О терапии мышления

О самоуверенности души

Небольшая статья, посвящённая теме исцеле­ния души, была написана Карлом Филиппом Моритцем в 1780 году для издаваемого им журнала "Познай себя". Этот, не имеющий аналогов в исто­рии науки и долгое время остававшийся незаме­ченным, журнал был посвящён изучению души и являлся свидетельством жизненных переживаний и растущего дара наблюдения его издателя, его стремления понять душу человека с точки зрения мыслящего Я. Нижеследующий набросок озаглав­лен им "Чувство Я".

"Как это происходит, что мы говорим "моя ду­ша", "моё тело"? Разве мы — это нечто иное, чем душа и тело, разве оба они — не мы сами, но только называются нашими?"...

Человек создан по образу Бога. Каждое мгно­вение он творит чудеса — и не знает этого. Бес­плотная мысль Бога была способна создать телес­ный мир и управлять им — бесплотная мысль человека может открыть рот для высказывания и поднять ногу для ходьбы. Если бы наши мысли так же управляли телом, как мысль Бога управляет миром! Мысли тысячи людей не способны сдвинуть пылинку с места, но с помощью тела они могут строить города. Нашим мыслям необходимо тело. Когда боги захотели сделать человека счастливым, они должны были к мысли приложить тело.

Благодаря таким размышлениям Моритц по-своему приближается к провозглашённой мыслите­лями-идеалистами "самоуверенности Я". В то время как последние, в стороне от области чувств, поднимали Я к источнику свободной воли и мыш­ления, Моритц познал его на своём жизненном пути как убежище среди беспокойства и козней души. "Чем дальше я делаю шаг в рассмотрении челове­ческих бед, тем больше я прихожу к утешительной мысли, подтверждающей мои опыты, что человек волен добровольно подчиниться необходимости, что его собственное Я не имеет ни малейшего отношения к несчастью, которое разыгрывается в его окружении; его несчастье не может потрясти его самого, и в каждое мгновение своего бытия он волен вернуться к самому себе, добровольно предоставив всё, что его окружает, случаю".

Душевная жизнь и спиритуальная активность

"Фихте говорил о себе лишь как о личности, за­ключённой в нём самом. По словам Фихте, челове­ческая личность имеет только те особенности, свойства, способности, которые она способна понять и познать в своём существе. Человеческую способность, которую личность не познала как свою, она может приписать только чужому для неё человеку. Фихте заблуждался, полагая основать на этой истине всю науку вселенной. Подобная истина склоняется к тому, чтобы стать высшим принципом психологии". В эти слова Рудольф Штайнер вкла­дывает то понимание пространства души, о кото­ром говорится в древнерусском сказании об Илье Муромце. Этот герой произносит такие слова: "О, если бы был на небе круг, я бы за него схватился и перевернул весь земной шар". В понимании объек­тивного духа покоящееся в недрах души зерно Я становится силой Я, которая охватывает душевную жизнь вместе с окружением.

Обострение формулировок из философской ан­тропологии, театральный поклон перед Фихте — всё это только своевольный способ выражения молодо­го Штайнера. После некоторого размышления многие склоняются к тому, чтобы серьёзно воспри­нять это крамольное определение психологии: например, Карл Унгер, который понимал душу как "Идентичность Я и не-Я", или живший полстолетия позже Дитер Лауэнштайн, чьи философские, общественнонаучные и биографические исследования покоятся на фундаменте истинного изучения Я, основываясь на различении "Я" и "личности": "Мы думаем, что существует средоточие человеческой личности, которое неизмеримо и неисчислимо. Это средоточие духовно. Оно не осознаётся личностью, оно не является тем, чем личность может распоря­жаться. Оно само распоряжается личностью, если только оно не спит или вообще не отсутствует".

Между 1976 и 1985 годами лечебный педагог Курт Фиерль опубликовал заметки по вопросам изучения души, которые в 1994 году переиздава­лись под заголовком "Психология как спиритуаль­ная деятельность". В 1997 году увидела свет доны­не претенциозная тема "Самопознание — самораз­витие. Психотерапевтическое начало антропосо­фии" Вольфа Ульриха Клюнкера.

Объединение учения о душе и учения о духе, которое предчувствовал Моритц, очень редко находит своё отражение во внутреннем развитии человека, становясь при этом поистине героиче­ским актом. Гораздо чаще оно заявляет о себе через тихую тоску о том, что Данте называл 'Хле­бом ангела" и о которой Гёте говорил так: "Они дали мне почувствовать, что кроме желания в нас есть что-то ещё, что даёт возможность удерживать равновесие, когда мы способны отказать себе в любом обычном благе, отстранить от себя наши самые горячие желания. Через заблуждения и надежду вели они меня в этом познании; но они становятся нам не нужны, лишь только мы знако­мимся с нашим сильным Я, которое живёт в нас тихо и спокойно до тех пор, пока не завоюет в доме господства, постоянно напоминая о себе благодаря нежным воспоминаниям".

Я или личность

Эта утешительная перспектива внутреннего преображения — тихая победа над давно принятым в истории безапелляционным решением. Мы имеем в виду Декрет Вселенского Собора 869 года в Кон­стантинополе, который утверждает, что человек имеет только "разумную, способную мыслить душу, а воззрение, что он имеет "две души", объявляет ересью. С одной стороны, формулировка Декрета позволяет отрицать духовный принцип в человеке, даже не упоминая его, с другой стороны — с самого начала снимает указание на этот принцип, как на духовную особенность души, в области мышления. Последнее понятно: человек становится материали­стом, католическим догматиком, психоаналитиком — то есть находится в том положении, которое побуж­дает ею отказаться от индивидуального духа, не отказываясь при этом от самого мышления.

Мы видим три существенные возможности пси­хологического и жизненно-практического осуществ­ления решения собора:

1. Не замечать основополагающих различий между Я и его органическими оболочками души, ограничить "духовные" особенности диапазоном функций этих оболочек, то есть в лучшем случае тем, что мы в узком смыс­ле называем личностью: ощущением себя в зависимости от темперамента, способно­стей, телесной силы, социального статуса и так далее. Там, где человек, говоря о лич­ности, не имеет в виду Я, — возникает ду­ховное учение без духа.
2. Когда, предполагая наличие Я, человек приходит к тому, что мышление и воля слу­жат только информационным процессам, тогда личность тоже становится химерой, и рассмотрение связанного с телом причин­ного аспекта душевной жизни превращает­ся в учение о душе без души.
3. В конце концов возможно ещё одно учение — о душе без духа, которое лишено всех душевных проявлений чувства и субъек­тивного ощущения. Подобное психологиче­ское учение соответствует той жизненной позиции, которая, неся "дистиллированную" ответственность за душу человека, высту­пает в новой литературе в произведениях Тика, Брентано, Верфеля, Вихерта или Гес­се. Эта тенденция очевидна там, где поэти­ческие или религиозные мотивы жаждут предложить незамедлительную помощь.

Неуверенность в отношении между душой и Я остаётся не без последствий и для жизни, и для работы в Антропософии. Возникшая в восьмидеся­тые годы "биографическая работа" вводила форму сублимированной аналитической психологии в исходящие  из Антропософии терапевтические основы. Напротив, популяризация последовавших в девяностые годы предложений жизненной помо­щи строилась больше на заимствованных у Антро­пософии представлениях о долгосрочных практи­ках. И здесь и там Я, наконец, не оспаривается, что остаётся, однако, для психологии неплодо­творным, потому что или путается с личностью, или, как содержание веры, становится безотноси­тельным к оккультному откровению рядом с ре­альными опытами души. Как говорил Рудольф Штайнер: "В наше время человек на место одного метода хочет поставить другой, где явления, в которых проявляется дух, не становятся объектом психологии. Человек хочет отдельные явления привести к внешним взаимосвязям, как это проис­ходит в неорганических процессах. Единая душа так же дана нам эмпирически, как её отдельные проявления. Каждый человек сознаёт то, что его мышление, чувства и воля исходят из Я. Любая деятельность нашей личности связана с этим центром нашего существа. Если человек в своих действиях не принимает во внимание этой связи личности с Я, то он вообще перестаёт быть прояв­лением души. Тогда личность становится понятием органической или неорганической природы".

"Неорганической природой" обладают сны и вообще все не переработанные впечатления, те душевные реальности, которые так далеки от Я, что могут ослабнуть до причинных потоков; во всех случаях их познание имеет значение для врачебного диагноза.

"Органическим" называется то, что формирует­ся благодаря годовым ритмам, предполагаемым действиям планет и знаков зодиака, чакр, лунных узлов и других, не принадлежащих к Я, факторов. Если при всём том терапевты и их пациенты верят в духовную основу своей деятельности, то под "системным" образом действия они понимают лишь случайную и органическую связь частей, которая по отношению к высшему творческому единству Я всегда остаётся несовершенной. Поэтому, как ни ужасно это звучит, правдивы слова Карла Унгера: "Психоанализ — это вивисекция души".

Беспокойство основателя учения о душе со­стояло в том, "что человек больше не отличает себя от того, чем он окружён, что яркий, благородный камень зажат теперь свинцом". Это беспо­койство обосновано и сегодня. Не взывает ли к нам настойчиво нетерпеливое Я, заключённое в темницу личной психологии, проявляясь иногда печалью в голосе и взгляде? ...

"Душа является тем, что она о себе способна думать". Это крылатое выражение из прочитанного в 1917 году доклада Рудольфа Штайнера имеет отношение к исконной связи человека с жизнью после смерти. Руди Вандеркруис выбрал его эпи­графом для своей книги "Терапевтическое начало мышления", где речь идёт об истинном значении мышления, и особенно о мышлении, связанном с понятием души. Автор расширяет значение выра­жения Рудольфа Штайнера до следующей интер­претации: "Также и перед смертью душа — это то, что она о себе думает".

"Душа является тем, что она о себе способна помыслить"

Уже в первых главах автор подходит к вопросу о тождественности души (...) Постепенно перед нами раскрывается основная тема книги, в которой прослеживается призыв к пониманию будущей духовнонаучной психологии на основе "Философии свободы". В четвёртой главе автор приводит устное высказывание Рудольфа Штайнера: "Психология должна стать не новой теорией, но спиритуальной деятельностью, при помощи которой человек сможет противостоять своему падению, ибо люди теряют душевное". В этом случае центром рас­смотрения становится вопрос мыслительной дея­тельности. Английское название "Философии свободы" "Философия спиритуальной активности", как и определение Францем Брентано психологии как "науки будущего", проявляются в новом свете.

Далее следует глава, в которой автор поднима­ет вопросы антропософского осмысления душев­ных болезней, и, как "практическое обучение мыш­лению", даёт ряд упражнений. "Доверительное отношение к терапевту в состоянии временно стать заменой доверия к собственному мышлению и отсутствию упражнений. Если достигается возмож­ность обосновать необходимость подобных попы­ток, то приобретённый опыт становится основой для доверия имеющей терапевтическое значение, ибо, будучи мыслящим существом, душа может сама себя исцелять благодаря мышлению".

О плодотворности заключения Вандеркруиса говорит и следующее указание: "Если сильное мышление способно исцелять, может ли совер­шенное мышление болеть?" (...) Рудольфом Штайнером ранее уже поднимался вопрос о том, что к заболеваниям в действительности приводят некон­тролируемая жизнь представлений и ускользаемые от Я суждения. Мышление — это необходимое условие для переживающего сон и смерть дейст­вующего Я. Можно сказать: это царский путь к познанию духа, "это ключ Давидов, Который отво­ряет — и никто не затворит, затворяет — и никто не отворит" (Откровение Иоанна 3,7).

Гюнтер Коллерт
"Дас Гётеанум" №10/2001