Все исторические данные о "жизни Иисуса" заключают­ся в Евангелиях. Все остальное, не исходящее из этого источника, согласно мнению одного из выдающихся уче­ных по истории данного предмета (Гарнака), может "сво­бодно уместиться на одной страничке". Но какой же ис­точник представляют собою Евангелия? Четвертое из них, Евангелие от Иоанна, настолько сильно разнится от про­чих, что желающие идти в этой области путем историче­ского исследования, приходят к следующему выводу: "Если Иоанн дал подлинное изложение жизни Иисуса, то в таком случае три первых Евангелия (синоптические) несостоятельны; если же правы синоптики, то четвертое Евангелие нельзя принять, как источник" (Otto Schmiedel, Die Hauptprobleme der Leben Jesu-Forchung, S.I5). Таково утверждение, высказываемое с точки зрения историка. Однако здесь, где дело идет о мистическом содержании Евангелий, нам нет нужды ни признавать, ни отвергать подобной точки зрения. Но вот другой взгляд, с которым приходится считаться: "Если взять критерием Евангелий их согласованность, вдохновенность и полноту, то эти произведения оставляют желать многого, но и с обыкно­венной человеческой точки зрения они страдают немалы­ми несовершенствами". Таково суждение христианского богослова (Гарнак в "Сущности христианства"). Но кто стоит на точке зрения мистического происхождения Еван­гелий, для того без труда разрешаются противоречия и устанавливается гармония между четвертым и тремя первыми Евангелиями. Ибо произведения эти вовсе не ставят своей целью простой исторической передачи в обычном смысле слова. Они не ставили себе целью дать историческую биографию (ср. стр.81 ел.). То, что они дают, всегда было заложено в преданиях древних мистерий как прооб­раз жизни Сына Божьего. Они черпают не из истории, а из мистических преданий. Но, конечно, не во всех центрах мистерий эти предания могли быть доведены до дословного согласия между собою. Тем не менее это согласие было настолько велико, что буддисты почти так же рассказыва­ли о жизни своего Богочеловека, как христианские еван­гелисты о своем. Но естественно, что все же существовали и различия. Нужно только принять в соображение, что все четыре евангелиста черпали из четырех различных мисти­ческих преданий. За выдающуюся личность Иисуса гово­рит то, что Он пробудил у четырех разных писателей, принадлежащих к четырем разным преданиям, одинаковую веру в Себя: веру в Того, Кто в столь совершенной степени отвечал их типу посвященного, что они могли отнестись к Нему как к личности, чья жизнь была предна­чертана в их мистериях. И тогда они описали Его жизнь, каждый согласно своим мистическим преданиям. И если повествования трех первых евангелистов (синоптиков) сходны между собою, то это доказывает только, что они черпали из сходных традиций. Произведение четвертого евангелиста проникнуто идеями, напоминающими рели­гиозную философию Филона (ср.стр.54). Опять-таки это указывает лишь на то, что он исходил из тех же мистиче­ских преданий, которые были близки и Филону. - В Еван­гелиях мы имеем дело с различными составными частями. Во-первых, с фактическими сообщениями, производящи­ми первоначально впечатление, как будто они притязают на историчность. Во-вторых, с притчами, для которых факты служат только символами более глубокой истины. И в-третьих, с поучениями, содержащими изложение хри­стианского мировоззрения. В Евангелии от Иоанна нельзя найти ни одной настоящей притчи. Он исходил из мистической школы, где не считали нужным прибегать к прит­чам. - На то, как относятся друг к другу в первых трех Евангелиях эти, выдаваемые за исторические, факты и притчи, бросает яркий свет рассказ о проклятии смоков­ницы. Мы читаем у Марка (11, 11): "И вошел Иисус в Иерусалим и в храм; и, осмотрев все, как время уже было позднее, вышел в Вифанию с Двенадцатью. На другой день, когда они вышли из Вифании, Он взалкал. И, увидев издалека смоковницу, покрытую листьями, пошел, не найдет ли чего на ней; но, придя к ней, ничего не нашел, кроме листьев, ибо еще не время было собирания смокв. И сказал ей Иисус: отныне да не вкушает никто от тебя плода вовек!" В этом месте Лука дает следующую притчу (13, 6): "И сказал сию притчу: некто имел в винограднике своем посаженную смоковницу, и пришел искать плода на ней, и не нашел. И сказал виноградарю: "вот, я третий год прихожу искать плода на этой смоковнице, и не нахожу; сруби ее: на что она и землю занимает?" Это притча, которая должна символизировать непригодность старого учения, изображенного в виде смоковницы. То, что разу­меется образно, Марк передает как факт, имеющий, по-видимому, исторический характер. Поэтому можно при­нять, что события в Евангелиях надо вообще понимать не исторически, как если бы они имели значение лишь фак­тов чувственного мира, а мистически. Их надо брать как переживания, требующие для своего восприятия духов­ного созерцания и исходящие из различных мистических преданий. И тогда исчезает противоречие между Еванге­лием от Иоанна и Евангелиями синоптиков. Историческое исследование не имеет никакого значения для мистиче­ского истолкования. Возникло ли то или иное Евангелие несколькими десятилетиями раньше или позже, для мис­тика все они обладают равным историческим достоин­ством. И Евангелие от Иоанна совершенно так же, как и остальные.

Что же касается "чудес", то для мистического толкова­ния они не представляют ни малейших затруднений. Они будто бы нарушают физическую закономерность явле­ний. Но это лишь в том случае, если на них смотреть, как на события, совершающиеся только на плане физиче­ском, преходящем, и подлежащие обычному чувственно­му восприятию. Если же это суть переживания, доступные восприятию лишь на высшей, духовной ступени бытия, то становится вполне понятным, что их нельзя объяснять законами физического естественного миропорядка.

Итак, надо сначала правильно прочитать Евангелия, чтобы понять, в каком смысле они ставят себе задачей рассказ об основателе христианства. Рассказ ведется в стиле мистических сообщений. Они говорят так, как гово­рит мист о посвященном. Но посвящение передают они, как единственную в своем роде особенность Единого. И спасение человечества они ставят в зависимость от того, последуют ли люди за этим исключительным Посвящен­ным. То, что сошло к посвященным, было "Царство Божье". И Единственный в своем роде даровал это Царст­во всем, кто хочет за ним следовать. Личное событие с Единым стало общим делом всех, кто захочет признать в Иисусе своего Господа.

Это станет понятным, если принять, что уже в народной религии израильтян была заложена мудрость мистерий. Христианство вышло из иудейства. Нас не должно удивлять, что в христианстве мы находим как бы привитыми иудейству те же мистические воззрения, которые нам являлись уже, как общее достояние духовной жизни греческой и египетской. Исследуя народные религии, мы находим в них различные представления о духовном. Но если мы обратимся к более глубокой жреческой мудрости, служащей духовным ядром различных народных религий, то всюду встретим согласие. Так, Платон сознает себя в согласии с мудрыми жрецами Египта, когда в своем фило­софском мировоззрении хочет дать самую сущность гре­ческой мудрости. О Пифагоре говорят, что он совершил путешествия в Египет и Индию и посещал там школы мудрецов. Между философским учением Платона и книгами Моисея, взятыми в их глубоком смысле, многие лица, жившие приблизительно в эпоху возникновения христи­анства, находили столько сходства, что называли Платона Моисеем, говорящим по-аттически.

Итак, мудрость мистерий существовала повсюду. Чтобы стать мировой религией, она должна была заимствовать себе форму из иудейства. Иудейство ожидало пришествия Мессии. Неудивительно, что личность Единственного в своем роде посвященного из иудеев могла быть понята только таким образом, что этот Единственный должен быть Мессией. Тут проливается особенный свет на то об­стоятельство, что бывшее доселе в мистериях достоянием единичных лиц стало теперь достоянием народным. Иудейская религия всегда была религией народной. Народ смотрел на себя как на нечто целое. Его Иао был Богом всего народа. И если должен был родиться "Сын", то Он опять-таки мог стать только Спасителем народа. Не от­дельные мисты могли отныне получать для себя искупле­ние: оно должно было стать уделом всего народа. Итак, эта мысль, что один умирает за всех, лежит в основе иудей­ской религии. - Достоверно и то, что у иудеев существо­вали мистерии, которые из сумрака тайного культа могли быть пересажены в народную религию. Наряду с внешни­ми формулами священнического учения фарисеев суще­ствовала разработанная мистика. Теми же чертами, как и у других народов, описывается и эта тайная мудрость. Когда однажды один посвященный излагал своим слуша­телям таковую мудрость, и они почуяли ее сокровенный смысл, то они сказали ему: "О, старец, что ты сделал? О, если бы ты молчал! Ты думаешь, что можно без парусов и мачт плыть по безбрежному морю. Ты отваживаешься на это? Хочешь ли ты подняться на высоту? Этого ты не в силах сделать. Хочешь ли ты спуститься в глубину? Тогда зияющая бездна раскроется перед тобой". И каббалисты, от которых исходит этот рассказ, повествуют нам о четы­рех раввинах. Четыре раввина искали тайного пути к бо­жественному. Первый из них умер; второй утратил рассудок; третий стал причиной ужасных бедствий, и толь­ко четвертый, рабби Акиба, в мире вступил за ограду и вернулся оттуда.

Из этого ясно, что и иудейство имело в себе почву, на которой мог развиться Единственный в своем роде посвященный. Он должен был только сказать себе: я не хочу, чтобы спасение оставалось уделом немногих избранных. Я хочу, чтобы весь народ получил участие в спасении. Он должен был вынести в мир то, что избранные переживали в храмах мистерий. Он должен был пожелать взять на Себя задачу, Своей личностью стать для общины в духе тем, чем был прежде культ мистерий для его участников. Ко­нечно, Он не мог дать сразу этой своей общине сами переживания мистерий. Он не мог и хотеть этого. Но Он хотел всем дать уверенность в той истине, которая созер­цалась в мистериях. Он хотел влить во все последующее историческое развитие человечества ту жизнь, которая струилась в мистериях. Этим путем Он хотел поднять его на высшую ступень бытия. "Блаженны не видящие и верующие ". В форме доверия хотел Он вложить в сердца непоколебимую уверенность в существовании божествен­ного. Обладающий таким доверием, хотя бы и стоял вовне, пойдет наверное дальше, чем стоящий внутри, но без этого доверия. Душу Иисуса кошмаром должна была давить мысль, что среди стоящих вовне есть много таких, которые не умеют найти путь. Пропасть между посвящаемыми и "народом" должна была уменьшиться. Христианство для каждого должно было стать средством найти этот путь. Кто еще недостаточно зрел, для того по крайней мере не отре­зана возможность стать хотя бы бессознательно причаст­ным мистическому потоку. "Сын Человеческий пришел для того, чтобы найти и спасти погибших". Получить не­который доступ к плодам мистерий должны были отныне и те, кто еще не могли принять участия в посвящении. Отныне Царство Божие не должно было больше быть в столь безусловной зависимости от "внешних действий", нет, "оно не здесь и не там, оно внутри нас". Для Иисуса было не столь важно, как далеко тот или иной человек войдет в царство духа, но для Него важно было, чтобы все получили уверенность в существовании такого духовного царства. "Не тому радуйтесь, что вам повинуются духи, но тому радуйтесь, что имена ваши записаны на небесах". Это значит: имейте доверие к божественному; придет время, когда вы обретете его.