«Духовной наукой владеет не тот, кто сводит ее к науке рассудочной, а тот, кто за каждым развитым нами понятием, таким, как жертва, альтруизм, как отказ от деятельности – за каждым таким словом может ощутить то, что обычно ускользает в слове или идее, то, что могло бы реализоваться лишь в многозначности образов». (Р.Штейнер, «Эволюция с точки зрения истины». Берлин 14.11.1921 (ПСС 132))

Духовнонаучное познание – это путь, берущий свое начало с понятий. Наибольшее значение имеет то, что этот путь начинается с понятий, при развитии которых требуется не только добросовестность и точность, но и ментальное напряжение, активность.

Но активность такого рода должна возвыситься до такой степени, что слово, идея обретают способность самораскрытия, подобного взрыву, в результате которого остается многофункциональный, допускающий неоднозначные толкования образ; с ним нам предстоит работать дальше в процессе познания.

Как же достигнуть того, чтобы понятие взорвалось изнутри, так сказать, «лопнуло»? Откуда исходит эта интенсивность напряжения, эта взрывная сила? Тут нет никакой иной силы, кроме силы медитирующего «я». Имея дело с исследуемыми вопросами, стремясь приблизиться к ответу на них, мы можем идти только одним путем: вызвать к действию эту силу познающего «я» и с этой единственной силой двигаться по пути дальше.

В ином случае можно было бы впасть в отчаяние при решении таких вопросов: что такое творческое бездействие? Как оно связано со свободой человека? Чем является творческое деяние, творчество, и как оно связано с творческим бездействием?

Рудольф Штейнер в лекции, из которой взята вышеприведенная цитата, трактует эти вопросы с помощью известных образов, что переводит нас из области строго однозначных, когерентных понятий в подвижную область многофункциональных, неоднозначных речевых образов.

Первый образ относится к той сцене, где Авраам по велению Яхве возлагает на жертвенный алтарь своего собственного сына. Но затем Яхве отводит его руку; Яхве отказывается от этой жертвы, довольствуясь бараном. Развитие еврейского народа берет свое начало в этом отказе от действия. Затем этот народ становится избранным Богом для выполнения миссии по подготовке тела для воплощения Солнца на Земле, для инкарнации Христа.

Второй образ связан с картиной Леонардо да Винчи «Тайная вечеря». Здесь также мы имеем дело с принципом отказа от поступка. Христос покорно отдает себя в руки предателя Иуды, обрекая себя тем самым на крестную смерть.

 Обе эти картины, оба образа не просто неоднозначны, они даже вступают в смысловое противоречие: Яхве удерживает руку Авраама, чтобы воспрепятствовать принесению в жертву человека. Христос же не удерживает руку Иуды, чтобы солнечная жертва на Голгофе могла свершиться.

Хотя действия здесь совершенно противоположны, и то, и другое связано с мотивом отказа от действия. Есть, однако, и вторая пара образов, в которых так же как и в первой паре раскрывается противоположность. Эта пара образов приводит к полярности деяния и недеяния.

В 10-ой главе Ев. от Луки Христу задается вопрос: «А кто мой ближний?» (Лука 10, 29) Христос отвечает на этот вопрос притчей о милосердном самарянине. Внутренняя мораль этой притчи вытекает из того, что может быть названо ситуативной этикой: фарисей (в русском переводе «священник» – примеч. перев.) и левит проходят мимо пострадавшего, не оказав ему помощи; будучи ограничены своим ролевым сознанием, они считают, что, поскольку они лица духовные, помощь попавшим в беду не входит в их компетенцию. Их человеческое начало изуродовано, искажено, окаменело; о каждом из них говорится: «и, увидев его, прошел мимо».( Лука 10, 31)

«Также и левит, быв на том месте, подошел, посмотрел и прошел мимо» (Лука 10, 32). Человек же более полноценный, самарянин, из тех, кого не признавали иудеи, «проезжая, нашел на него и, увидев его, сжалился. И подошед, перевязал ему раны, возливая масло и вино, и, посадив его на своего осла, привёз его в гостиницу и позаботился о нём». (Лука 10, 33-34) В обычной, повседневной жизни мы бы сказали: это был человек активно действующий, у которого доброе сердце.

Вслед за притчей о милосердном самарянине следует рассказ о Марфе и Марии. (Лука, 10, 38-42) В этой истории ситуация совершенно противоположная. Христос возвратился в дом Марфы. Ее сестра Мария «села у ног Иисуса и слушала слово Его». (Лука 10, 39) Марфа же продолжала прислуживать и торопилась с домашними делами. Она даже потребовала у Марии, чтобы та присоединилась к ней и помогала по хозяйству. Здесь мы встречаемся с ситуацией, противоположной случаю с самарянином; не быть деятельным в случае земных потребностей, остаться в бездействии, неделании, сдержать направленный вовне волевой импуль. Христос говорит так: «Марфа! Марфа! Ты заботишься и суетишься о многом. А одно только нужно. Мария же избрала для себя благую часть, которая не отнимется у нее». (Лука, 10, 41-42)

Ситуативная этика «Философии свободы» выносит решение о том, что надо делать, а чего не делать. Моральная интуиция говорит нам – а ведь это мы сами себе говорим, – какое действие правильно в одной конкретной ситуации и какое – в другой. Моральная фантазия должна принимать решение: надо ли активно действовать или надо отказаться от действия, предпочесть бездействие. Направленная вовне воля, вторгающаяся в земной мир, обозначена как «многое». В то время как лишь отказ от этого «многого» ведет к «одному»: в данном случае – сесть у ног Христа и слушать Его слово (Логос). Обе притчи берут свое начало в ситуативной этике свободного человека.

«Философия свободы» исходит из чисто человеческих познавательных сил, если они могут проявить себя в поле духа. В этом случае для познания человеку не нужно идти вместе с существами из других миров. Можно сказать, что «Философия свободы» есть подготовка к познанию той свободы, которая переживается на совместном пути с Михаилом». (Р.Штейнер, «Антропософские руководящие положения», «Миссия Михаила в мировую эпоху свободы человека» ПСС 26)

Тем самым приоткрывается космический аспект человеческой свободы. Он ясным образом описывается в процитированной выше лекции из цикла «Эволюция с точки зрения истины», что интерпретируется как разговор между Богами-создателями мира: «Если мы и дальше будем творить только так, как мы это делали от Сатурна до Солнца, то никогда не возникнут свободные, поступающие по своему произволению существа. Для того чтобы такие существа могли возникнуть, надо создать возможность для возникновения в космосе наших противников, для того, чтобы мы встретили сопротивление в том, что подвластно времени. Поэтому мы отказываемся принимать жертвы; пусть же вследствие нашего отказа некоторые существа, продолжающие принимать жертвы, станут нашими противниками».

Такая не принятая жертва вследствие отказа от нее становится своего рода «безхозным имуществом», «безхозным добром» во Вселенной. Этим «безхозным имуществом» завладевают затем существа иного рода, для которых это жертвенное достояние не предусматривалось, которым оно не было предназначено. Если взглянуть на это «безхозное имущество» со стороны, физическим взглядом, то во времена перехода от древнего Солнца к древней Луне оно представляло собой то, что появилось на этой древней Луне как «вода». Иную форму «безхозного имущества», то есть еще более удалившуюся от изначальных жертвующих существ и тем самым еще более отчужденную представляло то, что выявилось на Земле как «твердое». Сотворенный мир все дальше и дальше отдалялся от творцов мира, и все больше становился «безхозным достоянием».

В письмах о Мистерии Михаила Рудольф Штейнер называет это «рабочей ступенью» в процессе сотворения, ступенью, на которой противоборствующие силы получили доступ к сотворенному миру. Они нашли это «безхозное имущество», до известной степени присвоили его себе и, подобно паразитам, живут в мире, который происходит не от них.

Мир, в котором живем мы – и особенно современные люди, – имеет своеобразный аспект двойственности; он подобен домику улитки, которая его уже покинула, он оставлен своими творцами – Божественными существами. Мир как заведенный часовой механизм движется дальше, но владелец этого механизма уже давно сменился.

Следовало бы спросить: так почему же духи, сотворившие мир, прибегли к отказу, отречению? Почему они оставили на своих созидательных путях нечто вроде обломков кораблекрушения? Боги, отказавшись властвовать в мире, созданном ими благодаря их мощным жертвенным деяниям, тем самым создали для человека пространство – свободное пространство, – в котором он мог бы свободно развиваться дальше. Ибо свободное решение возможно лишь в таком, так сказать, «безхозном мире».

Деяния Богов в созидании мира, с одной стороны, и их отстранение, с другой, явились взаимосвязанными предпосылками, условиями для того, что мы могли бы назвать сотворением свободного человека. На первый взгляд эти два условия противоречат друг другу, но, тем не менее, взаимодействуя, составляют основу человеческого бытия.

Космическое творение и космическое отречение Богов обусловило существование человека. Если бы Боги отстранились преждевременно, то не было бы никакого мира, а также и человека. Если бы они вообще никогда не отстранились, не было бы никакой свободы и человек был бы лишь членом, винтиком сотворенного «часового механизма» или, как называл это Штрадер (персонаж Драм-Мистерий), «живой фабрикой по производству колес», «живым механизмом».

Как же обстоит дело с человеком, с его свободой в этом освобожденном пространстве? Мы уже видели в двух притчах из Ев. от Луки, что активное вмешательство и отстранение в их своеобразной полярности являются основным волеизъявлением в сфере человеческой свободы, причем в соответствии с требованиями конкретной ситуации. Это имеет место и в повседневной жизни. Но значительно большую роль это играет в жизни и поступках тех, кто идет путем посвящения.

Во второй Драме-Мистерии Рудольфа Штейнера «Испытание души» это представлено с особой ясностью. Рассмотрим продвижение Иоанна Томазия на первой ступени посвящения; здесь он испытывает активное воздействие своих творческих сил. Такие творческие силы – именно у деятелей искусства – продолжают сотворение мира Богами, но уже посредством человеческого творчества. Перефразируя известное изречение художника Сезана, можно сказать: искусство есть сотворение, идущее параллельно сотворению природы. 12-ая картина Драмы-Мистерии непосредственно показывает нам, что эта творческая деятельность человека – особенно в сфере искусства – протекает не без мощного содействия Люцифера. Все творения человека находятся под известным люциферичеким влиянием, ибо любое творчество неизбежно связано с моментом эгоистического самоутверждения. В притче, рассказанной Христом, самарянин в своих поступках уклоняется от этого люциферического нюанса, когда он передает пострадавшего от разбойников под опеку хозяина гостиницы. Он не совершает ничего большего, как только то, чего требует ситуация; как сказали бы сегодня, он выполняет функции «Службы спасения», «Скорой помощи». Однако, в связи с этим можно было бы спросить: а почему он все-таки платит хозяину гостиницы? Самарянин осознал, что он а не хозяин, был ближе к пострадавшему, он был его ближним.

А как обстоит дело в случае отстранения? Рассмотрим образ Марии из Драм-Мистерий: она в кармическом кругу посвященных добивается наибольшего успеха, поскольку уже поднялась на ступень отстраненности. Какие внутренние требования ставит перед ней этот шаг, какие глубокие потрясения испытывает она в своей душе, проявляется во 2-ой картине Драмы: она должна отказаться от имевшего место до сих пор и столь плодотворного для творчества художника душевного влечения к Иоанну Томазию. Дальнейшее течение событий выявляет, что этот отказ, фактически осуществленный ею, приводит ее на ту ступень посвящения, которая может быть обозначена как инспирация. Поэтому она в силах отвергнуть Аримана, устоять перед ним.

Ведь всякий отказ в жизни человека, если он протекает болезненно, поднимает нас выше ступени, продуцирующей имагинации, ведет непосредственно в духовный мир. То, что в процессе упражнений является пустым сознанием, в процессе жизни является отказом.

В нынешней исторической ситуации, когда человек – в историческом смысле – становится все более свободным, актуален вопрос: как Бог допускает все это? Этот вопрос мы слышим ежедневно; его можно связать с другим вопросом: какова была основная идея Богов, когда они посредством творящего деяния, созидания, с одной стороны, и посредством отстранения, отступления от этого мира, с другой стороны, создавали человека?

В чем состоял смысл божественного плана? На этот вопрос нельзя ответить, ориентируясь только на творение, рассматривая лишь «часовой механизм». Ведь великое отречение Богов, о котором идет речь в 3-ей лекции Р. Штейнера из цикла «Эволюция с точки зрения истины», привел к тому, что Боги отстранились от этого мира, ушли из времени и пространства. Мы уже не можем говорить с ними, чтобы понять, какова была цель их творения по отношению к человеку. Тем не менее, есть два пути к ним; эти пути позволяют нам приблизиться к ответу на поставленный вопрос.

1. Благодаря земной инкарнации Христа божественный план относительно человека становится понятным, осязаемым для самого человека. Божественное Существо, которое в то же время является «Сыном Человеческим», стало видимым на Земле, мы смогли встретить Его в телесном облике.

2. Благодаря духовному Существу Михаила и его школе, которая в то же время является и школой Антропософии, можно вступить на путь познания, который должен «духовное в человеке вести к духовному во Вселенной». Михаил, в отличие от Христа, не был видим для физического глаза. До встречи с ним человек должен подняться сам в своем свободном сознании.

Итак, каким образом действовало творческое отречение Богов? Они создали из человека такое существо, которое в свободе может определять самое себя, самоопределяться. Со свободой, безусловно, связано и то, что пользуются ею свободно. Свободу надо создать. И первоочередная задача человека состоит в том, чтобы пользоваться своей свободой.

Клаус Думке
Anthroposophie, Johanni 2006
Перевод с нем. А.Демидова

Доктор медицины Клаус Думке, специалист по общей медицине, род.1925г. в Корбахе, с 1958 по 1998 г.работал врачом широкого профиля в Дортмунде, затем в Варштейне, 20 лет был членом рабочей коллегии Антропософского Общества Германии, участвовал в организации педагогического социального Центра в Дортмунде. Лектор, руководитель семинаров, автор книг и журнальных статей.