Сегодня в первый раз после Рождественской конференции при Гетеануме я опять имею возможность говорить у Вас. И перед началом последующих разъяснений надо сказать о том, что связано с импульсом, вошедшим в антропософское движение благодаря Рождественской конференции при Гетеануме. Мы тогда во время этой Рождественской конференции были рады приветствовать в Дорнахе ряд членов Английского Общества и прежде всего нашего дорогого испытанного друга д-ра Коллисона, представляющего здесь Англию. И в этот момент я хотел бы здесь возобновить приветствие, выраженное ему тогда в Дорнахе, как представителю Английского Общества.

То, что благодаря Рождественской конференции вошло в Антропософское Общество, должно на самом деле стать чем-то глубоко значительным; так что кое-что из того, что до Рождественской конференции было охарактеризовано так или иначе, теперь должно быть обсуждено в противоположном смысле. Для Общества наступили тяжелые времена также и внутреннее в оккультном смысле именно потому, что в последнее время с разных сторон, исходящих из самого Антропософского Общества, были предприняты самые различные начинания, и стало необходимым совершить своего рода обновление Общества.

Это обновление для меня самого — и я, пожалуй, смею упомянуть здесь об этом — было связано с чем-то весьма и весьма многозначительным.

За некоторое время до Рождества предо мною встал вопрос, которому предшествовало давно существовавшее намерение — в то Рождество неким образом заново основать Общество или, по меньшей мере, в новой форме.

Предо мной встала необходимость решиться на то, что в свое время, когда Антропософское Общество выделилось из Теософского, я из достаточных оснований отклонил. Я тогда исходил из предпосылки, что если я воздержусь от всякого администрирования, от всякого руководства Обществом, чтобы остаться только в качестве наставника, то создать некоторые вещи окажется менее трудным, чем если бы наставник одновременно занимал управленческую должность.

Но эти вещи, которые тогда предполагались, — в годы 1912, 1913, когда Антропософское Общество выделилось из Теософского, — эти вещи как раз не возникали. Эти предположения внутри Антропософского Общества не сбылись. И, таким образом, для меня все же стало необходимым со всей серьезностью взвесить вопрос — должен ли я принять на себя председательство в Антропософском Обществе или же нет.

И я усмотрел необходимость взять на себя обязанности председателя.

Но я хотел бы со всей резкостью, также и в кругу наших дорогих английских друзей, кое-что акцентировать, что находится в связи с этим решением принять на себя обязанности председателя Антропософского Общества, — акцентировать это совершенно необходимо. Для всего нашего движения было абсолютным риском осуществить это решение, так как оно ставило нас перед вполне определенной возможностью.

Ведь Антропософское движение основывается на том, что из духовного мира вливаются реальные откровения относительно содержания духовных познаний. Если хотят свершить дело антропософского движения, то нельзя иметь дело только с человеческими делами. Нужно быть открытым для того, что изливается из духовных миров. Законы духовных миров вполне определенны; они непреложны. Они должны строго соблюдаться.

И то, что требует в наше нынешнее время внешняя должность, будь это даже должность председателя Антропософского Общества, трудно сочетать с оккультными обязанностями по отношению к откровениям духовного мира.

Так что уже тогда перед душой встал вопрос: будут ли духовные Власти, которые до сих пор оказывали милость Антропософскому Обществу тем, что могло изливаться от них, — будут ли эти духовные Власти также и дальше, сказал бы я, тем же земным образом оказывать милость антропософскому движению?

Вы, конечно, можете оценить все значение подобной возможности. Можно было оказаться поставленным перед возможностью того, что духовные Власти могли бы сказать: “Это нетерпимо, внешнюю должность принять нельзя”.

И вот сегодня, я хотел бы сказать — перед ликом всех духовных Властей, связанных с антропософским движением, можно посметь действительно сказать, — что связи, существующие между спиритуальными мирами и теми откровениями, которые должны изливаться через антропософское движение, стали еще интимнее, глубже, богаче, чем это было прежде, и что, таким образом, фактически из двух возможностей, которые могли наступить, одна из них, благоприятная, насколько это возможно для дальнейшего прогресса антропософского движения, действительно наступила. Можно сказать: со времени основания Антропософского Общества при Гетеануме с полным благоволением непрестанно взирают на нас свыше те духовные Власти, от которых мы имеем наши откровения, — они взирают свыше на нас с еще большим благоволением, чем это было раньше. Таким образом в этом направлении гнетущий кошмар, тяготевший над Антропософским Обществом, уже мог с некоторого времени стать миновавшим.

Я ведь часто бывал должен акцентировать еще до Рождественской конференции при Гетеануме, что надо проводить различие между антропософским движением, которое является спиритуальным течением в его отражении на Земле, и Антропософским Обществом, которое есть общество, управляемое внешним образом, причем его функционеры избирались или определялись тем или иным образом.

Со времени Рождества надо высказать нечто противоположное. Нельзя больше отличать антропософское движение от Антропософского Общества. Оба они суть одно благодаря тому, что я сам стал председателем Общества; антропософское движение стало единым с Антропософским Обществом.

Это сделало необходимым то, что в Дорнахе на Рождестве было введено в действие не правление, которое существует во внешнем экзотерическом смысле, но правление, которое надо рассматривать как эзотерическое правление, ответственное за то, что оно делает, только перед Духовными Властями, — которое не избрано, а учреждено... Все те вещи, которые обычно происходят на собраниях при основании предприятия, на Рождестве происходили иначе. И это правление есть то, что я хотел бы назвать инициативным правлением, — правление, которое видит свои задачи в том, что оно делает. Поэтому на Рождественской конференции не были также выработаны уставы, гласящие подобно обычным уставам, но было просто сказано — какие должны быть взаимоотношения от человека к человеку, между правлением и другими членами Общества, между отдельными членами друг к другу и т.д. Намерение правления состоит в том, что нет никакого устава, а то, что только приняло форму устава, собственно есть рассказ о том, что хотят сделать. Все было как раз иначе, чем это обычно бывает в обществах.

И вот в чем заключается самое существенное — отныне во все Антропософское Общество вошла эзотерическая тенденция. Все движение, как оно отныне протекает через Антропософское Общество, должно иметь эзотерический характер.

Это надо принять совершенно серьезно. Для правления при Гетеануме руководящими будут только импульсы чисто человеческого действия, исходящие из духовного мира. Не параграф 1, параграф 2 и т.д., а именно то, что является действительной духовной жизнью, — только это надо поддерживать безоговорочно, не принимая во внимание ничего другого.

Видите ли, я смею к этому добавить кое-что, по-видимому, совсем незначительное. Заменялись новыми и будут заменяться дальше удостоверения для всех членов Общества. Поскольку мы имеем теперь в мире все же двенадцать тысяч членов, то необходимо было дать двенадцать тысяч членских удостоверений. Отныне все они должны быть подписаны мною самим. Конечно, некоторые сочтут, что ведь можно было бы заказать штамп и им пользоваться. Однако, в антропософском движении впредь все должно иметь непосредственно индивидуальный, человеческий характер. Поэтому я должен соблюдать это также и в таких мелочах. Каждое членское удостоверение должно лежать перед моими глазами, я должен прочитать имя сочлена и собственноручно подписать своим именем. Таким способом прежде всего создается во всяком случае, пусть небольшое, но человечно-реальное отношение к каждому отдельному сочлену. Конечно, было бы проще поручить кому-нибудь ставить мой штамп на двенадцати тысячах членских удостоверениях, но этого не должно быть.

Это должно как раз, я бы сказал, прежде всего символически указывать на то, что в будущем это приведет только к тому, что как человечное правит и творит через Общество.

Если таким образом отнестись с пониманием к правлению при Гетеануме, тогда будет видно — разумеется, все будет происходить медленно, вы должны обладать терпением, мои дорогие друзья, если это будет идти медленно, — как, однако, все же будут постепенно выполняться конкретно все рождественские намерения. Нужно только с пониманием пойти также навстречу правлению при Гетеануме; оно не может пятый шаг сделать раньше второго, и даже второй — раньше первого; и если бы оно пока сделало только полшага, — дело уже пойдет; придет время, когда правление придет также и к пятому шагу. Ибо если эти вещи должны вестись по-человечески, тогда нельзя оставаться, тогда нельзя оставаться при абстрактном, — тогда нужно повсюду вступать в конкретное.

И таким образом антропософское движение действительно получит новую тенденцию. Оно станет эзотерическим по духу — больше не будет искать эзотерическое во внешнем, побочном. Эзотерическими будут некоторые истины, которые могут быть возвещены единственно в Антропософском Обществе потому, что только тот, кто принимает живое участие во всем, что есть в нем, сможет такие истины душевно в себе переработать. Но больше не будет ставиться на “Циклах лекций” печать запрета в отношении внешнего мира, как это происходило до сих пор. Хотя “Циклы” и не будут продаваться через книготорговцев, но кто захочет их иметь, тот сможет их получить. Но только мы, как на это было уже указано, проведем некую спиритуальную границу: Мы скажем, что мы никаких возражений, никакой критики никоим образом признать не можем, кроме как лишь от тех, которые также стоят на той же основе, на которой стоят и “Циклы”. Пусть отныне люди говорят в будущем что угодно — в актуальном работают в позитивном смысле, а не в негативном.

Все эти вещи должны быть постепенно поняты. Если они будут поняты, тогда совсем новая тенденция войдет в антропософское движение. Тогда поймут, почему правление при Гетеануме чувствует себя ответственным только перед Существами Духовного мира, а также внутри всего Общества почувствуют себя связанными с этим правлением.

И может быть тогда благодаря этой новой тенденции можно будет достигнуть того, что должно быть достигнуто в антропософском движении, если оно должно стать тем, что я, исходя из глубин духовной жизни, еще изложу здесь в ходе этих лекций.

Я хотел бы это краткое указание рассматривать как вступление к лекциям, которые и должен прочитать здесь вам, и после того, как это будет переведено, приступлю к непосредственным разъяснениям.

* * * 

В течение столетий человечество постепенно пришло к тому, что стало все меньше и меньше взирать на духовный мир. Мы вправе говорить о том, что в последние столетия наступило время материализма, что это материалистическое время захватило не только человеческое мышление, но также и человеческую волю, человеческое деяние, что вся жизнь постепенно вступила под знак материализма. И мы внутри Антропософского Общества сознаем, что именно оно должно стать побудителем тех сил, которые снова выведут человечество из тюрьмы материализма, — изо всего того, что отрицает Духовное.

Однако, если антропософское движение должно стать необходимым импульсом внутри общего развития человечества, тогда со всем тем, что уже в течение ряда лет излилось в антропософское движение как учение, как сокровище мудрости, должно обращаться с полной серьезностью. Тогда, например, необходимо однажды со всей серьезностью рассмотреть вопрос: “Как же современный человек живет в этом мире?”

Он входит в жизнь через рождение, принимает унаследованные от родителей и предков отличительные черты, получает воспитание, соответствующее воззрениям обычным в современности, и в определенный момент своей жизни приходит к самосознанию, в известной мере пробуждается к внешней жизни. Тогда он, пожалуй, начинает замечать имеющиеся в его окружении воззрения, мысли, поступки, импульсы и т.д. Он пытается понять себя как члена своей нации, пытается понять себя как члена современного человечества и т.п.

В антропософском движении мы воспринимаем сияющие, пламенные истины. То, какими мы здесь сидим, — такими мы стали в этой жизни в порядке повторения прежних земных жизней. Мы вносим из прежних земных жизней в эту нынешнюю жизнь результаты прежних земных жизней. И, собственно говоря, мы должны были бы ощущать себя не только оглядывающимися на то, чем мы являемся внутри нашей современной нации, внутри современного человечества, — мы должны были бы ощущать себя входящими в эту жизнь словно ощупью, потому что мы уже прошли целый ряд земных жизней, а также и другой род жизни между смертью и новым рождением, когда мы работали над самим собой, над своим “Я”, над своей индивидуальностью, чтобы сделать себя теми, какими мы являемся теперь.

Но как еще, собственно, далеко отстоит повседневное сознание человека от того, чтобы со всей серьезностью принять следующее: Да, я прошел через прежние земные жизни; я принимаю в расчет эти прежние земные жизни. Однако одного сознания этого факта недостаточно; надо еще научиться рассматривать жизнь с точки зрения кармы, образования судьбы, идущей от одной земной жизни к другой. Но прежде всего нужно рассмотреть с такой точки зрения историческую жизнь человечества. Мы должны будем тогда сказать себе: Здесь или там выступила личность, которая совершила нечто важное в жизни человечества. Разве мы ее поймем, если будем рассматривать ее лишь родившейся в определенный момент времени, пробегающей земную жизнь, — оценивая ее только по тому содержанию, которое она имела, только в этой одной земной жизни? Не должны ли мы скорее, если мы хотим серьезно обращаться с учениями, которые изливаются через антропософское движение, сказать себе: Мы взираем на некую личность; она ведь являет собой в своей нынешней жизни или в своей последней земной жизни повторение прежних земных жизней, и мы не можем ее понять, если мы не постигнем ее такой, какой она является вместе с последствиями прежних земных жизней.

Однако, если мы серьезно примем такую концепцию, такую точку зрения, тогда нам ведь придется допустить совсем другое рассмотрение истории, чем это теперь общепринято. Теперь излагают факты различных эпох исторического развития человечества. Встречаются с каким-либо государственным деятелем, или художником, или какой-либо другой значительной личностью. Рассказывают, что она совершила на земле после своего рождения. Но не относятся серьезно к тому, чтобы подойти к делу с такой стороны: Эта личность находится тут; прежние земные жизни просвечивают в настоящем этой личности. Однако историю можно будет понять лишь тогда, когда будут знать: “То самое, что происходит в позднейшую эпоху, ведь сами же люди переносят из прежних эпох в позднейшие”. Люди, которые живут теперь или жили столетия тому назад, жили также уже раньше, и они переносят из старых времен то, что они там думали и переживали, в новейшие времена. Надо взирать на эту закономерность.

Как, например, понять следующее, что в наше время происходит потрясающим образом? С одной стороны на протяжении почти двух тысячелетий мы имеем то, что было основано Мистерией Голгофы, — имеем Христов импульс, правящий и творящий сквозь новую цивилизацию в европейских, в западных странах. Однако, внутри той же самой жизни, через которую проходит этот Христов Импульс, согревая сердца и просветляя умы, одновременно имеется некий другой элемент. Тут имеется все то, что наши дети уже в народных школах воспринимают как знания, исходящие из современной науки, что мы каждое утро впитываем как современную образованность, когда за кофе читаем газеты. Ибо киньте взгляд на человека. Все то, что наука вносит в общественную жизнь, что многообразно производит искусство, что производят другие отрасли жизни, — возьмите все это: нельзя сказать, чтобы это было проникнуто Христовым Импульсом. Это идет наряду с Христовым Импульсом. Ведь многие люди даже весьма озабочены не только тем, чтобы не допустить проникновения Христова Импульса в анатомию, в физиологию, в биологию, в историю, но и тем, чтобы держать все это в отдельности.

Отчего это происходит? До тех пор, пока мы будем только говорить: тут находится данная индивидуальность, она действует как ученый, она получила какое-то воспитание, она выросла, сделала то или иное научное исследование; до тех пор, пока мы только говорим: вот государственный деятель, он получил то или иное воспитание, в своих политических мероприятиях он является представителем тех или иных, либеральных или консервативных воззрений, — до тех пор мы не поймем, каким образом сквозь одну и ту же цивилизацию современности с одной стороны может протекать Христов Импульс, а с другой стороны — нечто такое, что не имеет ничего общего с христианством. Отчего это происходит? Мы поймем это только тогда, если направим взор на повторные земные жизни руководящих личностей. Вот тогда мы поймем, что люди из прошлых цивилизаций переносят в позднейшие земные эпохи то, что они воспринимали как мысли, как волевые импульсы в своих прежних земных жизнях.

Мы видим, как выступают личности в той области, которая стала руководящей в нашу эпоху. Возьмем, например, ту личность, которая для внешней жизни, а именно для всего, что оказывает на нее влияние из области наук, стала исключительно авторитетной в новейшее время: Лорд Бэкон, Бэкон Веруламский. Эта личность выступила, мы знакомимся с ее жизнью. Мы наблюдаем эту личность внутри христианской цивилизации. В том, что является внешней писательской деятельностью Бэкона Веруламского, ничто не напоминает о Христовом Импульсе. С таким же успехом он мог бы произрасти из нехристианской цивилизации. То, что он говорит о христианстве, является чем-то чисто формальным рядом с тем, что есть его непосредственный душевный импульс. Мы замечаем это своеобразие его характера в нем как в ученом, как в философе и как в государственном деятеле.

Или взглянем на такую личность, как Дарвин. Что общего у Дарвинова христианства — он был хорошим христианином, — но что общего у Дарвинова христианства даже в самой малой степени с тем, что Дарвин думал о происхождении животных и человека? — Совсем ничего. Там действует совсем другая тенденция, совсем другой импульс, чем христианский. Мы не разберемся в этом, если не спросим себя: Как обстоит дело с прежними земными жизнями у Бэкона Веруламского или у Дарвина? Что они перенесли из их прежних земных жизней в эту земную жизнь?

Этот вопрос о повторных земных жизнях впредь, если Антропософское Общество обретет свое истинное значение, не должен ставиться лишь абстрактно. То, что мы знаем, — мы живем на Земле повторно, то или иное переходит из одной земной жизни в другую, — эти соображения вообще, конечно, очень хороши, но вместе с тем относительно безобидны, потому что они приводят только к общему признанию, к вере. Серьезный оборот дело сможет принять только в том случае, если мы направим взор на вполне конкретного человека, и когда его конкретную жизнь в какую-либо позднейшую эпоху мы поймем, исходя из его конкретной жизни в прошлых эпохах.

С таких наблюдений мы теперь и начнем; прежде всего мы хотим рассмотреть нечто исторически значительное , чтобы отнестись к кармическим наблюдениям со всей полнотой серьезности, — чтобы к прогрессу в развитии человечества касательно цивилизации и всего того, что делает человечество, подойти таким образом, чтобы мы могли заметить, как из одной эпохи люди переносят в другую эпоху то, что они усвоили в прошлые времена.

Мы видим, как в одну определенную эпоху выступает, скажем, Бэкон Веруламский, а позже мы видим, как выступает Дарвин; мы замечаем нечто родственное в них. Если отнестись поверхностно, тогда изучают, как Бэкон, или Дарвин пришли к своим взглядам. Но если хотят подойти более углубленно, тогда находят, что они внесли в христианскую цивилизацию нечто такое, чего, исходя из христианской цивилизации, понять совершенно невозможно. С необходимостью всплывает вопрос, если мы оглянемся назад: разве у Бэкона или у Дарвина не было прежних земных жизней?

Из этих прежних земных жизней они перенесли то, что бросается нам в глаза в их позднейших земных жизнях. Только тогда понимаем мы эти личности исторически, когда понимаем их как индивидуальности. Ибо когда карму принимают в расчет с необходимой серьезностью, тогда история становится понятной в человеческих делах, в течениях человеческой жизни, идущих из далекого прошлого в настоящее, в будущее.

Об этих вещах отныне не должно больше говориться, сказал бы я сдержанным образом; надо говорить так, чтобы это соответствовало положению фактов в духовной жизни, — чтобы внешний мир истории и природы выступал перед нами таким образом, чтобы за этим внешним миром истории и природы открывалось то, что струится туда как спиритуальные факты. 

* * * 

При всех обстоятельствах, человеку сперва легче понять выдвижение и обсуждение таких вопросов, на которые я только что указал, чем воспринять их непосредственно в духовном и физическом мирах, в которых мы живем. Ибо видите ли, так, как думают о вещах обычной жизни, как судят о вещах в обычной жизни, — таким способом о подобных вещах судить нельзя. И я позволю себе сегодня, чтобы ознакомить вас со всеми основаниями, которые надо принять во внимание при обсуждении подобных вопросов, в заключение первого рассмотрения такого рода вещей (до того, как мы перейдем к ответу на вопросы: кем был Бэкон в предшествующей жизни?) сделать замечание личного порядка, которое все же, как я полагаю, является вполне объективным.

В выходящих в настоящее время номерах “Гетеанума” я описываю свой жизненный путь. Но в сочинении, предназначенном также для чтения во внешнем мире, нельзя высказать все то, что приходит на ум, и, конечно, то здесь, то там необходимы некоторые дополнения для тех, кто серьезно намеревается внутри нашего движения искать путь в духовный мир. И таким образом я хотел бы все же сегодня, до того как в следующей лекции я подойду к ответам на такие вопросы, как здесь поставленные, сделать именно это личное, индивидуальное замечание.

Видите ли, если человек, подобно мне самому, жил с шестидесятых годов прошлого столетия вплоть до современности, тогда, ведь, живешь в такое время, когда в человеческую цивилизацию вступило правление Михаэля, сменившее правление Габриэля, длившееся три с половиной столетия. Правление Михаэля означает вступление солнечного Михаэлева импульса во всю цивилизацию в ходе поступательного развития человечества, начиная с конца семидесятых годов прошлого столетия. Когда довелось жить во время, непосредственно последовавшее за наступлением эпохи Михаэлева влияния, — жить с такими же юными товарищами, чтобы тогда (значит, в восьмидесятых, девяностых годах, когда Михаэлево правление начало давать о себе знать за кулисами внешних событий) развить в себе душу характера, или душу рассудочную, — вы знаете, что ее образуют примерно между двадцать восьмым и тридцать пятым годами жизни человека, — то если по-настоящему живешь в душе характера, или душе рассудочной, так находишься ведь вне физического мира. По большей части человек, если он переживает себя сознательно, переживает себя в душе характера, или душе рассудочной, то он находится вне физического мира.

Мы расчленяем человека на физическое тело, эфирное тело и тело ощущающее. Своим физическим телом он явственно стоит в физическом мире, Своим эфирным телом он также еще живет во внешнем мире, телом ощущающим он равным образом сильно живет во внешнем мире. Душой ощущающей он все еще живет в нем. Однако полностью вне внешнего мира человек может жить, если он в душе сознательной, которая ведь пробуждается на тридцать пятом году, — если он, стало быть, совершенно сознательно живет в душе рассудочной, или душе характера. Тут можно вполне, всецело войти в душевное бытие. Поэтому и была тогда — то есть, в восьмидесятых, девяностых годах прошлого столетия — предоставлена возможность для каждого, кто был к этому предрасположен, своей душой рассудочной, или душой характера, в большей или меньшей степени жить вне физического мира.

Что это значит? Это значит, что благодаря тому, что человек своей душой рассудочной, или душой характера, жил вне физического мира, он мог жить в той области, в той сфере, куда как раз вступил Михаэль, проникая в земную жизнь.

Потому что, видите ли, в 80-90 годах происходило многое такое, чем люди восхищались, на чем они были воспитаны, чем они сами себя воспитывали. И как раз это время многословно и высокопарно описано новейшими литераторами. Возьмите все то, что сообщали журналы, что приносило искусство, что тут выступало в 80-90 годах прошлого столетия, что протекало так: 1879 год, 1880 год и т.д. Но как раз в эти годы имело место еще и другое свершение. Тогда была некая тонкая завеса, и за этой тонкой завесой там находился тесно примыкающий к нашему физическому миру другой мир. Это было самое примечательное в конце XIX столетия. Это было самое примечательное в годы, предшествовавшие окончанию Кали-Юги, — Кали-Юга закончилась ведь вместе с XIX столетием, — за тонкой, как паутина, завесой, за которую не могло проникнуть только наше обычное сознание, находился некий пограничный мир: тут разыгрывалось то, что должно будет все больше и больше выступить в физическом мире и что в этом физическом мире должно будет проявиться в своих последствиях. В самом деле, было нечто таинственное в этом времени конца XIX столетия. За некой завесой разыгрывались могучие явления, которые все группировались вокруг того духовного существа, которого мы именуем Михаэлем. Там были могучие приверженцы Михаэля — человеческие души, которые тогда не были в физическом теле, а находились между смертью и новым рождением; но были там также и могучие демонические власти, которые, находясь под ариманическим влиянием, восставали против того, что должно было придти в мир благодаря Михаэлю.

Видите ли, если мне позволено сделать сейчас личное замечание, то оно заключается в следующем. Я сам, подрастая, никогда не имел, собственно, никаких затруднений в отношении восприятия духовного мира. То, что духовный мир приносил мне навстречу, — это входило в мою душу, преобразовывалось в идеи, принимало форму мыслей. А то, что для других людей было так легко, давалось мне с трудом. Я быстро схватывал естественнонаучные закономерности, зато отдельные факты не хотели оставаться в памяти, не входили в нее. Волновую теорию, воззрения математиков, физиков, химиков я постигал с легкостью; наоборот, взглянуть на какой-нибудь минерал раз или два, чтобы его запомнить, для меня — не так, как для многих людей, — было недостаточно; это должно было повторяться тридцать, сорок раз. Факты внешнего физического мира оказывали мне противодействие в отношении их удержания в памяти, усвоения. Мне было не легко входить в этот физически-чувственный мир.

Вследствие этого, вполне живя в своей душе рассудочной, или душе характера, я мог находиться внутри этого мира за завесой, в этой области Михаэля, испытывая все то, что там разыгрывалось. Именно тогда и возникли великие требования обратиться теперь со всей серьезностью к духовной жизни, поставить вопросы такого большого значения. Внешняя жизнь не давала к этому никакого повода. Внешняя жизнь продолжала писать старую филистерскую биографию Дарвина и Бэкона. Но там, за кулисами, за этой тонкой завесой, в области Михаэля — там уже были подняты великие жизненные вопросы. И, прежде всего, научились там понимать одно: какая громадная разница — поставить вопрос в своей душе и возможностью заговорить об этом.

Нынешний человек думает: о том, что знаешь, можно и говорить. И все, что современный человек узнает, он как можно скорее превращает в слова и произносит их. Вопросы же, которые в области Михаэля именно в восьмидесятые, девяностые годы играли такую роль, — эти вопросы продолжали оказывать свое воздействие, если они оседали в сознании человека. И хотя уже в течение десятилетий жизнь проходила под влиянием этих вопросов, тем не менее, каждый раз, когда следовало об этом заговорить, неизменно выходило так, как если бы враги Михаэля все снова и снова подступали к человеку и придерживали его язык. Так что о некоторых вещах говорить было нельзя.

И видите ли, также в среде антропософского движения многое должно было быть еще перенесено в будущее — то, что в некоторой мере оставалось тайной Михаэля. Сюда прежде всего относятся истины, которые касаются таких кармических закономерностей. С некоторого времени стало возможным говорить об этих вещах прямо. Отныне уже в течение месяцев существует возможность — как раз также и для меня стало возможным — об этих вещах говорить прямо. Потому это и совершилось и совершается, а также и здесь должно совершиться, что отныне о закономерностях в земных жизнях теперь можно говорить прямо. Ибо это связано с раскрытием тайн Михаэля, которые разыгрывались таким образом, как я это вам описал.

Это есть одна из тех конкретных вещей, о которых я раньше говорил абстрактно. Я сказал в первой части этой лекции, имея в виду одну из возможностей, что духовный мир мог отступиться. Он не отступился. На самом деле это явствует из всего того, что именно со времени Рождественской конференции стало возможным давать Антропософскому Обществу благодаря тем средствам, которые были мне дозволены с того времени для самостоятельных оккультных исследований; это суть совсем не новые вещи, ибо в оккультном не допускается, чтобы вещи, которые были открыты вчера, сегодня сразу же сообщались; это все старые вещи, которые были пережиты таким образом, как я вам это описал, однако к этому присоединилось то обстоятельство, что были вынуждены замолчать демоны, которые раньше об этих вещах не позволяли говорить.

Этим указывается на такой происшедший переворот. И я рассказываю вам об этом по той причине, чтобы вы обрели нужную серьезность, когда в будущем пойдет речь о конкретных повторных жизнях выдающихся и невыдающихся личностей. Эти вещи нельзя принимать легкомысленно, к ним надо относиться с подобающим почтением.

Так вот, я хотел сделать эти замечания. В ходе следующих лекций они будут дополнены, и из них обнаружится еще дальнейшее. Но я хотел до того, как я начну говорить о прежних воплощениях Дарвина и других, прежде всего обратить ваше внимание на ту духовную атмосферу, на тот духовный свет, в которых созерцаются подобные вещи, В следующий раз, когда мы встретимся здесь, на собрании членов Общества, мы поговорим дальше об этих вещах. 

* * * 

Еще я должен сказать, что антропософское движение у нас ведь теперь — эзотерическое движение в тесном смысле слова, которое подразделяется на различные секции. Прежде всего, имеется секция общей антропософии, которая должна содержать в себе эзотерическое для всех человеческих душ. Затем мы имеем педагогическую секцию — с ней мы еще ознакомимся; мы имеем также медицинскую секцию. Мы имеем две художественные секции; одну, предназначенную для изобразительных искусств, и другую для искусств — музыкального и образотворческой речи. Мы имеем естественно-научную секцию. Мы имеем астрономическо-математическую секцию. Об этих вещах я потом, при надлежащем случае, еще сделаю сообщение.

Итак, секция общей антропософии прежде всего будет представлена перед миром своим первым классом; и занятия этого класса уже давно проводятся в Дорнахе; а также и в других различных местах, — например, в Праге, Бреславле, Париже — я веду такие занятия. Так вот, к тем вещам, которыми мы здесь занимаемся, присоединяется также и подобное занятие, и на ближайший вторник здесь предусмотрено такое занятие. Для этого необходимо, чтобы те друзья, которые в состоянии стать членами этого класса, вообще эзотерического движения, — чтобы они были туда приняты.

О строгих условиях я буду говорить после, на первом занятии. Но прежде всего речь пойдет о том, что приема в первый класс могут добиться только те друзья, которые по меньшей мере два года принадлежат к антропософскому движению. Исключения могут быть сделаны только в редких случаях. Кроме того, руководство этой школы при Гетеануме оставляет за собой право предоставлять членство в ней или же отказывать в этом.

С самого начала надо сказать, что в будущем каждый, кто будет иметь интерес и стремление к спиритуальным мирам, сможет вступить в Антропософское Общество. У человека там, так сказать, нет других обязательств, кроме тех, которые обязан выполнять каждый, подобающе мыслящий, порядочный человек.

Напротив того, школа, которая должна открывать путь в сам духовный мир, вынуждена предъявлять очень серьезные требования. Тот, кто хочет стать членом школы, должен быть настоящим представителем антропософского дела в мире.

Не называйте это нарушением человеческой свободы! Свобода должна быть ведь взаимной. Кто хочет стать членом школы, прежде всего является свободным человеком, однако руководство школы тоже должно быть свободным. Оно должно свободно решать, кому оно хочет предоставить духовные сокровища школы. Это есть, так сказать, некий спиритуальный договор, заключенный между руководством школы и отдельными членами. Поэтому школа должна оставлять за собой право, когда обнаруживается, что у кого-нибудь, кто стал членом школы, поступки расходятся с импульсами школы, что он ведет себя в жизни не так, как подобает представителю школы, тогда школа должна быть вправе свободно решить: этот человек не может больше оставаться членом школы или какое-то время не может быть им.

То, что эти вещи должны строго соблюдаться, должно для вас стать ясным из того факта, что прежде, чем стало возможным провести занятия здесь, в вашей среде (что должно иметь место в первый раз в ближайший вторник, а затем продолжаться), в ходе занятий школы уже возникла необходимость исключить из школы человек шестнадцать — семнадцать. Вещи, относящиеся к оккультной жизни, должны быть приняты в их полной реальности.

Таким образом, если кто-нибудь полагает, что он действительно может поступить в школу в качестве представителя антропософского дела в мире, пусть подает заявление. Предварительные внешние условия заключаются в том, чтобы не менее двух лет состоять членом Антропософского Общества. Друзья, состоящие членами свыше двух лет, должны заявить об этом, если они еще не имеют синего удостоверения. В будущем красные удостоверения будут выдаваться членам Антропософского Общества, а синие удостоверения — членам школы.

Тех друзей, следовательно, которые желают стать членами школы, но, как я уже говорил, еще не получивших удостоверений, хотя они уже писали об этом, но их просьба еще не могла быть удовлетворена, значит еще не получивших синего удостоверения, я прошу сегодня вечером или по крайней мере в ближайшие дни, и лучше всего как можно скорее, записаться здесь, у д-ра Ваксмута. Мы благодаря этому получим список поступающих к нам, и тогда те лица, которые будут допущены в школу, смогут получить свое синее удостоверение к первому уроку, который, как сказано, намечен на ближайший вторник.