими до физических, болезнями. Само место культа было давно покинуто жрецами, и Иисус услышал причитания народа: Жрецы нас покинули, благословения жертв не нисходят больше на нас, и мы стали прокаженными и больными, потому что жрецы нас покинули. — Боль жалости к этому народу охватила Иисуса из Назарета. Бесконечная любовь к этим угнетенным вспыхнула в его сердце. Что-то должен был заметить окружавший его народ от ожившей в его душе этой бесконечной любви; на этот причитавший, покинутый своими жрецами и, как он думал, и своим Богом народ это должно было произвести глубокое впечатление. И вот, в сердцах большинства окружавших возникло — хотелось бы сказать, как по мановению, — нечто, выразившееся в том, что люди, видя на лике Иисуса выражение бесконечной любви, воскликнули: Ты новый, ниспосланный нам жрец! И они теснили его к жертвенному алтарю, они поставили его на языческий алтарь. Он стоял на языческом алтаре, они же требовали от него, чтобы он совершил жертвоприношение, чтобы благословение Бога снизошло на них. И здесь, поднятый народом на алтарь жертвоприношений, он упал, как мертвый, душа его словно отошла; народ же вокруг, поверивший в возвращение своего Бога, увидел ужасное: замертво упавшего того, кого он принял за нового, посланного небом жреца. Восхищенная же душа Иисуса из Назарета чувствовала себя вознесенной словно в духовные царства, словно в область солнечного бытия. И теперь услышала она как бы звенящие из сфер солнечного бытия слова, которые раньше эта душа часто воспринимала от Бат-Коль. Но теперь Бат-Коль была преображена, стала чем-то совершенно иным, голос шел к нему тоже из совершенно иного направления. И то, чему внял теперь Иисус из Назарета, это — переводя на наш язык — можно охватить словами, которые мне дано было сообщить в первый раз, когда мы недавно закладывали Камень Основы нашего здания в Дорнахе.

Существуют оккультные обязательства! И, следуя такому обязательству, мне надлежало тогда сообщить, чему внял Иисус из Назарета в те времена силой преображенного голоса Бат-Коль, когда произошло то, что я сейчас рассказал. Иисус из Назарета внял словам:

АУМ, Аминь!
Зла вершат,
Свидетели высвобождающегося Я,
В со-возвинности с другими Я-возвинность свою
Переживите в повседневном хлебе,
В котором не вершит Воля Неба,
Ибо человек расстался с Вашим Царством
И забыл Ваши Имена,
Вы, Отцы на Небесах!

Не иначе, как так могу я перевести на немецкий язык то, что как преображенный голос Бат-Коль было внято Иисусом из Назарета в те времена**. Не иначе, как так! Это было то, что вернуло душу Иисуса из Назарета, когда она очнулась от забытья, силой которого она почувствовала себя восхищенной при описанном событии. И когда Иисус из Назарета вновь пришел в себя и обратил свой взор к толпе подавленных и отягченных, поднявших его на алтарь, ее больше не было, она бежала. Когда же он охватил даль ясновидческим взором, он встретил лишь стаю демонических существ и демонические силы, которые все были связаны с этими людьми.

Это было второе значительное событие, второе значительное завершение, которые испытал Иисус из Назарета в различные периоды жизни от своего двенадцатого года. — Да, мои дорогие друзья, события, которые на юного Иисуса из Назарета производили величайшее впечатление, не были такими, которые, так сказать, их собственной уютностью переносят душу в блаженное состояние. С безднами человеческой природы должна была познакомиться эта душа прежде, чем наступило событие на Иордане.

Из этого путешествия Иисус из Назарета вернулся домой. Это было время, когда умер его остававшийся дома отец, — приблизительно на двадцать четвертом году жизни Иисуса из Назарета. Придя домой, Иисус нес теперь в своей душе во всей жизненности мощное впечатление от всего демонического, захватившего многое, что жило в древней религии язычников. Но, как это бывает, что определенные ступени высшего познания достигаешь лишь тем, что знакомишься с безднами жизни, так в некотором отношении это было и с Иисусом из Назарета, что — на месте, которое я не знаю, — он достиг приблизительно в возрасте двадцати четырех лет силой того, что он так бесконечно глубоко заглянул в души людей, в души, в которых было как бы сосредоточено все душевное бедствие того времени, особенно глубокой мудрости, мудрости, хотя и пронизывающей душу словно, раскаленным железом, но и делающей эту душу столь ясновидящей, что она может провидеть разреженные духовные дали. Так исполнилась сравнительно молодая душа спокойным, проникающим, духовно-читающим взором. Иисус из Назарета стал человеком, который мог глубоко смотреть в тайны жизни, который так мог смотреть в тайны жизни, как до тех пор никто на Земле, потому что до тех пор никто не мог увидеть до какой степени может дойти человеческое бедствие. Он действительно увидел сконцентрированное бедствие, увидел, как путем религиозных церемоний можно причаровывать всю демоническую силу! Действительно, кроме Иисуса из Назарета на Земле никто еще не проник так глубоко взором во всю эту людскую горесть, никто, кроме него, не пережил в своей душе всю бесконечную глубину ощущения при созерцании этого, одержимого демонами, народа. Действительно, на Земле никто еще не был так подготовлен к вопросу: Как же, как же можно остановить распространение этого несчастья на Земле?

Так стал Иисус из Назарета не только одарен прозорливостью, знанием мудрости, но стал некоторым образом посвященным самой жизнью. Это узнали люди, которые в то время соединились в определенный орден, широко известный как орден ессеев. Ессеи были людьми, лелеявшими в определенных местах Палестины некоторый вид тайного служения и тайного учения. Это был строгий орден. Тот, кто хотел вступить в него, должен был минимум год — большей частью дольше — пройти через строгое испытание. Своим поведением, своим благонравием, своим служением высочайшим духовным силам, своим чувством справедливости, равенства людей, своим чувством равнодушия ко внешним людским благам и т.п. он должен был показать, что он был достоин посвящения. Затем следовали различные степени, через которые человек подымался к такой жизни ессея, которая в определенном отлучении и обособленности от остального человечества, в строгой монастырской дисциплине и определенных очищающих стремлениях, которыми хотели удалить все недостойное телесного и душевного порядка, была способна приблизить его к духовному миру. Это выражается уже в различных символических законах ордена ессеев. Расшифровка Акаша-Хроники показала, что наименование «ессей» происходит или во всяком случае связано с еврейским словом «ессин» или «ассин». Оно обозначает нечто вроде «лопата» или «лопатка», потому что ессеи постоянно носили как знак маленькую лопату, что в некоторых орденах сохранилось и по сей день. Стремление ессеев выражалось также и в определенном символическом поведении: они не должны были носить при себе денег, не должны были проходить через ворота, которые были покрашены или вблизи которых были какие-нибудь изображения. А т.к. орден ессеев более или менее был признан в то время также и внешне, то в Иерусалиме были специально поставлены некрашеные ворота, так чтобы и ессеи могли входить в город. Когда ессей подходил к крашеным воротам, он неизменно должен был повернуть обратно. В самом ордене существовали старые документы и традиции, о содержании которых члены ордена хранили строгое молчание. Они могли учить, но только тому, чему они научились в пределах ордена. Всякий, вступающий в орден, должен был отдать ордену свое состояние. Отовсюду приходили люди того времени — орден насчитывал тогда от четырех до пяти тысяч человек, — посвящавших себя жизни в этих строгих правилах. Они всегда дарили, если где-нибудь далеко — в Малой Азии или еще дальше — они владели домом, этот последний дарился ордену ессеев, и орден повсюду получал маленькие владения, дома, сады, даже далекие пашни. Никто не бывал принят, не принеся в дар всего, чем он обладал, что затем становилось общим достоянием ессеев. Все принадлежало всем, в отдельности же никто не имел владений. По нашим современным понятиям исключительно строгий, но сам по себе понятный закон состоял в том, что ессей мог поддерживать добром ордена всех нуждающихся и обремененных, но только не тех, кто принадлежал его собственной семье.

Благодаря такой дарственной отделение ордена было и в Назарете и этим самым Иисус из Назарета мог видеть орден ессеев в непосредственной близи. О глубокой мудрости, которая описанным образом погрузилась в душу Иисуса из Назарета, получил весть центр ордена. Среди же наиболее значительных из ессеев как раз царила определенная душевная настроенность: в них жило ощущение, которое хотелось бы назвать пророческим, — что среди людей этого мира должна восстать новая душа, которая будет как своего рода мессия. Поэтому они очень чутко относились к возможности появления особенно мудрых душ. И они были глубоко затронуты, получив весть о том, что возникло в душе Иисуса из Назарета. Поэтому нет ничего удивительного, что Иисуса из Назарета, без того, чтобы ему проходить через испытания низших градусов, ессеи приняли в свою общину — я не хочу сказать в самый орден — как экстерниста, и что по отношению к этому молодому мудрому человеку сами мудрейшие из ессеев были доверчивы и откровенны в тайнах ордена. И поистине, в этом ордене ессеев Иисус из Назарета услышал гораздо более глубокое о еще сохранившихся тайнах, чем от ученых книжников. Многое слышал он и из того, что уже раньше он воспринял от Бат-Коль, блеснувшим в его душе как бы просветлением. Короче, между Иисусом из Назарета и ессеями возник живой обмен идеями. Общаясь с ессеями на своем 25-ом, 26-ом, 27-ом, 28-ом году жизни и еще после этих лет, Иисус из Назарета познакомился почти со всем, что мог дать их орден. Потому что то, что ему не бывало сказано в словах, являлось ему в различных ясновидческих впечатлениях. Важные ясновидческие впечатления получал Иисус из Назарета или же в самой общине ессеев, или же несколько позже дома, в Назарете, где в более созерцательной жизни он давал действовать на себя тому, что теснилось в его душу из подступавших к нему сил, о которых и не чаяли ессеи, но которые переживались его душой.

Одно из этих переживаний, из этих внутренних впечатлений, должно быть особенно выдвинуто, потому что оно может осветить весь духовный путь развития человечества. Это было значительное видение, которое имел Иисус из Назарета в состоянии своего рода внутренней отрешенности, отвлеченности от всего, в котором как бы в непосредственной современности ему явился Будда. Да, Будда явился Иисусу из Назарета как следствие обмена идеями с ессеями. И можно сказать, что в то время между Иисусом и Буддой произошла духовная беседа. Эти значительные тайны эволюции человечества нам надлежит сегодня затронуть, и мы должны их затронуть. В этой значительной духовной беседе Иисус из Назарета воспринял от Будды приблизительно следующее: «Если полностью исполнилось бы мое учение таким, какое оно есть, то все люди должны были бы стать подобными ессеям. Но этого не может быть. Это было заблуждением в моем учении. Также и ессеи могут развиваться дальше лишь потому, что они отделяют себя от остального человечества; для них необходимо существование остальных человеческих душ. Исполнением моего учения должны были бы возникнуть сплошные ессеи. Но этого не может быть». — Это было значительное переживание, которое имел Иисус из Назарета благодаря общению с ессеями.

Другим переживанием Иисуса из Назарета было его знакомство с одним, тоже молодым, почти одного с ним возраста человеком, который близко подошел, хотя, конечно, и совсем другим образом чем Иисус из Назарета, к ордену ессеев, но который тем не менее не стал вполне ессеем. Это был живущий в общине ессеев — я бы сказал, как брат-мирянин — Иоанн Креститель. Походя внешне на ессеев (нося, как и они, зимой одежду из верблюжьей шерсти), он никогда не смог полностью заменить себе учение иудаизма учением ессеев. Но т.к. учение ессеев, вся жизнь ессеев производили на него большое впечатление, то он жил как брат-мирянин жизнью ессеев, принимая от них импульсы и постепенно инспирацию и придя мало-помалу к тому, о чем рассказано об Иоанне Крестителе в Евангелиях. Много бесед произошло между Иисусом из Назарета и Иоанном Крестителем. И однажды — я знаю, что значит так просто рассказывать об этих вещах, но ничто не может меня удержать от этого, потому что, несмотря на все, я знаю, что об этих вещах должно быть рассказано, — однажды случилось, что во время его беседы с Иоанном Крестителем перед Иисусом из Назарета на месте словно исчезнувшей физической телесности Крестителя предстало видение Илии. Это было второе важное душевное переживание в общине ордена ессеев.

Были еще и другие переживания. Уже давно мог наблюдать Иисус из Назарета нечто особенное, когда он подходил к местам, где были лишенные раскраски ворота ессеев. Иисус из Назарета не мог пройти через такие ворота, не сделав при этом опять-таки горький опыт. Он видел эти безубразные ворота, но для него на этих воротах были духовные образы: с обеих сторон таких ворот ему являлось то, с чем в наших различных духовнонаучных рассмотрениях мы знакомы теперь под именами Аримана и Люцифера. И постепенно в его душе укрепилось переживание, впечатление, что нерасположение ессеев к росписи ворот должно быть как-то связано с причаровыванием этих духовных существ; что образы на воротах являются отображениями Люцифера и Аримана. Это часто отмечал Иисус из Назарета.

Кто переживает подобное, тому не до копанья и мудрствования в этих вещах, потому что эти вещи слишком потрясают. К тому же очень скоро замечаешь, что обосновать их мышлению человека не по силам: не считаешь мысли способными проникнуть в эти вещи. Впечатления же не только глубоко проникают в душу, но сами становятся частью душевный жизни. Как бы связанным чувствуешь себя той частью души, в которой собрал эти переживания, — как бы связанным с самими переживаниями; переживания эти несешь дальше через жизнь.

Так пронес Иисус из Назарета через жизнь оба образа — Люцифера и Аримана, которые он увидел на воротах ессеев. Сначала это оставалось только сознанием, что между этими духовными существами и ессеями вершит тайна. В связи с этими душевными переживаниями Иисуса из Назарета в душе его возникло нечто, о чем он не мог говорить с ессеями и что несколько ослабило взаимное понимание. Пережитое им на воротах ессеев всегда выступало между ними и вызывало в беседах некоторую недоговоренность.

Однажды, когда после важного, значительного разговора, в котором было затронуто много высокодуховного, Иисус из Назарета покидал главное здание ессеев; проходя через ворота, он встретил образы, о которых он знал, что это были Люцифер и Ариман. Он увидел Люцифера и Аримана обращенными в бегство от ворот монастыря ессеев. И в душу его погрузился вопрос, — не то, чтобы он сам задал этот вопрос, но с глубокой стихийной силой этот вопрос вступил в его душу: куда бегут они, куда бегут Люцифер и Ариман? Потому что он знал, что в бегство их обратила святость монастыря ессеев. Но душой его овладевал вопрос: куда бегут они? И вопрос этот он больше не мог удалить из своей души, вопрос этот пылал, как огонь, в его душе. Все ближайшие недели он ходил, ежечасно, даже ежеминутно переживая этот вопрос, — вопрос: куда бегут Люцифер и Ариман?, который вспыхнул в его душе, когда после духовной беседы, которую он вел, он покинул ворота главного здания ессеев.

Что он совершил дальше под впечатлением этого, живущего в его душе вопроса, что он воспринял как измененный голос Бат-Коль, когда он упал на алтаре языческого культа, и что именно значит рассказанное мной, об этом, мои дорогие друзья, завтра мы будем говорить дальше.

__________

* «Бат» — дочь, «коль» — голос; таким образом, дословно «Бат-Коль» по-еврейски значит «дочь голоса», т.е. в данном случае речь идет о духовном начале косвенного, более слабого порядка. — 0. П.

** A U M, Amen!
Es walten die Übel,
Zeugen sich lösender Ichheit,
Von andern erschuldete Selbstheitschuld,
Erlebet im täglichen Brote,
In dem nicht waltet der Himmel Wille,
Da der Mensch sich schied von Eurem Reich
Und vergaß Euren Namen,
Ihr Vater in den Himmeln.

Вместо обычного в немецком языке слова «verschulden» (провиниться, быть виною) Рудольф Штайнер создает здесь новое слово «erschulden». Этим меняется оттенок в переживании понятия вины: вместо оттенка связанности виной проступает оттенок освобождения виной. — Понятиями «со-возвинность», «возвиненность» здесь делается попытка и по-русски понятие вины, или провинности высвободить из свойственного ему только отрицательного смысла и придать его переживанию оттенок восходящего начала. — О. П.


Распечатать Распечатать    Переслать Переслать    В избранное В избранное

Другие публикации
  • Предисловия
  • Пятое Евангелие. Лекция первая (Христиания, 1 октября 1913 года)
  • Пятое Евангелие. Лекция вторая (Христиания, 2 октября 1913 года)
  • Пятое Евангелие. Лекция третья (Христиания, 3 октября 1913 года)
  • Пятое Евангелие. Лекция пятая (Христиания, 6 октября 1913 года)
  • Мистерия Голгофы. Лекция первая (Кёльн, 17 октября 1913 года)
  • Мистерия Голгофы. Лекция вторая (Кёльн, 18 октября 1913 года)
    Вернуться назад


  •  Ваше мнение
    Ваше отношение к Антропософии?
    Антропософ, член Общества
    Антропософ, вне Общества
    Не антропософ, отношусь хорошо
    Просто интересуюсь
    Интересовался, но это не для меня
    Случайно попал на этот сайт



    Всего голосов: 4625
    Результат опроса