Понять мир в его развитии — это было во все времена связано с тем, чтобы понять самого человека. И действительно, в самых широких кругах известно, что в те эпохи, когда смотрели не на одно материальное бытие, но также и на духовное, человека понимали всегда как микрокосм, как малый мир, но это значит, что его понимали так, что видели в нем, в его существе, в его деятельности, во всем его явлении концентрацию всех мировых законов, всех деятельностей, всего вообще существа мира. В такие времена стремились строго держаться воззрения, что понимание мира возможно лишь на основе понимания человека. Но для истинно беспристрастного здесь тотчас же выступает затруднение. Как только человек хочет прийти к так называемому самопознанию, которое, однако, одно лишь может быть истинным познанием человека, так тотчас же он останавливается перед собой как перед величайшей загадкой и, после некоторого наблюдения над собой, должен признаться, что его существо, как в своих проявлениях в чувственно окружающем мире, так и перед его душой, перед ним самим дано не во всей полноте. Человек должен признаться себе, что часть его существа остается неведомой, сокрытой для обычного восприятия чувств. И тогда человек стоит перед задачей прежде познания мира раскрыть сперва в самопознании свое истинное существо, найти сперва свое истинное существо.

Очень простое наблюдение может показать человеку, что его истинное существо, его внутренняя активность как личности, как индивидуальности не может находиться в чувственно окружающем его мире. Ибо, как только он проходит через врата смерти, в то же мгновение его труп подлежит тем законам, той сущности мира, которые прежде окружали его в восприятиях чувств. Физически мертвого человека охватывают законы природы, те законы природы, которые действуют во внешнем видимом мире. Но когда распадается также та связь, которую можно называть человеческой организацией, тогда в более или менее короткий срок, в зависимости от условий погребения разрушается человек. Итак, простое наблюдение показывает, что те законы, которые мы должны обозначить как совокупность наших законов природы, познаваемых нами внешне при помощи чувственного исследования, — эти законы в состоянии только разрушить человеческий организм, но не построить.

И мы должны найти те законы, ту активность, которые в земной жизни от рождения до смерти или даже от зачатия до смерти, собственно, борются против сил, против закона разрушения. В каждый миг нашей жизни мы силой нашего истинного, внутреннего человеческого существа являемся борцами против смерти. И когда мы видим себя в окружении чувственного мира, в той части чувственного мира, которую человек теперь единственно постигает, в минерально-безжизненном мире, то этот мир находится во власти тех именно сил, какие для человека означают смерть. Ибо это есть лишь иллюзия современных естествоиспытателей, что когда-нибудь удастся с помощью тех законов, которые дает чувственный внешний мир, постигнуть хотя бы растение. Этого не удастся. Приблизятся к тому, чтобы понять растение, и это — как идеал, но даже в растение, не говоря уж о животном или, тем более, о человеке, ни в каком случае не удастся проникнуть с помощью тех законов, которые окружают нас в чувственном внешнем мире.

Как земные существа между зачатием и смертью мы в нашей истинной внутренней сущности борцы против законов природы. И если мы хотим действительно подняться к человеческому самопознанию, то нам надлежит найти ту активную силу, которая действует в человеческом существе как борьба против смерти. Но если мы хотим исследовать человеческое существо во всей полноте — а о таком исследовании и должна идти речь именно в этих лекциях, — то мы должны отметить также и то, как в земном развитии человек может в конце концов прийти к моменту, когда в земном бытии его внутренняя активность побеждается смертью, когда смерть становится победителем над теми сокрытыми силами, которые борются против нее.

Все это имеет своим назначением сделать вас внимательным к тому направлению, какое должны принять рассмотрения этих дней. Ибо истинность того, что я теперь говорю, выступит только из ряда отдельных лекций.

Следовательно, мы можем прежде всего из простого наблюдения человеческого существа указать на то, где нам следует искать истинное, внутреннее существо человека, личность, индивидуальность. Нам следует искать ее не в царстве природных сил; нам следует искать ее вне царства природных сил.

Но есть еще одно указание (я хотел бы сперва дать только указания), и это следующее: когда мы живем как земные люди, то мы живем, отданные мгновению. И здесь также нужно быть только достаточно непредвзятым, чтобы оценить все значение этого утверждения. Когда мы видим, когда мы слышим, когда мы вообще воспринимаем чувствами, мы отданы мгновению. То, что стало прошлым, и то, что явится будущим, не может оказать никакого воздействия ни на наше ухо, ни на наш глаз, ни на какое-либо другое чувство. Мы отданы настоящему мгновению и вместе с тем — пространству.

Но чем был бы человек, если бы он был отдан только мгновению и только пространству? В этом отношении мы имеем, например, даже благодаря чисто внешнему наблюдению, достаточно доказательств того, что человек не остается в полном смысле слова человеком, если он отдан только мгновению и пространству. Об этом свидетельствует внешняя история болезни некоторых людей.

Известны сообщения о людях (эти случаи вполне проверены), которые с определенного момента своей жизни не помнят того, что пережили ранее, и остаются предоставленными мгновению. Они делают в это мгновение самые безрассудные вещи. В полном противоречии со своей предыдущей жизнью, они берут железнодорожный билет, едут до известной станции, делают все, что полагается делать в данный момент, и делают это даже тоньше, умнее, чем сделали бы это обычно. В надлежащее время они идут обедать, в надлежащее время выполняют все жизненные дела. Доехав до последней станции, указанной на билете, они берут себе новый билет, иногда в обратном направлении. Так блуждают они иной раз годы, пока не отыскиваются в каком-либо месте; тогда оказывается, они не знают, где они находятся. В их сознании угасло все с момента покупки первого билета или ухода из дому, и воспоминание начинается только с предшествовавшего этому времени. И вместе с тем вся их душевная жизнь и вообще все их земное бытие приходит в Хаос. Они уже не чувствуют связи цельного человеческого существа, какую чувствовали ранее. Они постоянно отдавались мгновению, могли всегда правильно ориентироваться в пространстве, но они утратили внутреннее чувство времени — воспоминание.

Как только человек теряет в земной жизни внутреннее чувство времени, внутреннюю реальную связь со своим прошлым, так он тотчас же впадает в жизненный Хаос. Одно только переживание пространства не может обеспечить ему здоровья его цельного существа. Но, другими словами, это значит: человек своими чувствами всегда отдан настоящему мгновению и в болезненных случаях может даже в мгновении отделить свое бытие в пространстве от общей связи своего цельного человеческого бытия, но он не остается тогда в полном смысле слова человеком.

И мы должны обратиться к тому, что в человеке выходит из пределов пространства и принадлежит только времени. Тогда мы должны сказать: если переживание пространства есть нечто единое, то переживание времени человек должен сам делать в себе настоящим (время в человеке распадается на прошлое, настоящее и будущее). Оно не единое для человека, ибо воспоминание должно делать в нем прошлое настоящим, чтобы сохранить цельность его существа; для человека необходимо его присутствие во времени, это есть то, что он постоянно должен иметь в себе. Но время как прошлое никогда не присутствует в настоящем. Чтобы его пережить, человек должен беспрестанно вносить прошлое в настоящее мгновение. Следовательно, в человеке должны быть силы для сохранения прошлого, силы, которые исходят не из пространства, которые нельзя понимать в смысле действующих в пространстве законов природы, силы, которые лежат вне пространства.

Таковы показатели, которые говорят нам о том, что человек, если он берется как центр познания мира, и должен при этом исходить из самопознания, то он, без сомнения, должен прежде всего найти в себе то, что, выходя из пределов пространственного бытия, то есть того бытия, о котором единственно сообщают нам чувства, делает его именно самостоятельным существом в этом пространственном мире. Поэтому, если человек хочет воспринять свое истинное существо, он должен апеллировать в себе к силам познания, которые не связаны с чувствами, не связаны с пространственными восприятиями. И именно в настоящий момент развития человечества, когда естествознание с такой необычной силой вводит человека в законы пространства, истинное человеческое существо — по причинам, которые еще выступят в этих лекциях, — до такой степени прочно утеряно в общем воззрении человека.

Поэтому в настоящий момент так особенно необходимо указать на те внутренние переживания, которые, как мы видим, прежде всего выводят человека из пространства и вводят во время и в переживание времени. И, исходя из этого, как мы увидим, он вообще входит в духовный мир.

Познание, которые из чувственного переводит в сверхчувственное, называли во все времена познанием через инициацию, познанием того, что составляет подлинный импульс человеческой сущности, что является активной силой индивидуальности. Исходя из этого познания и должно быть здесь рассмотрено развитие мира и развитие человека в прошлом, настоящем и будущем.

Итак, мне прежде всего предстоит сказать о том, как возможно прийти к этому познанию, к этой науке инициации. Уже самим способом говорить об этих вещах современная наука инициации отличается от науки инициации прошлого. В посвятительном познании прошлого отдельные учителя человечества достигали созерцания сверхчувственного в мире и человеке. Ученики, которые в своем чувстве получали чисто человеческое впечатление от того сверхчувственного, что жило в этих учителях, приходили к ним и воспринимали путем (не вынужденного, а вызванного впечатлением от самой личности) авторитета то, что эти учителя могли им предложить.

Поэтому в отношении развития человечества в целом, вплоть до настоящего времени, вы постоянно находите описание того, как отдельные ученики должны склоняться перед авторитетом учителя «гуру». Уже в этом пункте, как и в столь многих других, с которыми мы еще встретимся в этих лекциях, посвятительная наука современности не может идти тем же путем, каким шла эта наука в прошлом. Гуру никогда не высказывался относительно того пути, каким он сам пришел к своему познанию. И об открытом сообщении о пути к высшему познанию в более древние времена вообще не было речи. Эти сообщения давались исключительно в местах мистерий, которые в те древние времена были возвышенными школами на пути к сверхчувственному.

Теперь, при состоянии общего сознания человечества, до которого мы поднялись в настоящий исторический момент, такой путь был бы уже невозможен. Поэтому тот, кто говорит теперь о сверхчувственных познаниях, должен, без сомнения, сказать прежде всего о том, как приходят к этим сверхчувственным познаниям. Причем, каждому затем должно быть предоставлено то, как он (в смысле своего жизненного пути) будет относиться к тем упражнениям тела, души и духа, с помощью которых приводят к развитию те силы человеческого существа, какие, выходя за пределы законов природы и настоящего мгновения, проницают истинное существо мира и с тем вместе также и истинное существо человека. Поэтому естественный ход изложения этих лекций будет таков, что я прежде всего хотя бы бегло дам отдельные указания на тот способ, каким именно современный человек может приобрести себе познание сверхчувственного.

При этом следует исходить из человека, каков он теперь, из того, как он ставит себя в земное бытие, в пространстве, в настоящем мгновении. Человек как земное существо обнимает собой душевно-телесно (я говорю это вполне обдуманно: душевно-телесно) троякое: мыслящее, чувствующее и волящее существо. И если мы рассмотрим все то, что лежит в области мышления, в области чувствования, в области воления, то мы охватим все участие человеческого существа в земном бытии. Рассмотрим сперва главнейшую часть того, благодаря чему человек ставит себя в земное бытие. Это есть, без сомнения, мыслящее существо человека. Ибо именно мыслящее существо дает ему полную ясность относительно мира, в котором он нуждается как земной человек. Чувство остается темным, смутным, неопределенным по сравнению со светлым мышлением. И тем более воля — те глубины человеческого существа, из которых изливается воля, эти глубины, прежде всего, недоступны для человеческого наблюдения. Подумайте только, что знаете вы о воле в обычном мире, в обычном переживании. Вы решаете, скажем мы, взять этот стул и перенести его на другое место. У вас имеется мысль перенести этот стул оттуда сюда. Вы видите это в своем представлении. Затем то, что содержится в вашем представлении, опускается совершенно неведомым вам путем в кровь и в мышцы. То, что происходит в крови, в мышцах и нервах, когда вы идете туда, поднимаете стул, переносите его сюда, — все это опять-таки только отражается в вашем представлении. Но подлинная, внутренняя активность, то, что происходит тогда внутри, под покровом вашей кожи, — это остается для вас совершенно неведомым. И опять — только результат этих скрытых процессов становится для вас наглядным в мысли.

Таким образом, воля есть нечто наиболее бессознательное во время бодрствующей деятельности. О деятельности человека во время сна мы скажем впоследствии. В бодрствующей деятельности воля остается всецело во мраке, во тьме. И, собственно, о том, что, исходя из мысли, совершается в воле, знают так же мало, как мало в обычной жизни знают о том, что происходит с человеком от засыпания до пробуждения. Мы просыпаем внутреннюю природу также и в бодрствовании. Только представление, только мышление есть то, что вносит ясность в земную жизнь человека.

Далее, между волей и мышлением стоит чувство. И как между сном и бодрствованием стоит сновидение в виде неопределенных хаотичных представлений, так между волей и мышлением стоит чувство и является, в сущности, бодрствующим сновидением души. Следовательно, то, из чего мы должны исходить как из наибольшего света в человеке, есть все-таки представление — мышление. Но как протекает это мышление в обычной земной жизни?

Оно играет чисто пассивную роль во всем нашем земном человеческом существе. Нужно только быть вполне искренним в этом отношении при наблюдении над собой.

От пробуждения до засыпания человек предан внешнему миру. Он позволяет действовать на себя чувственным впечатлениям, и с этими чувственными впечатлениями связываются представления. Мы уходим от чувственных впечатлений или чувственные впечатления уходят от нас. В душе остаются представления. Они постепенно превращаются в воспоминания. Но если, как сказано, мы, как земные люди, будем искренни в самонаблюдении, то должны будем сказать себе: в сущности, в этих представлениях, приобретаемых нами таким образом в земной жизни, не содержится ничего другого, кроме того, что вошло в душу из внешнего мира, из чувственного наблюдения. Исследуйте, только искренно, беспристрастно, то, что вы несете в душе, и вы найдете, что оно всегда так или иначе было вызвано чувственными впечатлениями.

В этом отношении особенно поддаются иллюзиям неглубокие (я это особенно подчеркиваю: неглубокие) мистики. Они полагают, что путем более или менее смутной внутренней тренировки они приходят к внутренним прозрениям того, что как наивысшее божественное лежит в основе мира. Они — эти полу - или на четверть мистики — часто говорят о том, что им открылся внутренний душевный свет, что они духовно созерцали то или другое.

Но кто действительно точно и правдиво проводит наблюдение над собой, тот сможет убедиться, что многие мистические созерцания сводятся ни к чему иному, как к внешним чувственным впечатлениям, которые видоизменились со временем. И каким бы парадоксальным это ни казалось, но возможно, что найдется какой-нибудь 40-летний «мистик», который верит, что имеет непосредственное имагинативно-визионерское впечатление от (я хочу взять нечто конкретное) от Мистерии Голгофы, внутренне созерцая эту Мистерию Голгофы. И он чувствует себя тогда невероятно приподнятым. Кто-нибудь, кто окажется хорошим психологом, может проследить, как протекала жизнь этого 40-летнего мистика, и найдет, что тот, будучи 10-летним мальчиком, видел мельком где-то в доме, куда его взял с собой в гости отец, небольшую картинку. Эта картинка, связанная с Мистерией Голгофы, произвела тогда слабое впечатление на его душу, но оно сохранилось, оно присвоилось, ушло в глубины души и на 40-ом году выступило как величественное мистическое созерцание.

Это должно было быть прежде всего подчеркнуто для тех, кто вообще отваживается говорить теперь о путях к сверхчувственному познанию. Ибо тот, кто хочет сделать эти пути легкими для себя, может, как правило, говорить только дилетантски об этих путях. Но именно тот, кто хочет с правом говорить о мистически сверхчувственных путях, должен некоторым образом знать все, что может повести к заблуждениям в этой области. Он должен отчетливо знать, что обыкновенное самопонимание содержит в себе преимущественно только видоизмененные внешние впечатления и что истинное самопознание нужно искать теперь путем выявления тех сил души, которые вначале не существуют. И тогда нужно прежде всего признать именно пассивность своего обычного мышления. Обычно мышление располагает свои впечатления так, как этого хотят чувства. Более раннее также и в мышлении является более ранним, более позднее также и в мышлении является более поздним. Верхнее есть и в мышлении верхнее, нижнее есть и в мышлении нижнее.

И, таким образом, в обычных представлениях не только в обыденной жизни, но и в науке человек лишь пассивно следует за этими процессами, какие разыгрываются во внешнем мире. Наша наука пошла даже так далеко, что видит своего рода идеал в том, чтобы давать вещи именно такими, какими они выступают во внешнем мире, без того, чтобы мышление оказывало на них хотя бы малейшее влияние. Наша наука видит свой идеал в том, чтобы в методах научного исследования мышление действовало как можно более пассивно. В своей области она поступает тогда вполне правильно. В своей области она достигает величайших успехов именно при помощи этого метода. Но она все дальше и дальше отходит от истинного существа человека. Ибо здесь первый шаг состоит в применении тех методов сверхчувственного познания, которые называют медитацией, концентрацией внутренних душевных сил или еще как-нибудь иначе. Здесь первый шаг состоит в том, чтобы найти переход от чисто пассивного мышления к внутреннему активному мышлению.

И если я сначала совсем элементарно охарактеризую этот шаг, то он представится так: вместо того, чтобы позволять извне побуждать себя к тому или иному представлению, нужно взять самому такое представление, которое будет вынесено всецело из внутреннего, и поставить его в центр сознания. Все дело в том, чтобы это представление было вынесено всецело из внутреннего существа души. И поэтому не годится, если это представление будет почерпнуто из воспоминаний, так как при воспоминании ко всем нашим представлениям пристают самые различные неопределенные впечатления. Следовательно, если мы возьмем что-нибудь из воспоминаний, то никогда не можем быть уверены в действительной активности нашей медитации. Поэтому можно поступить трояким образом. Прежде всего, можно действовать вполне самостоятельно. Тогда нужно взять как можно более простое, легко обозримое представление, относительно которого знаешь, что оно составлено тобой в настоящий момент. Оно не соответствует ничему, о чем просто вспоминаешь. При этом можно составить себе, если хотите, какое-нибудь самое парадоксальное представление, которое сознательно отличается от всего, что может быть воспринято пассивно. Нужно только, чтобы мы были уверены в активности, во внутренней деятельности, благодаря которой возникла медитация.

Или второй случай: можно пойти к тому, кто имеет в этой области опыт, и попросить материал для медитации. Здесь может явиться опасение, что благодаря этому становишься зависимым от данного человека. Но если сохранить в себе сознание, что с того момента, как был получен материал для медитации, каждый шаг затем должен быть сделан самостоятельно, с полной внутренней активностью, и что была только создана возможность получить то, о чем сам никогда прежде не думал и что является новым именно потому, что оно исходит от другого, то, конечно, никакой зависимости не возникает. И в дальнейшем нужно действовать именно в смысле этого сознания.

Наконец, третье: можно также, хотел бы я сказать, сначала некоторым невидимым образом искать себе учителя. Нужно взять книгу, о которой наверняка знаешь, что никогда не держал ее в руках, затем открыть ее, где откроется, прочесть несколько фраз. Тогда будешь уверен, что получил нечто совсем новое, к чему должен затем подойти с внутренней активностью. Нужно сделать материалом для медитации эти слова, или, может быть, рисунок, увиденный в той же книге, или еще что-нибудь другое, относительно чего твердо знаешь, что никогда еще с этим не сталкивался. Таков третий способ.

Так можно из ничего создать самому себе учителя. Тот факт, что ты сам нашел эту книгу, прочел, взял эти слова или рисунок, или еще что-нибудь, — это и есть учитель.

Таким образом, вполне возможно вступить на путь к высшим мирам, сохраняя уверенность: никакая посторонняя сила не вмешивается неправомерно в ту активность мышления, к которой мы тогда приходим. Это и есть существенное для современного человека. Ибо мы увидим именно в этих лекциях, что для современного человека, когда он хочет развиться до высшего мира, совершенно особенно необходимо уважение, признание его свободной воли. И если не признавать свободной воли, то как вообще может развиться внутренняя активность? Как только один становится зависимым от другого, так тотчас же ослабляется его воля. И именно в медитации, возможной в наше время, самое главное в том, чтобы человек проводил ее из внутренней активности, из воли в мышлении, наименее ценимой в пассивном наблюдении (внешнем) и в современной науке.

Таким путем входят в активное мышление. Но как быстро идет развитие, это зависит всецело от существа самого человека. Один может достигнуть этого в три недели, делая все время — лучше всего — одни и те же упражнения, другой достигает этого в 5 лет, третий — в 7, в 19 лет и т.д. Существенно, чтобы человек никогда не терял энергии, с какой он ищет перехода к этой активности мышления. Но в известный момент он действительно познает другое мышление, чем то, какое было у него прежде. Он познает мышление, которое не протекает в пассивных образах, как обычное мышление, а такое мышление, которое становится внутренне совершенно активным, о котором знаешь, хотя переживаешь его с полной ясностью, что оно есть сила, подобно тому, как сила есть то, когда поднимаешь руку, когда указываешь пальцем.

Познаешь мышление, в котором чувствуешь себя как в носителе сил своего человеческого существа. Познаешь мышление, которое (я говорю это не образно, а высказываю конкретную фактическую истину), — которое может наталкиваться, о котором знаешь, что оно может наталкиваться. Про обыкновенное мышление мы знаем, что оно ни на что не наталкивается. Если я набегаю на стену и набиваю себе шишку, то я натолкнулся на нее своим физическим телом, своей силой осязания. Сила моего осязания основана на том, что я могу противопоставлять свое тело вещам. Я наталкиваюсь на них. Обыкновенное пассивное мышление не наталкивается, оно только представляет себе толчок. Ибо обыкновенное пассивное мышление не есть реальность, оно есть образ; мышление, к которому приходят указанным путем, есть реальность, — то, в чем человек живет. Оно наталкивается, как палец наталкивается на стену. И как знаешь, что не везде можешь пройти пальцем, так знаешь в реальном, достигнутом теперь мышлении, что с ним не везде проникаешь. Это есть первый шаг. Этот первый шаг должен быть сделан; нужно, активизируя, сделать свое мышление душевным органом осязания, чтобы так почувствовать себя в нем, как если бы мыслил теперь наподобие того, как обычно ходишь, как обычно берешь, ощупываешь что-нибудь так, что знаешь: живешь в неком существе, а не просто в обыкновенном мышлении, которое ведь только отражает; нет, живешь в реальности, в душевном осязании, которым ты весь теперь стал как человек.

Таков первый шаг, который предстоит сделать, — мышление изменяется в человеке, так что он чувствует: вот теперь ты весь стал мыслящим. Все это округляется. И с этим мышлением дело обстоит не так, как с физическим осязанием. Так, когда у человека вырастает рука, то она действительно вырастает. А в активизированном мышлении бывает, как у улитки, которая может втянуть свои щупальца и снова их вытянуть. Живешь, несомненно, в силовом существе, но во внутренне подвижном существе, которое выступает вперед и опять отступает, которое внутренне активно. Следовательно, можно, как мы это еще увидим, далеко протянутым органом осязания ощупывать в духовном мире вперед или же словно втянуться назад, если это духовно причиняет боль.

Все это вещи, которые, во всяком случае, должны быть серьезно приняты тем, кто вообще хочет подойти к истинному существу человека: превращение человека совсем в другое существо. Ибо мы не видим того, что есть собственно человек, пока не можем увидеть в самом человеке нечто иное, нежели то, что предлагает земная чувственность. И то, что развивается благодаря активности мышления, есть первый сверхчувственный член человека. Впоследствии я опишу его более подробно. Мы имеем, прежде всего, физическое тело человека, которое можно воспринимать обычными органами осязания. Затем мы имеем первый сверхчувственный член человека; можно назвать его эфирным телом — дело не в названии, но нужна какая-нибудь терминология. Итак, в дальнейшем я буду называть его эфирным, или силообразующим, телом. Мы имеем в нем первый сверхчувственный член человека, который для высшего осязания, для того осязания, в которое превращается мышление, является настолько же действительно воспринимаемым, как воспринимаемы внешние вещи для физического осязания. И потому сверхчувственному осязанию делается доступным — созерцаемым в высшем смысле — эфирное тело человека. Это есть, так сказать, первый шаг в сверхчувственный мир.

Именно то, в каких выражениях я пытался обрисовать вам, как мышление переходит в переживание внутренней силой действительности, обратит ваше внимание на несостоятельность таких возражений, как нижеследующие: кто хочет этим способом войти в душевный мир, тот предается, возможно, различным фантазиям, он поддается самовнушению. Ибо именно это возражение выдвигается постоянно против того, кто, пройдя такого рода развитие, хочет говорить о высших мирах — он передает, де, только картины своего самовнушения. Люди приходят и говорят вам: вполне возможно, что тому, кто часто пил лимонад, достаточно только подумать об этом, чтобы тут же почувствовать так называемое физиологическое явление влаги во рту, как если бы он пил лимонад. Такое сильное самовнушение вполне ведь возможно. Конечно, все это так, и эти вещи, которые познавательно может установить физиолог или психолог, без сомнения, должны быть хорошо практически известны для принятия необходимых мер предосторожности, именно практически должны быть хорошо известны тому, кто правильным путем, который я и хочу здесь описать, входит в духовный мир. Тому, кто полагает, что благодаря самовнушению можно поглощать лимонад, когда никакого лимонада нет, я могу возразить: пусть ко мне приведут человека, который мог бы таким воображаемым лимонадом, внушенным себе лимонадом, утолить настоящую жажду. Здесь именно начинается различие: имеется ли что-нибудь только в пассивном представлении у человека — или нечто возникает в человеке как действительное переживание. Благодаря полной связи переживания с реальным миром мы достигаем того, что чисто духовно; через активизацию мышления мы стоим в мире так, что мышление становится в нас как бы осязанием. Разумеется, мы осязаем тогда не стул и не стол, а учимся осязать именно в духовном мире, касаться его, приходить в реальное соприкосновение с духовным миром. И именно таким образом, через эту активизацию, мы учимся узнавать различие между мистико-фантастическим самовнушением и переживанием духовной действительности.

Следовательно, все подобные возражения возникают лишь оттого, что люди не хотят действительно вникнуть в характер того, как новейшая наука инициации описывает свой путь, а судят только извне, восприняв, самое большее, одни названия вещей или усвоив чисто внешнее поверхностное знание о предмете. Кто указанным образом входит в духовный мир и достигает прикосновения, осязания духовного мира, тот умеет отличить, имеет ли он только позднейшее представление о том, что было пережито его активизированным мышлением, или он действительно в данный момент воспринимает нечто этим активизированным мышлением. Ведь в обыкновенной жизни можно отличить то, что переживаешь, когда неосторожно касаешься пальцем огня, или когда потом только представляешь себе: вот огонь, я касаюсь его пальцем. В этом состоит живое различие: одно причиняет действительную боль, другое дает только представление о боли. Это различие и переживается на высшей ступени: различие между простым представлением о высших мирах и тем, что действительно переживается в этих мирах.

И первое, что таким образом переживают, есть именно истинное самопознание человека. Ибо как в мгновенном познании в жизни перед нами стоят стол, стулья, вся эта прекрасная зала, часы и т.д. — как все это стоит перед нами во внешней пространственной жизни, доставляет мгновенное восприятие, так перед мышлением, которое стало реальным, перед активизированным мышлением выступает временной мир собственного человеческого “Я”. То, что человек пережил и что может быть поднято в сознание только в образе воспоминания, как в представляемом себе образе, это поставлено перед человеком как картина настоящего, в которой давно прошедшее становится настоящим, как это описывают люди, пережившие такое в момент смертельной опасности, например, когда они тонули и т.п.; как — и это констатируют теперь даже вполне материалистически мыслящие (я всегда упоминаю об этом) — люди, находящиеся в смертельной опасности, имеют душевно перед собой картины всей своей земной жизни, так перед душой того, кто указанным образом активизировал свое мышление, сразу возникает картина пережитого с того момента, когда он научился мыслить в земной жизни, вплоть до настоящего момента. Время становится пространством (последовательность становится сосуществованием). Что прошло, делается настоящим. Вот картина стоит здесь. Характерная особенность, о которой мне придется говорить еще завтра, заключается в том, что, хотя все это подобно картине, но все же имеется некоторого рода чувство пространства, но именно только чувство пространства. Ибо этому переживаемому теперь пространству недостает третьего измерения. Нигде не переживают теперь третьего измерения, но повсеместно пространство только в двух измерениях. Так что познают, точно как на картине. Поэтому я назвал это познание имагинативным познанием, которое, подобно живописи, действует в двух измерениях, которое является преимущественно образным познанием — познанием, предстающим в двух измерениях. Вы можете задать вопрос: если я стою здесь и переживаю в двух измерениях, то что произойдет, когда я двинусь вперед?

Это ничего не изменит. Третье измерение как переживание совсем отпадает. Впоследствии я буду иметь случай говорить о том, что в наше время, когда уже не имеют больше сознания этих вещей, люди ищут четвертое измерение как переход к духовному. Но истина заключается в том, что как скоро от физического переходят к духовному, так не возникает никакого четвертого измерения, а отпадает третье. И действительно, нужно когда-нибудь освоиться с реальностью в этой области, как уже освоились с реальностью в других областях.

Как прежде думали, что Земля есть диск и что можно прийти к тому месту, где все теряется в неопределенности, где «мир обрывается», то есть прийти к концу, и как было шагом вперед, когда узнали, что, обойдя вокруг Земли, приходишь опять к исходной точке, так будет шагом вперед во внутреннем понимании мира, когда узнают: не второе, третье и четвертое измерения, а наоборот — возвращаются даже к первому. Такова истина. Во внешнем рассмотрении в наше время оказывается, что движутся вперед чисто внешне, я хотел бы сказать, только отсчитывая: первое измерение, второе измерение, третье измерение, — следовательно, должно быть и четвертое.

Нет, мы возвращаемся ко второму измерению, третье упраздняется, и мы получаем истинное имагинативное познание, которое находится главным образом в собственном “Я” как в единой жизненной картине, так что мы обозреваем как бы в настоящий момент — я еще буду говорить об этом подробнее — то, как мы изнутри вовне развиваем эту земную жизнь. В этом есть большое различие по сравнению с простым воспоминанием.

Картины простых воспоминаний выступают так, что человек чувствует: в воспоминании живут главным образом представления о мире, полученные извне, живет то, что было испытано как радость, боль, что причинили человеку другие люди, как подходили к человеку другие люди. Преимущественно это переживают в представлениях простого воспоминания.

В картине, о которой я говорю, переживают другое. Предположим, 10 лет назад вы встретили человека. В простом воспоминании переживают, как человек подошел к нам, что он нам сделал — доброе, злое и т.п. А в этой картине переживают то, как ты сам впервые направил взгляд на этого человека, что сделал, как поступал, чтобы приобрести его любовь, что ты чувствовал. Следовательно, в этой жизненной картине ощущают то, что развивается изнутри во мне. Между тем как простое воспоминание показывает то, что развивается извне вовнутрь.

Таким образом, можно сказать, что в этой жизненной картине имеешь переживание, так сказать, непосредственно настоящего, где одно НЕ следует за другим, как в воспоминании, но одно стоит рядом с другим в двухмерном пространстве. Эту жизненную картину можно очень хорошо отличить от простой картины воспоминаний.

И то, что при этом достигается, есть повышение внутренней активности, активного переживания собственной личности. Это именно существенно здесь. Человек интенсивнее развивает силы, которые излучаются из его собственной личности. Но когда это будет пережито, нужно подняться к дальнейшему шагу. Его, собственно, никто не делает охотно. Для него необходимо то, что можно назвать величайшим, какое только возможно представить себе, внутренним преодолением. Ибо то, что человек имеет в переживании этой картины, когда перед его душой стоит вся земная жизнь, — это есть субъективное чувство счастья, даже по отношению к тому, что причиняло боль, когда оно действительно переживалось в прошлом. То, что связано с этим имагинативным познанием, есть беспредельно сильное субъективное чувство былого.

Из этого субъективного чувства счастья произошли все те религиозные идеалы и описания, которые, как, например, описания магометанства, представляют себе жизнь за пределами земной жизни в счастливейших образах. Это возникло из переживания этого чувства счастья в имагинациях.

Это чувство счастья прежде всего необходимо забыть, когда и предстоит сделать следующий шаг. Ибо теперь, после того, как мы своей волей — как я это описал — активизировали свое мышление при помощи медитации, концентрации мышления, после того, как этим активизированным мышлением поднялись до этой картины своей собственной жизни, — теперь необходимо со всей силой выключить все это из сознания. Правда, это выключение из сознания иногда очень легко происходит в обыкновенной жизни. Так, те, кому предстоит сдавать экзамен, часто жалуются на выключенность из сознания тех материалов, которые, в сущности, там должны бы быть. И обыкновенный сон есть, в конце концов, также не что иное, как выключение повседневного содержания сознания. Однако и это выключение происходит пассивно. Ибо тот, кто идет на экзамен, конечно, не станет сознательно выключать из сознания то, что знает. Это происходит пассивно. Человек делает это по своей слабости, благодаря слабой силе своего присутствия в настоящем. Но именно после того, как эта сила была укреплена, такое выключение должно произойти для возможности следующего шага в сверхчувственном познании.

И действительно, очень легко может случиться, что после того, как человек концентрировал все свои душевные силы на одном избранном им содержании, у него появляется известная склонность задерживаться на этом душевном содержании, а благодаря тому, что с этой картиной связано чувство счастья, он задерживается на ней очень охотно. Он охотно удерживает ее. Но теперь нужно быть в состоянии выключить из сознания то именно, к чему стремился путем некоторого рода повышения душевной силы. И это именно и является более трудным, чем то гашение в обычной жизни, о котором я упоминал.

Вы, конечно, согласитесь, что если мы постепенно отнимаем у человека чувственные впечатления, если мы приведем человека к тому, что он ничего не видит, когда пространство сделают темным, ничего не слышит, когда установят полную тишину, если устранят, наконец, все дневные впечатления, то человек засыпает. Но это пустое сознание, при котором обычно человек засыпает, должно быть установлено по собственной воле. Однако, когда все впечатления сознания, а также и все самостоятельно выработанные впечатления будут погашены, человек все-таки должен оставаться бодрствующим — это именно важно: должен оставаться бодрствующим, должен иметь силу, внутреннюю активность и, в то же время, не получать никаких внешних впечатлений — это и значит установить пустое сознание, но переживаемое со всей полнотой пустое сознание.

Но после того, как будет выключено то, что мы ввели в сознание с помощью укрепленных сил души, именно после того, как будет установлено пустое сознание, это сознание не остается пустым, ибо тогда наступает вторая ступень познания, которую, в противоположность имагинативному познанию, можно назвать инспирированным познанием. И когда путем указанного подготовления мы достигаем пустого сознания, открывается возможность, чтобы так же, как прежде для глаза, вставал видимый мир, так теперь нам является слышимый мир, перед нашей душой встает теперь духовный мир. И это не есть уже наше собственное переживание, но проникающий к нам духовный мир, который возникает тогда перед нами. И если мы настолько сильны, что можем выключить не только отдельные части того, что мы себе выработали, но выключить сразу всю жизненную картину, так что после того, как мы уже имели эту жизненную картину, мы устанавливаем затем пустое сознание, оставаясь, однако, бодрствующими, тогда опять-таки первое, что вступает в это пустое сознание, есть предземная жизнь, которую человек проходил, прежде чем через зачатие спустился в земное тело. Это есть первый действительный сверхчувственный опыт, который выступает после установления пустого сознания: созерцание собственной предземной жизни. С этого момента познают бессмертие человека с такой стороны, которой совсем не отмечают теперь. Теперь всегда только говорят о бессмертии. Но не охватывают всей действительности, когда говорят: бессмертие есть отрицание смерти. Разумеется, это истина, но истина есть и другое (об этом мы будем еще не раз говорить): первое, что познают на том пути, который я мог здесь только кратко наметить, есть не бессмертие — отрицание смерти, а нерожденность — отрицание рождения. Нерожденное так же присуще человеку, как бессмертие. И когда в будущем снова поймут, что вечность имеет эти две стороны — бессмертие и нерожденность, только тогда смогут опять познавательно проникнуть в пребывающее, в истинно вечное в человеке. Все новейшие языки еще имеют слово «бессмертие», но они уже утратили слово «нерожденность», которое имели более древние языки (слово «нерожденность» встречается у Прокла в комментариях к «Тимею». Кроме того, встречаются выражения: нерожденный Космос, нерожденный ум, нерожденная идея, нерожденная природа). Люди утратили сперва одну сторону вечности — нерожденность, и теперь перед человеческим сознанием открывается трагический момент, когда может быть утрачено также и бессмертие, поскольку в пределах материалистического мировоззрения вообще ничего не хотят знать о том, что как духовное живет в человеке.