Мы не знаем, каким образом мы думаем. Мы не знаем, каким образом мы вспоминаем. Мы не знаем, как возникают наши понятия. Мы не познаём свою наблюдательность, благодаря которой мы познаём всё остальное. Это происходит потому, что эти способности связаны с духовной частью нашей души. Эту область можно обнаружить в сверхсознательном, в источнике сознания. Мы имеем лишь маленькие проблески этого источника, источника света, благодаря которым мы узнаём обо всём, что с нами – с кем, собственно? – происходит. Эти проблески истины и её источник не связаны ни с телом, ни с ощущением себя, ибо она принадлежит небу, в котором мы не отделены друг от друга, а также от всего и всех; поэтому мы иногда прощаем друг другу, себе самим, всем.

«Мы из того вещества, из которого возникают сны, и сон включает в себя наше малое бытие». Просперо говорит это из глубокого познания человека. Мы спим в ряду жизненных причин и следствий. То, что с нами происходит, управляется не нами – это жизнь в сновидениях. В наших сверхсознательном небесах мы спим без сновидений. Здесь господствует тишина, логос, сходящий с той стороны слов, понятий и языков. Здесь находится источник, чистый источник нашей способности к пониманию, к языку. Умершие живут в царстве этого молчаливого логоса. Они говорят себя самих – это их бытие. То, что там является бытием, на земле проявляется как способность. Как способность тела и души, тех частей существа, которые отделились от верхнего царства в своём телесно-душевом бытии. Туда вступает душевно-духовное существо после смерти, после того, как оно очистилось от своих форм, освободилось из своего заключения в формы. В наших медитациях мы пробуждаемся для моментов присутствия в этих мировых сферах и можем встретить там наших братьев и сестёр, которых мы считаем мертвыми, если сможем воспринять их высказывания, то, как они сами себя выражают в безмолвном праязыке, лежащем по ту сторону самого языка. Но как мы можем узнать их в гуще безмолвно звучащих высказываний? Хорошей метафорой для этого рода выражений была бы «длина волны»: они произносят своё настоящее имя, которое едино с нашим бытием, наряду с ним не существует ничего другого. То, каким образом это произносится, является единственным признаком – никто другой не говорит так. От нас зависит, узнаем ли мы человека без опознавательных знаков.

Чем больше мы любим этого человека, (который не идентичен со своими опознавательными знаками – эти знаки распознаем мы сразу), его значение, его существо, тем легче найти его способ выражения, являющийся именем. Если в медитации мы оставим в отношении него симпатии и антипатии души, соберём, обозрим все подробности картин его земного бытия, образные моменты творчества, улыбку, взгляды, весёлые и грустные, любопытные и безразличные, то сможем найти род, стиль, жест и наполнение его последней земной жизни – наполнение даже тогда, когда в земном смысле оно кажется отсутствующим.

Если мы в медитации идём дальше образной концепции, мы можем в основе ощутить звук. Мы можем быть пробужденными в прочувствовании того существа, которое даёт себя познать, открывается во многих земных жизнях в очень различных стилевых выражениях языка (как художник или композитор, меняя свой стиль, остаётся всё же несомненным), которые всё же остаются родственными высшему языку.

«Каждое существо стремится к совершенству» (Фома Аквинский) и это «стремление» или эта «направленность» является высочайшим, всеохватывающим «языком», ощутимым над всеми языками. Он даёт форму нашей познающей воле: понимание в себе нашего умершего брата. Это встреча с ним, пробуждение, восприятие его языка в «третьем мире», где постоянно живёт наше высшее существо, во сне, включающем в себя наше малое бытие, из которого мы в любой момент можем пробудиться.

Георг Кюлевинд
2 ноября 1999 года
Info №4/2006
Перевод с нем. М.К.