Как зародилась духовная жизнь московского прихода Общины христиан

христианство на Руси
еще не проповедано...
Николай Лесков

На рубеже 70-х и 80-х гг. пишущему эти строки довелось участвовать в первых шагах, которые сделало в Москве движение за религиозное об­новление. В городе было не меньше семи-восьми антропософских кружков, но в те годы члены их встречались тайно. Занятиями нашего небольшо­го объединения руководил Владимир Владимиро­вич Иванов, — искусствовед, он экстерном кончил курс Московской духовной академии и преподавал в ней, сколько помню, библейскую историю. О про­исходившем в других антропософских компаниях люди знали зачастую понаслышке. Говорили, что в группу, которую возглавлял небезызвестный Г.А. Бондарев, приезжали ректор штутгартской Духовной семинарии Общины христиан д-р Ф. Бенеш и пастор Д. Хорнеман. Впрочем, об этом лучше на­пишут другие, я же расскажу, как помню, о том, что видел лично и о самум настрое, в котором склады­вались те давние события.

В декабре 1980 г. у нас в кружке шли, в част­ности, разговоры о предстоящем на святки ред­ком событии — начале троекратного царского соединения Юпитера и Сатурна*. Воображению рисовалось ожидаемое небесное влияние. А тем временем происходило следующее. На оче­редном заседании кружка мы увидели гостью из Германии — священника. И хотя лекции по антропософии к нам приезжали читать видные персоны, эта встреча произвела неизгладимое впечатление, мы соприкоснулись с особой сто­роной искомого нами духовного знания. Нужно сказать, что Владимир Владимирович (одно время ученик петербургского искусствоведа, пе­реводчика-любителя и убежденного антропосо­фа В.А. Богословского) бережно впитал живую традицию, переданную К.Н. Бугаевой, М.В. Мои­сеевым, М.А. Скрябиной**, многими другими, и в духе русских первоантропософов умел создать на занятии душевный климат, оставлявший про­стор внутренним обертонам событий. И вот, вни­кая в рассказы новой знакомой о нынешней фор­ме семи таинств, в ее ответы на наши вопросы, участники ощутили, что она внесла в атмосферу кружка странную, ветхозаветную звучность воз­духа, какой-то ореол новозаветной устремленно­сти вперед. Слушатели оказались частью цепи времен: тронешь одно звено — и отзывается да­лекое прошлое... Гостья согласилась поделить­ся опытом участия в любительских постановках и пришла на репетицию отрывка мистерии «По­клонение пастухов». Пели мы, надо признаться, довольно заунывно, и почтенная дама сумела вселить в игру актеров-дилетантов искру добро­душного юмора. Из этого домашнего спектакля выросла традиция ставить оберуферовские и другие пьесы в московских вальдорфских шко­лах. Наши задушевные и строгие беседы заняли несколько вечеров Адвента. А утром предрож­дественского воскресенья (21 декабря) дома у супругов Ивановых дама-пресвитер прочла по-немецки текст таинства человекоосвященья — в мирском платье, но перед импровизированным алтарем с горящим семисвечником, и глубоко торжественно. Затем приобщила участников это­го сакраментального акта («...и говорит им: мир вам!») к чему-то, казалось, начатому и вечносу-щему. Нас было человек пятнадцать. Трудно передать, чту заронило в души горстки людей то появление Ирене Йохансон — так звали пасто­ра — в столице то ли Иродовой, то ли Иродиади-ной империи... Наступившие святки и Рождество явно осенял залог воплощения некого идеала, некого ритуала праведности — в чем бы она ни состояла в жизни.

Полгода спустя волею судеб В.В. Иванов покинул кружок. Группа пережила это остро, но продолжала свою пеструю деятельность*** вообще «без начальства» — без антропософов старшего поколения. То был нелегкий период. Чувствуя душевное сродство к отношению г-жи Йохансон к делу, мы в письмах звали ее прие­хать, не оставлять начатого.

И она приехала — как частное лицо, на свой страх и риск. Хотя приезд И. Йохансон был втрой­не подпольным («страха ради иудейска» нам при­шлось скрыть его от властей, от членов Общины и друзей-антропософов),  участникам нашей «анархической» группы было ясно, что нужно отправлять настоящее богослужение, человеко-служение с исполнением всего ритуала. Так мы и сделали: окна частной квартиры, смотревшие строго на восток, были закрыты плотными гарди­нами, были зажжены свечи и малое простран­ство наверху дома-башни превратилось в ката­комбу... Шли годы. С каждым новым приездом нашего верного друга мы приглашали одного за другим все больше людей из остальных антро­пософских кружков, чтобы сделать участие в обновлении религии доступным всем, кому могли доверить эту тайну, тогда небезопасную.

Затем, если не ошибаюсь, лет семь спустя по­сле первого священнодействия, в феврале 1990 года в Москву приехал Д. Хорнеман. Он уже смог воспользоваться «нажитым добром» (священны­ми сосудами, облачениями, алтарем) и опереть­ся на довольно широкий круг людей, питавший интерес к этой внутренней мини-реформации. Так весь процесс получил товарища и вступил во вторую стадию. 12 июня 1990 года в нашем городе совершилось таинство человекоосвяще-ния, звучавшее по-русски. Сделать это выпало Г. Дельбрюггеру.

Теперь, когда позади столько перипетий: «про­писка» Общины как общественной организации, денежные вопросы, личные распри и прочее, — возведение лубяной избушки московского при­хода идет к концу. И у иных доброхотов может возникнуть вопрос: не пора ли строить живое содержание храма дальше — скромное, но уже идеально-духовное? Как один реформатор-прак­тик говорил о нравственном христианстве графа Толстого: оно строится на простых истинах ду­ши.****

С.В. Казачков

** Об особенностях данной конъюнкции (ее даты: 31 .XII.1980, 4.Ill и 24.VII.1981) см: Звездный календарь: Пасха 1998 — Пасха 1999. [М., 1998] С. 88—98.

** Один пример: в круге друзей этой бесстрашной и значительной личности не порвалась нить глубокого понимания празднования святок (двенадцати святых ночей), протянутая из начала XX века (см.: Белый А. Письмо 8.1.1927 // Антропо­софский вестник, № 2, 3,1994).

*** Ставшую в городе очагом отдельных практических начинаний: антропософской педагогики, медицины, эвритмии, книгоиздания...

**** Штайнер Р. Из области духовного знания, или антропософии. М., 1997. С. 103—109.