Познания в области духовной науки, о которой говорит­ся в этой книге, может достичь каждый. Описания, по­добные тем, что даются в этой книге, рисуют мысли­тельный образ высших миров. И в известном отноше­нии они являются первым шагом к самостоятельному созерцанию. Ибо человек является мыслящим сущест­вом. И он может найти свой путь познания лишь тог­да, когда он исходит из мышления. Когда его разуму дается картина высших миров, она не остается для него бесплодной даже в том случае, если в начале это лишь как бы повествование о высших фактах, созерца­ние которых еще не доступно его собственному зрению. Ибо мысли, которые даются ему, сами по себе пред­ставляют силу, которая продолжает действовать в ми­ре его мыслей. Эта сила будет действовать в нем; она пробудит дремлющие задатки. Тот, кто думает, что излишне предаваться созерцанию подобного мысли­тельного образа, заблуждается. Ибо он видит в мысли лишь несущественное, абстрактное. Но в основе мысли лежит живая сила. И как для того, кто обладает по­знанием, она является непосредственным выражением того, что созерцаемо в духе, так в том, кому она сооб­щается, она действует как зародыш, рождающий из се­бя плод познания. Кто, пренебрегая работой мышле­ния, захотел бы ради высшего познания обратиться к иным силам в человеке, тот упустил бы из виду, что именно мышление есть высшая из способностей, кото­рыми обладает человек в чувственном мире. Итак, тому, кто спрашивает: как приобрету я сам высшие познания в духовной науке?, — надо ответить: прежде всего изучай их по сообщениям других людей. И если он возразит: я хочу видеть сам, я не хочу ничего знать о том, что видели другие, на это ему надо ответить: именно в усвоении сообщений других и заключается первая ступень к собственному познанию. На это мож­но сказать но ведь тогда я вынужден сначала слепо верить. Но при сообщении дело идет вовсе не о вере или неверии, а лишь о непредвзятом принятии того, что слышат. Истинный духоиспытатель (Geistesforscher) никогда не говорит с ожиданием, что к нему отнесутся со слепой верой. Он всегда только имеет в виду: я пережил это в духовных областях бытия и я рассказы­ваю об этих своих переживаниях. Но он знает также, что для другого человека восприятие этих пережива­ний и воздействие рассказанного на его мысли явля­ются живыми силами для духовного развития.

То, о чем идет здесь речь, лишь тот увидит правиль­но, кто примет во внимание, как всякое знание о душев­ных и духовных мирах покоится в подосновах челове­ческой души. Вскрыто оно может быть через «путь познания». «Принять» же можно не только то, что от­крыто самим, но также и то, что открыто из душевных основ другим. Даже тогда, когда сам еще ничего не сделал для вступления на путь познания. Правильное духовное принятие пробуждает в незамутненном пред­рассудками уме (gemut) силу понимания. Бессозна­тельное знание отзывается на духовный факт, найден­ный другим. И этот отзыв не есть слепая вера, но пра­вильное проявление здорового человеческого рассудка. В этом здоровом понимании следовало бы видеть зна­чительно лучший исходный пункт к самостоятельному познанию духовного мира, нежели в сомнительных мис­тических «погружениях» и т. п., в чем часто полагают обрести нечто лучшее, чем в том, что может признать здоровый человеческий рассудок, когда ему предлага­ется это подлинным духовным исследованием.

Невозможно переоценить то, насколько для желающего развить в себе высшие познавательные способности необходимо пройти через самую строгую работу мысли. Это следует подчеркнуть тем более настоятельно, что многие люди, желающие стать «видящими», как раз слишком низко ценят эту серьезную и самоотверженную работу мышления. Они говорят: не может же мне помочь «мышление»; все дело в «ощущении», в «чувстве» или в чем-либо подоб­ном. На это следует возразить, что никто не может стать «видящим» в высшем смысле (т. е. по настоя­щему), кто перед этим не вработался в жизнь мысли. У многих неблагоприятную роль играет здесь извест­ное внутреннее удобство. Они сами не сознают этого удобства, так как оно облекается в презрение к «аб­страктному мышлению», к «праздной спекуляции» и т. д. Но как раз тогда и не ценят мышления, когда смешивают его с праздными, абстрактными измышле­ниями. Подобное «абстрактное мышление» легко спо­собно убить сверхчувственное познание; мышление, ис­полненное жизни, может стать для него основой. Ко­нечно было бы гораздо удобнее, если бы было возмож­но достигнуть высшего дара видения, избегая работы мысли. Этого как раз и желали бы многие. Но здесь нужна внутренняя твердость, душевная уверенность, к которым может привести только мышление. Иначе является лишь бесцельное мелькание и вспыхивание образов, сбивчивая душевная игра, которая хотя и может кому-нибудь доставить наслаждение, но не име­ет никакого отношения к действительному проникнове­нию в высшие миры. — Если мы дальше обсудим, ка­кие чисто духовные переживания происходят в чело­веке, который действительно вступает в высший мир, то мы поймем также, что тут есть еще и другое. «Ви­дящий» должен в душевной жизни обладать абсолют­ным здоровьем. И нет лучшего ухода за этим здоровь­ем, чем подлинное мышление. Это здоровье может даже серьезно пострадать, если упражнения для выс­шего развития не будут построены на мышлении. Как верно то, что здраво и правильно мыслящего человека дар ясновидения сделает еще здоровее, еще приспособленнее к жизни, чем он является без него, так же вер­но и то, что всякое желание развиваться при боязни усилия мысли, всякая мечтательность в этой области способствует фантазерству, а также неправильному от­ношению к жизни. Кто будет стремиться к высшему познанию при соблюдении сказанного здесь, тому не­чего бояться; но оно допустимо только при этом усло­вии. Это условие имеет дело только с душой и духом человека; говорить при этом о вредном в каком-либо отношении влиянии на телесное здоровье — абсурд.

Необоснованное неверие во всяком случае является вредным. Ибо в воспринимающем оно действует, как отталкивающая сила. Оно мешает ему воспринимать оплодотворяющие мысли. Для раскрытия высших чувств требуется не слепая вера, но это восприятие мира мысли духовной науки. Духоиспытатель подхо­дит к ученику с требованием: не верить должен ты то­му, что я говорю тебе, а мыслить это, сделать это со­держанием твоего собственного мира мысли, тогда мои мысли уже сами будут действовать в тебе так, что ты познаешь их в их истине. Таков подход духоиспытателя. Он дает толчок, сила же истинного понима­ния поднимается из собственной глубины воспринимающего. И надо искать духовнонаучные наблюдения в этом смысле. Тот, кто твердо решил погрузиться в них своим мышлением, может быть уверен, что рано или поздно они приведут его к собственному созерцанию.

Уже в сказанном намечается первое свойство, ко­торое должен развить в себе тот, кто хочет придти к собственному созерцанию высших фактов. Это есть беззаветная, непредвзятая отдача тому, что раскрыва­ет человеческая жизнь или же находящийся вне чело­века мир. Тот, кто к какому-либо явлению мира подхо­дит с суждением, взятым из своей прежней жизни, отгораживает себя таким суждением от спокойно­го всестороннего влияния, которое могло бы оказать на него это явление. Учащийся должен уметь в каждый момент стать совершенно пустым сосудом, в который вливается чуждый мир. Мгновениями познания являют­ся лишь те мгновения, когда молчит всякое суждение, всякая критика, исходящая от нас. Например, когда мы встречаемся с человеком, дело вовсе не в том, муд­рее ли мы его. И самое неразумное дитя может от­крыть нечто величайшему из мудрецов. И когда он со своим, премудрым суждением подходит к ребенку, тогда его мудрость, словно мутное стекло, встает перед тем, что должно ему открыть дитя*. Для этой отдачи откровениям чуждого мира необходима полная внут­ренняя самоотрешенность. И когда человек начинает испытывать себя, до какой степени обладает он этой отдачей, он придет к удивительным открытиям в самом себе. Тот, кто хочет вступить на путь высшего позна­ния, должен упражняться в том, чтобы в любой момент уметь погасить себя, со всеми своими предубеждения­ми. И пока он погашает себя, в него вливается иное. Лишь высокая степень такой самоотрешенной отдачи делает способным к восприятию высших духовных фактов, которые повсюду окружают человека. Можно целеустремленно воспитать в себе эту способность. На­пример, стараться воздержаться от всякого суждения об окружающих людях. Погасить в себе мерило при­влекающего и отталкивающего, глупого и умного, ко­торое привык прилагать, и попытаться без этого мас­штаба понимать людей только из них самих. Лучше упражнения проделывать среди людей, к которым питаешь отвращение. Нужно попытаться насильно побо­роть это отвращение и предоставить непредвзято вли­ять на себя тому, что они делают. — Или же когда находишься в обстановке, которая вызывает то или иное суждение, то побороть суждение и непредвзято отдаться впечатлениям**. — Надо предоставить вещам и событиям больше говорить себе, чем самому гово­рить о них. И надо распространить это также и на свой мир мысли. Побороть в себе то, что образует ту или другую мысль, и предоставить вызывать мысли только тому, что находится вовне. — Лишь когда подобные упражнения производятся со священной серьезностью и настойчивостью, они приводят к высшей цели позна­ния. Тот, кто не придает значения этим упражнениям, ничего не знает об их ценности. Тот же, у кого есть опыт в подобных вещах, знает, что отдача и непред­взятость суть действительные источники силы. Подобно тому как тепло, собранное в паровом котле, преобразу­ется в двигающую силу локомотива, так упражнения в самоотрешенной духовной отдаче претворяются в че­ловеке в силу зрения в духовных мирах.

Благодаря этому упражнению, человек делает себя способным к восприятию всего того, что его окружает. Но к этой способности восприятия должна присоединиться верная оценка. Пока человек еще склонен переоценивать самого себя в ущерб окружающему миру, до тех пор он заграждает себе доступ к высшему по­знанию. Тот, кто к каждой вещи или к событию внеш­него мира относится с точки зрения той радости или печали, которую они доставляют ему, тот предается такой переоценке самого себя. Ибо из своей радости и своей печали он ничего не узнает о вещах, а лишь нечто о себе самом. Когда я чувствую симпатию к человеку, то, прежде всего, я чувствую лишь мое отно­шение к нему. Если в моем суждении, в моем отноше­нии я нахожусь в зависимости исключительно от этого чувства радости, симпатии, то этим я выдвигаю на пер­вый план свою личную природу; я навязываю ее миру. Я хочу, таким как я есть, включить себя в мир, а не принять мир свободно, предоставляя ему жить сообраз­но действующими в нем силами. Иными словами, я терпим лишь к тому, что соответствует моей личной природе. Ко всему же остальному я проявляю отталки­вающую силу. Пока человек пленен чувственным ми­ром, он с особой враждебностью отталкивает от себя все нечувственные влияния. Учащийся должен развить в себе качество относиться к людям и вещам сообраз­но их особенности, предоставить каждому действовать сообразно его ценности, его значению. Симпатия и ан­типатия, радость и печаль должны получить совсем но­вые роли. Не может быть и речи о том, что человек должен искоренить их, должен стать глухим к симпа­тии и антипатии. Наоборот, чем больше он разовьет в се­бе способность не сразу отвечать суждением или поступ­ком на всякую симпатию и антипатию, тем более утон­ченную чувствительность разовьет он в себе. Он узна­ет на опыте, что симпатии и антипатии становятся выс­шего рода, когда он обуздывает в себе тот их род, ко­торый уже есть в нем самом. Самый несимпатичный предмет имеет в себе скрытые качества; он раскрывает их, если человек в своем отношении не следует своим себялюбивым чувствам. Кто работал над собой в этом Управлении, тот воспринимает все во всех отношениях тоньше, чем другие, ибо он не позволяет себе становиться невосприимчивым. Каждая склонность, которой следуют слепо, мешает видеть в верном свете окружаю­щие вещи. Следуя склонности, мы как будто врываем­ся в окружающее, вместо того, чтобы открыться ему и почувствовать его в его ценности.

И когда на каждую радость, и на каждое горе, на каждую симпатию и антипатию человек не будет бо­лее давать своего эгоистического ответа, своего эгоисти­ческого отношения, он станет также независимым и от сменяющихся впечатлений внешнего мира. То наслажде­ние, которое мы получаем от вещи, ставит нас тотчас в зависимость от нее. В вещи теряют себя. Человек, который сообразно сменяющимся впечатлениям теряет себя в радости или горе, не может идти путем высшего поз­нания. Со спокойствием должен принимать он радость и горе. Тогда он перестает терять себя в них; зато тогда начинает он их понимать. Радость, которой я отдаюсь, поглощает мое бытие в момент отдачи. Но я должен использовать радость лишь для того, чтобы через нее прийти к пониманию вещи, которая доставляет мне ра­дость. Для меня не должно иметь значения то, что вещь дает мне радость: я должен познать радость и через радость сущность вещи. Для меня радость должна служить лишь возвещением о том, что в этой вещи кроется свойство, способное доставлять радость. Это свойство должен я научиться познавать. Если я останавливаюсь на радости, если я всецело отдаюсь ей, то я являюсь лишь собой, изживающим себя; если ра­дость является для меня лишь поводом пережить ка­кое-либо свойство вещи, то этим переживанием я обогащаю мой внутренний мир. Для познающего наслаж­дение и страдание, радость и горе должны быть поводом, благодаря которому он учится у вещей. От это­го исследующий не становится тупым к радости и го­рю; но он возвышается над ними, чтобы они раскрыли ему природу вещей. Тот, кто развивается в этом на­правлении, увидит, какими учителями являются ра­дость и горе. Он будет чувствовать вместе с каждым существом и благодаря этому воспринимать открове­ние его внутреннего мира. Исследующий никогда не говорит себе только: о, как я страдаю, как я радуюсь, но всегда: как говорит страдание, как говорит радость. Он отдает себя для того, чтобы дать наслаждению и радости внешнего мира влиять на себя. Благодаря этому развивается в человеке совершенно новое отно­шение к вещам. Раньше на то или иное впечатление он отвечал тем пли иным поступком, потому что эти впечатления его радовали или доставляли печаль. Те­перь же он позволяет радости и печали быть органа­ми, посредством которых вещи говорят ему, какова их собственная сущность. Радость и горе из простых чувств становятся в нем органами чувств, посредством которых воспринимается внешний мир. Подобно тому, как глаз, когда он что-либо видит, не действует сам, но заставляет действовать руку, так и радость и горе не действуют сами в том, кто исследует духовное, по­скольку он их применяет как средство познания, но воспринимают впечатления, и то, что мы узнали через радость и печаль, это и является причиной поступка. Когда человек обращает радость и печаль лишь в орга­ны—проводники, тогда в его душе они строят те на­стоящие органы, посредством которых ему раскрывает­ся душевный мир. Глаз может служить телу лишь по­тому, что он орган—проводник чувственных впечатле­ний; радость и горе развиваются в очи души, когда они перестают быть лишь чем-то самодовлеющим и начина­ют раскрывать нашей душе чужую душу.

Благодаря вышеуказанным свойствам познающий получает возможность без препятствий со стороны своей личности предоставить себя воздействию того, что реально существует в окружающем его мире. Но и себя самого он должен поставить в правильное отно­шение к окружающему его духовному миру. Ведь, как су­щество мыслящее, он является гражданином духовно­го мира. Он лишь тогда сможет надлежащим образом стать им, когда он будет, в момент духовного позна­ния, давать своим мыслям направление, соответствую­щее вечным законам истины, законам страны духов. Ибо только таким образом может эта страна влиять на него и раскрывать ему свои факты. Человек не до­стигает истины, пока он предается лишь постоянно проходящим через его Я мыслям. Ибо тогда эти мыс­ли принимают направление, к которому их вынуждает то, что они возникают в пределах телесности. Беспоря­дочным и спутанным является мыслительный мир че­ловека, предающегося духовной деятельности, обусловленной, прежде всего, его телесным мозгом. Возникает одна мысль, обрывается, вытесняется другой мыслью. Тот, кто внимательно прислушается к разговору меж­ду двумя людьми, кто беспристрастно наблюдает за самим собой, может получить некоторое представле­ние об этой, подобной блуждающим огням, массе мыс­лей. До тех пор, пока человек посвящает себя исклю­чительно задачам чувственной жизни, его спутанное течение мыслей будет постоянно направляться на вер­ный путь фактами действительности. Я могу думать самым запутанным образом: повседневность принужда­ет меня в моих поступках к закономерности, соответ­ствующей действительности. Мои представления о го­роде могут быть самыми произвольными: если я захочу пройтись по городу, я должен буду сообразоваться с существующими фактами. Механик может входить в свою мастерскую с самыми хаотическими представ­лениями; законы его машин заставят его действовать должным образом. В пределах чувственного мира фак­ты постоянно вносят свои поправки в мышление. Если я составлю себе ложное представление о каком-либо физическом явлении, или о каком-либо растении, действительность выступит против меня и исправит мое мышление. Совсем иное, когда я рассматриваю свое отношение к высшим областям бытия. Они рас­крываются мне только в том случае, если я вступаю в их миры уже со строго упорядоченным мышлением. Там мое мышление должно дать мне правильное первое побуждение; иначе я не найду надлежащих путей. Ибо те духовные законы, которые изживаются в этих мирах, не уплотнились до физически-чувственного со­стояния, и потому не производят на меня вышеуказан­ного давления. Я могу следовать этим законам лишь в том случае, если они родственны моим собствен­ным — законам мыслящего существа. Здесь я сам дол­жен быть себе верным путеводителем. Таким образом, познающий должен сделать свое мышление строго упорядоченным. Понемногу его мысли должны совсем отвыкнуть следовать обыденному направлению. Они должны во всем своем течении принять внутренний ха­рактер духовного мира. Он должен быть в состоянии наблюдать за собой в этом отношении и держать себя в руках. Мысли не должны у него произвольно нанизываться одна на другую, но лишь так, как это соот­ветствует строгому содержанию мира мысли. Переход от одного представления к другому должен соответст­вовать строгим законам мышления. Как мыслитель, че­ловек должен являться как бы отражением этих законов мысли. Все, что не вытекает из этих законов, он должен запретить ходу своих представлений. Встрети­лась ему по пути излюбленная мысль — он должен от­странить ее, если она нарушает правильное течение. Если какое-нибудь личное чувство желает насильствен­но придать его мыслям направление, не вытекающее из них самих, он должен подавить его. — Платон тре­бовал от тех, кто хотел поступить в его школу, чтобы сначала они прошли курс математического обу­чения. И действительно, математика с ее строгими за­конами, которые не следуют обыденному течению чув­ственных явлений, очень хорошая подготовка для ищу­щего познания. Он должен, если хочет продвинуться в ней, отказаться от всякого личного произвола, от всякого нарушения. Ищущий познания подготовляет себя к своей задаче тем, что он по своей воле преодо­левает всякий самостоятельно проявляющийся произ­вол мышления. Он учится следовать исключительно тре­бованиям мысли и он должен научиться так поступать в мышлении, которое должно служить познанию духа. Эта жизнь мысли сама должна стать отображением неизменных, математических суждений и заключений. Куда бы он ни шел и где бы ни стоял, он должен стре­миться уметь мыслить именно таким образом. Тогда в него вливаются закономерности духовного мира, ко­торые бесследно проходят мимо него и сквозь него, когда его мышление носит обыденный, беспорядочный характер. Исходя из верных предпосылок, упорядочен­ное мышление приводит его к самым сокровенным ис­тинам. Подобные указания, однако, не надо понимать односторонне. Хотя математика и способствует хорошей дисциплине мышления, но можно придти к чистому, здоровому и полному жизни мышлению и не занима­ясь математикой.

И того же, чего ищущий познания добивается для своего мышления, должен он добиваться и в своих поступках. Они должны следовать законам благород­ной красоты и вечной истины, вопреки мешающим влияниям со стороны его личности. Эти законы должны иметь возможность давать ему направление. Если он начинает делать что-либо, что он признал правиль­ным, и если при этом не удовлетворено его личное чув­ство, все же из-за этого он не должен покидать пути, на который вступил. Но также не должен он и следо­вать ему лишь потому, что он доставляет ему радость, если он найдет, что это не согласуется с законами вечной красоты и истины. В обыденной жизни люди в своих поступках руководствуются тем, что их лично удовле­творяет, что приносит им плоды. Благодаря этому они навязывают течению мировых явлений направление своей личности. Они не осуществляют истинное, пред­начертанное в законах духовного мира; они осуществ­ляют требования своего произвола. Лишь тогда дейст­вуешь в согласии с духовным миром, когда следуешь исключительно его законам. Из того, что совершается лишь из личного, не вырастают силы, которые могут заложить основание для познания духа. Ищущий позна­ния не может только спрашивать: что принесет мне пользу, чем достигну я успеха, но он должен также быть в состоянии поставить вопрос: что я познал как благо? Отречение личности от плодов действия, отречение от всякого произвола: вот те строгие зако­ны, которые он должен мочь себе предписать. Тогда он вступает на путь духовного мира, все его существо проникается этими законами. Он становится свободным от всякого давления со стороны чувственного мира: его Духочеловек поднимается над чувственной оболочкой. Так вступает он в развитие, направленное к духовно­му; так одухотворяет он себя самого. Нельзя говорить: что пользы мне в намерении всецело следовать законам истины, если быть может, я заблуждаюсь относительно этой истины? Все дело в стремлении, в образе мыслей. Даже тот, кто заблуждается, в своем стремлении к ис­тине обладает силой, которая отклоняет его от невер­ного пути. Если он заблуждается, эта сила овладева­ет им и выводит его на верный путь. Уже отговорка: ведь я могу и ошибаться, — является разрушительным неверием. Оно показывает, что человек не имеет никако­го доверия к силе истины. Ведь дело именно в том, чтобы он не вздумал ставить себе цели со своей эго­истической точки зрения, но чтобы он бескорыстно отдавал себя и предоставлял духу определять себе на­правление. Себялюбивая человеческая воля не может давать предписания истине; наоборот, сама эта истина должна стать властителем человека, должна проник­нуть насквозь все его существо, сделать его отобра­жением вечных законов страны духа. Он должен пре­исполниться этими вечными законами, чтобы излить их в жизнь. — Так же строго, как за своим мышлени­ем, должен ищущий познания наблюдать и за своей волей. Благодаря этому он становится со всей скром­ностью — без гордости — вестником мира истины и красоты. И тем самым он возвышается до того, что принимает участие в жизни мира духа. Благодаря это­му он поднимается с одной ступени развития на дру­гую. Ибо нельзя достичь духовной жизни посредством одного лишь созерцания; ее надо достичь путем пере­живания.

Если ищущий познания соблюдает эти описанные законы, то душевные переживания, относящиеся к ду­ховному миру, примут у него совершенно новый облик. Он не будет жить только в них. Они не будут больше иметь значения исключительно для его собственной жизни. Они разовьются в душевные восприятия выс­шего мира. Наслаждение и отвращение, ра­дость и печаль претворятся в его душе в душевные ор­ганы точно так же, как в его теле глаза и уши живут не только своей собственной жизнью, но бескорыстно пропускают через себя внешние впечатления. И благо­даря этому в настроение души, ищущей познания, все­ляются покой и уверенность, необходимые для иссле­дования в духовном мире. Большая радость уже не за­ставит его только ликовать, но сможет быть для него вестницей свойств мира, которые от него до сих пор ускользали. Она оставит его спокойным и благодаря спокойствию для него раскроются признаки существ, приносящих радость. Горе уже не наполнит его всеце­ло только скорбью, но сможет рассказать ему, какие свойства имеет существо, причиняющее горе. Как глаз ничего не желает для себя самого, а только указывает человеку направление пути, по которому ему надлежит идти, точно так же радость и горе поведут душу вер­ным путем. Это и есть состояние душевного равновесия, к которому должен придти познающий. Чем меньше радость и горе исчерпываются в волнах, которые они вздымают во внутренней жизни познающего, тем успеш­нее будут они образовывать глаза для сверхчувст­венного мира. Пока человек живет в радости и страда­нии, до тех пор он не познает через них. Когда благо­даря им он научится жить, когда он высвобождает из них свое самоощущение, тогда они становятся его органами восприятия, тогда он видит, тогда он познает через них. Неправильно думать, что познающий становится сухим, бесстрастным человеком, не способным к радости и страданию. Радость и страдание живут в нем, но если он исследует в духовном мире — то в преображен­ном виде они стали «глазами и ушами».

Пока человек живет в мире личными интересами, до тех пор вещи открывают лишь то, что связывает их с нашей личностью. Но это их преходящее. Если мы сами удаляемся от своего преходящего, и нашим само­ощущением, нашим «Я» живем в нашем пребывающем, тогда наше преходящее становится посредником; и то, что раскрывается через него, есть непреходящее, веч­ное в вещах. Это соотношение между вечным в нем (Seines eigenen Ewigen) и вечным в вещах должно быть твердо установлено у познающего. Еще прежде, чем приступить к другим упражнениям, вроде приве­денных выше, и выполняя их, он должен устремлять свой разум на это непреходящее. Когда я наблюдаю камень, растение, животное, человека, я должен пом­нить, что в них во всех выражается вечное. Я должен мочь спрашивать себя, что живет, как пребывающее, в преходящем камне, в преходящем человеке? Что переживет преходящее чувственное явление? — Не надо думать, будто подобное направление духа к веч­ному уничтожает в нас чуткое (hingebungsvolle) рас­смотрение и понимание повседневности и отчуждает нас от непосредственной действительности. Напротив. Каждый листик, каждая букашка откроют нам неис­числимые тайны, если на них будет устремлен не толь­ко наш глаз, но через глаз устремлен и дух. Каждый отблеск, каждый оттенок цвета, каждый звук останут­ся живыми и воспринимаемыми для чувств; ничто не утратится; только к этому еще присоединится безграничная, новая жизнь. И кто не может увидеть «самого малого», тот придет лишь к бледным бескровным мыслям, а не к духовному видению. — Все зависит от того образа мыслей, который мы усваи­ваем в этом направлении. Как далеко мы в нем продвинемся, это зависит от наших способностей. Мы должны лишь поступать правильно; остальное же пре­доставить развитию. Вначале для нас будет достаточ­но устремлять наше чувство к пребывающему. Именно благодаря этому, нам раскроется познание пребываю­щего. Мы должны ждать, пока нам не будет дано. И в свое время дается каждому, кто терпеливо ждет и ра­ботает. — Делая эти упражнения, человек вскоре за­мечает, сколь огромное превращение происходит в нем. Он научается определять большее или меньшее значение вещи лишь соответственно тому, каким по­знал он отношение этой вещи к пребывающему, вечно­му. Он приходит к иной оценке и иному почитанию ми­ра, чем раньше. Его чувство становится в совсем иные отношения ко всему окружающему миру. Преходящее уже больше не привлекает его только ради себя само­го, как это было раньше; оно становится для него еще и членом и символом вечного. И он научается любить это вечное, которое живет во всех вещах. Оно стано­вится близко ему, как раньше ему было близко прехо­дящее. И благодаря этому он не отчуждается от жиз­ни, он лишь научается каждую вещь оценивать сооб­разно ее истинному значению. Даже суетная мелочь жизни не пройдет мимо него бесследно; но человек, ищущий духовного уже более не теряется в ней, а по­знает ее в ее ограниченной ценности. Он видит ее в ис­тинном свете. Тот, кто захотел бы лишь витать в обла­ках и потерял бы из виду жизнь, был бы очень плохим познающим. Истинно познающий, благодаря ясному кругозору и правильному ощущению всего, со своей вы­соты сумеет найти место для каждой вещи.

Таким образом, познающему открывается возмож­ность не следовать больше одним лишь неуправляемым влияниям внешнего чувственного мира, которые на­правляют его желание то в ту, то в другую сторону. Благодаря познанию он заглянул в вечную сущность вещей. Благодаря преобразованию своего внутреннего мира он обретает способность воспринимать эту вечную сущность. Для познающего получают еще осо­бую важность следующие мысли. Когда он действует из себя самого, то он сознает, что действует, исходя из вечной сущности вещей. Ибо вещи высказывают в нем эту свою сущность. Таким образом, когда, ис­ходя из этого вечного, живущего внутри него, он дает направление этой своей деятельности, он действует в духе вечного мирового порядка. Он знает благодаря этому, что не только вещи управляют им; он знает, что сам управляет вещами согласно заложенным в них законам, которые стали законами его собственного существа. — Эта деятельность изнутри может быть лишь идеалом, к которому стремятся. Достижение це­ли лежит в бесконечной дали. Но познающий должен иметь волю ясно видеть этот путь. Это есть его воля к свободе. Ибо свобода есть поступок из самого себя. А из себя смеет поступать лишь тот, кто побуждения к действию черпает из вечного. Существо не поступаю­щее так, действует по иным побуждениям, чем те, кото­рые заложены в самих вещах. Такое существо восста­ет против мирового порядка. И тогда этот порядок дол­жен взять верх над ним. То есть: не может такое существо исполнить то, что предписывает своей во­ле. Оно не может стать свободным. Произвол единич­ного существа уничтожает себя самого последствиями своих поступков.

***

Тот, кто таким образом способен воздействовать на свою внутреннюю жизнь, продвигается в духовном по­знании со ступени на ступень. Плодом его упражнений явится то, что его духовному восприятию откроются просветы в сверхчувственный мир. Он научается пони­мать истины, относящиеся к этому миру, и путем соб­ственного опыта получит их подтверждение. Когда эта ступень достигнута, тогда к нему близится нечто, что может стать переживанием лишь на этом пути. Неким образом, значение которого лишь теперь может стать ему ясным, он получает так называемое посвящение (инициацию) от «Великих духовных руководящих Сил человеческого рода». Он становится «учеником Мудро­сти». Чем меньше в подобном посвящении будут ви­деть нечто, заключающееся во внешних человеческих отношениях, тем правильнее будет составленное о нем представление. Здесь возможен лишь намек на то, что происходит тогда с познающим. Он получает новую родину. Благодаря этому он становится сознательным обитателем в сверхчувственном мире. Отныне источник духовного прозрения струится к нему из более высо­кой сферы. Теперь свет познания не светит ему извне; но он сам переносится в источник этого света. Загадки, которые задает мир, получают в нем новое освещение. Отныне он говорит уже не с вещами, которые созданы духом, а с самим созидающим духом. Тогда собствен­ная жизнь личности в моменты духовного познания остается лишь для того, чтобы быть сознательным символом вечного. Сомнения относительно духа, кото­рые прежде еще могли возникнуть в нем, исчезают; ибо сомневаться может лишь тот, кого вещи еще мо­гут вводить в обман относительно господствующего в них духа. А так как «ученик Мудрости» может бесе­довать с самим духом, перед ним исчезает также вся­кий обманчивый облик, под которым он прежде пред­ставлял себе дух. Обманчивый облик, в котором себе представляют дух, есть суеверие. Посвященный выше суеверия, ибо он знает, каков истинный облик духа. Свобода от предрассудков личности, от сомнения и суе­верия, — вот признаки того, кто на пути познания до­стиг ученичества. Нельзя смешивать это единение между личностью и всеобъемлющей жизнью духа, с уничтожа­ющим личность растворением во «всеобщем духе». Такое «исчезновение» не может произойти при истин­ном развитии личности. И в отношении духовного ми­ра она остается как личность. Происходит не преодоле­ние личности, а ее наивысшее выявление. Если искать сравнения для этого слияния единичного духа со всеоб­щим духом, то нельзя для этого брать различные круги, совмещающиеся в один, чтобы в нем исчезнуть, но надо взять образ многих кругов, из которых каж­дый имеет совершенно определенный оттенок цвета. Эти разноцветные круги совпадают один с другим, но каждый отдельный оттенок сохраняет полностью свою сущность. Ни один не теряет полноты своих собствен­ных сил.

Здесь не может быть дано дальнейшего описания «Пути». Насколько это возможно, оно дано в моем «Тайноведении», которое составляет продолжение этой книги.

То, что здесь сказано о духовном пути познания можно, благодаря ошибочному пониманию, очень легко принять за совет, происходящий из тех душевных на­строений, которые влекут за собой уклонение от непо­средственного, радостного и деятельного переживания бытия. В опровержение этого необходимо подчеркнуть, что то настроение души, которое делает ее способной не­посредственно переживать действительность духа, не мо­жет быть распространено на всю жизнь, как общее тре­бование. Исследователь духовного бытия может приоб­рести власть над тем, чтобы приводить для этого насле­дования душу в необходимую отрешенность от чувствен­ной действительности так, чтобы в общем эта отрешен­ность не делала бы его человеком, чуждым миру — А с другой стороны надо отметить, что познание духовно­го мира, и не только то познание, которое приобретается благодаря вступлению на путь, но также и то, кото­рое приобретается через понимание духовно-научных истин непредубежденным здоровым человеческим рас­судком, ведет к более высокому нравственному образу жизни, к истинному познанию чувственного бытия, к жизненной уверенности и к внутреннему душевному здоровью.

__________

* Именно из этого видно, что при требовании «беззаветной от­дачи» дело не в отказе от собственного суждения или отдаче слепой вере. Ведь по отношению к ребенку подобное не имело бы никакого смысла.

** Эта непредвзятая отдача не имеет ничего общего со «слепой верой». Дело не в том, чтобы слепо во что-либо верить, но в том, чтобы не ставить «слепое суждение» на место живого впечатления.