Интервью с терапевтом Хеннигом Келером

Над чем работает Ваш институт и какие цели Вы преследуете?

Наряду с терапевтической работой мы прово­дим конференции и семинары на темы педагоги­ки, лечебной педагогики, биографии, психологии, терапии посредством искусства, жизни в старости, партнерства и брака. Главное для нас - работа с детьми и юношеством. Поначалу речь шла о том, чтобы сформулировать и начать реализовывать альтернативное традиционному направление те­рапии. Основное в данном вопросе - знание о детях. Оно играет ключевую роль в духовной борьбе современности.

Сегодня многое поставлено на карту. Обычно к вопросу о трудных детях подходят чисто меха­нистически; даже в вальдорфских кругах ограни­чиваются лишь проблемой функциональности и необходимости. Диагностируя органические моз­говые нарушения, делают все возможное, чтобы привести детей в норму. Таким образом непроизвольно происходит переход в сферу механисти­ческого мышления.

Следует ли о таком ребенке говорить как о «душевнобольном» вместо того, чтобы признать «случай нарушения, требующий исправления»? Необходима детальная работа, основанная на учении о человеке, чтобы выявить специфические случаи мышления, спровоцированные «мастером магии функциональности» (Ариманом).

Это нелегко. Мы очень хорошо знаем опас­ность становиться «тренером поведения» вместо того, чтобы, идя трудным путем, вступать в об­ласть отношений. В центре всегда стоят отноше­ния. Речь идет о том, чтобы довериться чужой судьбе, отказавшись от всех диагностических се­тей и сомнительных мер, которые в действитель­ности являются следствием самонадеянности. Для того, чтобы не только декларировать этот идеал, но и следовать ему, мы должны идти путем конкретных упражнений души.

Прежде всего, понятие «нормы» упускает из виду самое существенное. Терапия служит не то­му, чтобы сделать человека функционально при­годным для общества. Ямес Хильман говорил, что терапевтический кабинет должен быть конспира­тивным местом, революционной ячейкой. Он имел в виду революцию духовную. В психотерапевти­ческой практике и психологических консультациях выявляется не только «функциональное несоот­ветствие». Ищущие помощи часто обладают сверхнормальными и социальными способностя­ми, которые, однако, становятся для них не благо­словением, а проклятием. Эти люди со своими глубокими, честными устремлениями и всем, что для них свято, подвергаются опасности. Нужно сказать - как душевные терапевты, мы наслажда­емся привилегией служить таинственной элите. Это в особенности относится к так называемым детям с нарушением поведения.

Гости из будущего

В чем Ваше понимание терапии в каждом кон­кретном случае?

К нам приходят, например, родители с ребен­ком, у которого проблемы в школе: его поведение необычно, он не хочет учиться и т.д. Перед нами ставится задача - выявить нарушение и сделать так, чтобы ребенок стал нормальным, приспособ­ляемым, послушным.

Мы сразу объясняем родителям, что таким образом с нами нельзя договориться. Мы не уч­реждение по реабилитации детей и работаем, не тестируя и не стандартизируя. Поскольку у нас есть время проследить историю жизни ребенка, познакомиться с ним в непринужденной игре, бе­седовать с воспитателем или учителем, мы выяв­ляем больше, чем позволяет тестирование. Мы не привносим стандартных суждений в свои иссле­дования. Если у ребенка проблемы с приспособ­ляемостью, мы изначально знаем только то, что он имеет эти проблемы. Обусловлены ли они «нарушением поведения», мы пока не знаем. Мо­жет быть, маленький интриган имеет основания для своего поведения?

Что такое вообще нарушение? В определен­ном смысле потребности и способности ребенка сталкиваются с ситуацией, в которую он постав­лен, с развитием, которое он должен пройти. Вме­сто того, чтобы говорить о несовершенстве, нужно рассмотреть феномен времени в дифференциа­ции детского восприятия, обучения и коммуника­ции. Многие способности, с которыми сегодня приходится сталкиваться, мы просто еще не по­нимаем. Они для нас подозрительны. Мы стано­вимся нетерпимы. Это такой же рефлекс, как от­ношение к врагу.

Чтобы понять, чем наполнено сегодня про­странство детства, можно посоветовать психоди­агностикам объединиться с исследователями соз­нания. Все больше нам встречается «чужих де­тей», гостей из другого мира. Если проследить этот феномен, постепенно вырисовывается, что этот другой мир - будущее.

Я знаю, что так называемые нарушения пове­дения всегда содержат определенную миссию. Чаще это можно расценивать так: «Мой стиль об­щения с людьми и миром совсем иной, чем вы от меня ожидаете. Мы говорим на разных языках. Вы хотите меня приобщить к тому, что мне внутренне чуждо. Вы не видите того, что я в себе несу и хочу отдать. Это меня расстраивает день ото дня». Приблизительно так стали бы выражаться эти де­ти, если бы могли сказать, что их мучает.

Значит ли это, что вы рассматриваете те же вопросы, что в книге об Индиго-детях? В ней речь идет о том, что необходимо понять их особую миссию и соответственно с ними обра­щаться, вместо того, чтобы давать им риталин.

Да, с основными мыслями этой книги я вполне согласен, но кое-что в ней выражено поверхност­но. Дети с новыми, особыми способностями бук­вально стремятся в мир. Для многих из них ста­новится роковым то, что люди видят в них болез­ненные отклонения от нормы и подвергают все­возможным терапевтическим процедурам. Мои предположения, основанные на многолетнем опы­те, которые я высказывал в 1995-1996 годах, се­годня полностью подтвердились. Я назвал это понятие: «Вневременная специфика способно­стей», ибо не пришло еще время, чтобы с уверен­ностью определить то, с чем мы сталкиваемся. Дети, о которых идет речь, вступают на Землю таким образом, что можно говорить об отклоне­нии в расположении членов существа человека. Но эти отклонения ни в коем случае не указыва­ют на болезнь, но лишь на изменение сознания. Наступающее на нас будущее наталкивается на окостеневшие общественные структуры и инсти­туты. Эти структуры - засилие того духа, из кото­рого не может развиться понимание миссии новых детей. Сейчас мы имеем результат тех конфлик­тов, которые начались уже 15 лет назад.

Инкарнационное решение для будущего, достойного человека

Можете ли Вы, исходя из своего собственного терапевтического опыта, еще подробнее рас­сказать о новых детях?

Я работаю над этим. Дифференциальная фе­номенология необычных способностей - всеобъ­емлющая и абсолютно новая тема. В сущности, речь идет о феноменологической объективности.

Необходимо оценить феномен, сделать его «повествованием», всеохватывающей идеей, тем, что в дальнейшем нам может помочь. В основных чертах это было известно уже Новалису, который говорил: «Наша миссия - сформировать Землю». Каждый из нас вступил на мировую сцену, «чтобы внести свой вклад в успех социальной скульпту­ры» (Бойс), чтобы вместе работать над становле­нием человека будущего. Это главная задача ин­карнации. Можно только предполагать, какая про­изойдет трагедия, если человек станет самому себе настолько чужим, что его творческий пра-импульс обратится в желание разрушать. В каж­дом из нас существует индивидуально направ­ленная воля, «привычная мотивация», которая исходит лишь от него самого. Этот биографически направляющий импульс проходит судьбоносной нитью, но имеет и сверхиндивидуальный аспект - он вплетен в проект генерации.

Во все времена подрастающие поколения хо­тели внести в мировые события определенный исцеляющий импульс, при этом они были невиди­мо связаны между собой. В то же время выступа­ли противосилы, стремящиеся все погубить. Ин­тересная тема для исторического изучения юно­сти человека. Сегодня, когда человек уже не име­ет права быть пессимистом, с робостью смотря­щим в будущее, можно наблюдать, что дети на­мерены взять на себя особенно много. Они хотят осуществить «квантовый скачок» сознания, и со­всем иначе, чем в 60-е и 70-е годы, когда моло­дежь открыто бунтовала.

Итак, я утверждаю, что «сценарий жизни» ка­ждого человека не приобретен в раннем детстве, как утверждалось прежде, но привнесен с рожде­нием; он в своем зародыше не эгоистичен, но вы­соко ответственен к данной временной ситуации; и несмотря на то, что он индивидуален, одновре­менно связан соглашением поколений.

Опираясь на вышесказанное, можно спросить: Какие человеческие качества сегодня находятся под угрозой? От чего хотят спасти нас дети, как те, что живут среди нас, так и те, что скоро при­дут? Действительно ли особые силы этих детей связаны с недостатками цивилизации? Живем ли мы в такое время, когда то, что нам кажется со­вершенно необходимым, является слабостью и несостоятельностью?

Скауты, первооткрыватели, предводители

Конечно, они привносят с собой ряд трудно­стей. Их деятельный натиск - это одна сторона медали. К нему добавляется то, что так называе­мые гиперкинетические дети обладают ярко вы­раженной потребностью в коммуникации. Они яв­ляются «npa-коммуникаторами»: спонтанные, на­ходчивые, общительные - «всеобщие друзья». Больше всего на свете они любят делать другим подарки. Это почему-то никогда не упоминается в специальной литературе. Их интерес к миру без­граничен. Они - искатели приключений в жизни, и тот, кто знает и себя с этой стороны, прекрасно найдет с ними общий язык. Их постоянная готов­ность к риску заставляет нас затаить дыхание.

Как наши современники, они не понимают, по­чему кто-то возражает против их пристрастия к вещам, особенно актуальным сегодня. К компью­терам их не просто влечет, они прекрасно умеют с ними обращаться. Гиперактивные дети - это ма­ленькие анархисты, что в них и раздражает. Они приходят в этот мир уже с оформившейся претен­зией на свободу (обычно формируемой в пубер­татном возрасте). Кто хочет воспитывать таких детей, тот должен научиться симпатизировать такой жажде свободы.

Собственно говоря, у гиперактивных детей мы находим все атрибуты «человека будущего»: в высшей степени подвижного, многостороннего, богатого идеями, общительного, технически ода­ренного, предприимчивого, рискового. И все же их не любят, так как к этому добавляется их «дикая» сторона - врожденная антиавторитарная позиция в жизни, связанная с повышенным чувством справедливости. Это не подходит миру, стоящему на позиции «нового конформистского универсального типа» - типа соглашающегося человека: обычно говорят, что у маленьких нарушителей спокойст­вия «не все в порядке с головой».

Кстати, эти дети приносят с собой рудимен­тарные остатки ясновидения. Кто внимательно за ними наблюдает, может открыть в них телепати­ческие способности. Да, они знают о разговорах, в которых не участвовали, и отвечают на вопросы, которые как раз собираешься им задать. Возмож­но, они умеют «читать» язык тела: мимику, жесты, выражение лица и глаз других людей. Но, если не ошибаюсь, у них есть и тонкие «атмосферные» способности восприятия, связанные с обострен­ным органом чувства мысли, а не с речевой пере­дачей мысли.

Я называю их скаутами, предводителями и первооткрывателями. Они - те натуры, которые чувствуют себя совершенно в своей стихии, если идут впереди и имеют возможность открывать новые земли — для других! Наше время явно нуж­дается в новых импульсах. Мы живем в культуре страха. Души - утешители выступают, чтобы про­тивопоставить себя страху и сгладить его изнутри. Но нам нужны и такие личности, которые вместо того, чтобы послушно тащиться за всеми, хотят прорваться к неведомым духовным берегам, но таким образом, чтобы заставить и других людей принять в этом участие.

Поэтические души - проводники в сказочную страну и стражи действительности

Есть ли другие типы детей?

Да, можно идентифицировать еще два типа. Первый тип - поэтические души или проводники в сказочную страну. Они часто патологически интровертны, очень мечтательны, боятся контактов, не сконцентрированы. Им подходит диагноз: син­дром дефицита внимания. Импонируют их образ­ные способности, невероятная имагинативная сила. Они сами создают чудесные сказочные об­разы. Их капитан - фантазия. Они рано задаются вопросами о смерти, о бесконечности. Имеют представление об элементарных существах. Они - выраженные эксперты душ. В наши дни теряет­ся гений поэзии. И поэтические души устремляют­ся в этот провал.

Вторая группа - стражи действительности - дети высокого интеллекта, которые, несмотря на это, плохо учатся в школе. Они раскрывают свои духовные способности, если только учитель ори­ентируется в практической жизни. Такой ребенок может ремонтировать швейную машину, разбира­ется в автомобильных моторах, понимает техни­ческие инструкции.

Сегодня критиками культуры говорится об «исчезновении реальности», ее массовым фено­меном стало «лишение сенсорности». Интеллек­туальность, абстрагированная от главной жизненной реальности, играет господствующую роль. Стражи реальности вносят в мир задачу создания атмосферы мастерской (и не только в школе).

Третья группа - души-утешители, «добрые самаритяне». Их отличительная черта - порого­вый страх (любые изменения ситуации вызывают у них ужас): страх отказа, страх засыпания и др.

Из-за чрезмерной потребности в перестрахов­ке они делаются домашними тиранами. Они хотят особых ритуалов, очень нуждаются в гармонии, по возможности не выходят никуда без родителей и все время боятся, что произойдет что-нибудь пло­хое. Если присмотреться к ним, то видно, что в первую очередь они боятся не за себя, а за своих близких. В их заботу включены не только родите­ли, братья и сестры, но животные и даже расте­ния.

Для такого ребенка типичны слезы над мерт­вой мышкой или печаль от того, что завяли цветы. Очень рано, даже слишком рано (еще до того, как защитный плащ эго по-настоящему может сфор­мироваться) их отличительной чертой становится сострадание, выраженное чувство ответственно­сти за других, за все, что живет. Они глубоко религиозны независимо от родителей. Охотнее все­го они играют в игры, связанные с заботой и ухо­дом за кем-либо; они тонко чувствуют каждую по­веденческую маску. Если даже учитель выглядит хорошо, говорит весело, но внутренне наполнен тревогой или печалью, - ребенок знает это серд­цем и может проливать горькие слезы оттого, что не может помочь. Проблемы со страхом возника­ют из-за разницы между душевным теплом этих детей и холодным климатом времени. Они мерз­нут изнутри.

Какая бы форма школы подошла к требованиям сегодняшнего дня?

Некоторые основные требования не новы: увеличение практического начала, преобладание художественного, интерактивные формы обуче­ния.

Кое-что Вальдорфские школы реализуют, но есть многое, что стоит улучшить. Возьмем, к при­меру, искусство. Действительно ли урок в школе пронизан искусством? Необходимо создание ат­мосферы мастерских, ателье. Когда 30 или 40 учеников просто тихо рисуют - этого мало. Нельзя исключать классического современного искусства - части истории культуры - вплоть до искусства в технике, в области коммуникаций и т.д.

Доротея Шек-Келер: Прошло время чистой эстетики. Она подходит, как вариант, для старших классов. Сегодня в искусстве речь идет о столк­новении с уродством, с тьмой. Через художест­венный процесс ученики должны учиться чему-то для своей жизни; проходя через собственные неудачи, они не должны потерять веру в самих себя. Требованием времени является мужество по отношению к неудачам и ошибкам. Благодаря этому развиваются творческие силы. Иногда пло­хо, когда уже в начале процесса определен ре­зультат, ибо в жизни происходит иначе.

Хенниг Келер: Речь идет о том, чтобы полно­стью погрузиться в процесс. Этот опыт важен в то время, когда человек созидает свою биографию из готовых элементов. Работа, ориентированная на результат, - не художественный принцип. При­вить детям бесстрашие перед ошибками, привес­ти их к переживанию, что только тот может чего-то достичь, кто не боится оступиться, - в этом цель искусства. Поражение не является поражением, если оно - исходный пункт чего-то нового.

В художественном процессе идет речь о по­нимании пространства свободы. Конечно, дети должны овладеть художественными техниками. Но прежде всего они нуждаются в атмосфере мастерской, где существует определенный хаос, где можно ходить, друг с другом говорить и ис­пробовать все возможности.

Д.Ш.-К.: Тогда по-новому складываются отно­шения между детьми и учителем. Из них могут возникнуть новые человеческие связи, полные доверия, не основанные на успехах и достижени­ях. Творческие встречи всегда полны позитивных эмоций. Фазы сомнений, провалов и счастливых переживаний сменяют друг друга. Учитель имеет возможность сопровождать эти индивидуальные процессы и играет совсем иную роль, чем на обычном уроке.

Х.К.: Для этого, конечно, необходимо умень­шить количество учеников в классе или делить класс на группы, а иногда и заниматься индивиду­ально.

Д.Ш.-К.: Здесь, под Штутгартом, у нас есть уже 200 учителей, которые готовы работать с эпо­хами искусств и опробовать новые современные формы работы.

Х.К.: Многое разбивается не только о челове­ческую негибкость, но и о структуру самой школы.

Я понял, что речь идет просто о том, чтобы сделать маленький, но конкретный шаг вперед, что возможно в каждой школе.

Это связано с социальным искусством. Обыч­ный стиль занятий препятствует социальным уп­ражнениям. Почему каждая школа не может быть местом для социальных проектов, мастерской для социального искусства? Повсюду есть люди, кото­рые нуждаются в помощи. Старые люди, больные люди — рядом и в других странах. Мы недооцени­ваем детей и молодежь. Их это очень интересует.

Имеет ли все это отношение к практической работе?

Х.К.: Практическая работа и социальное

искусство проникают друг в друга. Но тема прак­тической работы имеет много аспектов. К ней принадлежат встречи с природой - обратная связь с божественным творением. У детей есть глубокая религиозная потребность в этом. Необ­ходимо развивать новые формы педагогики, свя­занные с переживанием природы. Изучение де­ревьев, проникнутое настоящим, сильным чувст­вом, должно составлять часть урока, сбор расте­ний в садах по старым монастырским правилам может применяться для изготовления чая или ма­зей и т.д. Для требований практической работы не существует общих правил, каждая школа имеет свои условия и возможности.

Относится ли это к «стражам действительно­сти»?

Конечно. Этим детям нужно доверять изготов­ление продукции, возлагая на них определенную ответственность, даже когда они малы. При этом они очень ревностно относятся к своим обязанно­стям.

Вернемся еще раз к аспекту новых, спиритуальных способностей. Как можно на них реагиро­вать с точки зрения Антропософии?

Через этих детей выступает будущая культура самодуха, как «преображенная душа сознатель­ная». Все наши педагогические усилия будут бес­полезными, если мы, взрослые, не будем рабо­тать сообразно этому. Сегодня я думаю о том, как создать условия для соответствующего образова­ния. Два подобных курса уже существуют: в Кель­не для воспитателей детских садов, в Вольфинхогене для учителей-предметников. Георг Кюлевинд помогает мене своими наблюдениями в области работы над внимательностью. Прежде всего мы должны отвыкнуть от опрометчивых суждений и самоотверженно развивать феномен действи­тельно чувствующего понимания и понимающего чувства, новое педагогическое мышление и виде­ние в противовес к магии функциональности.

Для того, чтобы с пониманием подходить к единственному в своем роде существу необычно­го ребенка, нам необходимо выработать новый стиль восприятия и общения. «Звездные дети» «знают» о действии Христа в эфирном. Они нахо­дятся под впечатлением встречи с Христом, кото­рая состоялась в сопредельном пространстве пе­ред их рождением, в сфере «постановки целей», где видна жизненная панорама и пра-выбор. Про­никнутые этими переживаниями, входят души в мир, где духовная и социальная жизнь затвердели под ариманической коркой льда. Наше понимание этого уже является утешением и искуплением.

Das Goetheanum № 11/2001