Религиозно-философская критика евразийства

Евразийцы изначально, уже в 1920-е годы, ви­дели себя идеологами будущей России, свергшей иго коммунизма. Потому их концепции, предназна­ченные к прямому внедрению в социально-поли­тическую жизнь, были лишены метафизической глубины. За это евразийцев критиковали богословы и философы - как представители Серебряного ве­ка русской культуры, так и принадлежавшие тому же, что и евразийцы, историко-культурному поко­лению. Так, богослов Г. Флоровский (1893 - 1979) говорил в 1938 г. о вырождении евразийства в «по­верхностный политизированный идеологизм» («Евразийский соблазн»), а С.Булгаков упрекал ев­разийцев в «утилитарном» отношении к правосла­вию, сводимому к чисто культурному феномену (письмо евразийцу А. Ставровскому).

Однако самая меткая и глубокая критика евра­зийства исходила от Н.Бердяева. Тезисы Бердяева звучат абсолютно современно и, более того, про­рочески. Для нынешней России евразийство, дей­ствительно, соблазнительно: евразийцами сказано много верного о русском пути, и у евразийства есть много шансов сделаться официальной идеологией российского государства. Но если это произойдет, развитию России - прежде всего, духовному - бу­дет причинен сильнейший вред, и это явственно следует из бердяевского анализа евразийства.

Бердяев, философ «свободного духа», сразу почувствовал у евразийцев отсутствие проблема­тики именно духовной, связанной со «сложной культурой».²⁹ Евразийство - это «эмоциональная» реакция «национальных и религиозных инстинк­тов» на катастрофу 1917 года; подобная упро­щенность данного душевного типа может обер­нуться русским фашизмом». Дай Бог, чтобы про­рочество Бердяева (произнесенное в 1925 году!) не осуществилось, - только и можно сказать по этому поводу. Но почему Бердяев распознал в ев­разийстве фашистскую опасность? По той причи­не, что осуществленное на деле евразийство ока­жется национализмом; враждебность к Европе приведет к тому, что «евразийская культура будет одной из замкнутых восточных, азиатских куль­тур», - тоталитарной деспотией в плане политики: евразийцы - «в сущности, антиевразийцы».

Россия, как и европейский Запад, имеет свои кор­ни в греческой культуре, напоминает Бердяев. «Мы - платоники. Западные люди по преимуществу аристотелевцы», - заявил он. И отказ от духовной связи с Платоном и греческими учителями Церкви ради того, чтобы культивировать связь с Чингисханом, с «плотским туринским наследием», означает пред­почтение материалистического мировоззрения. Ев­разийцы заявляют, что исповедуют православие; но для них оно, по Бердяеву - «прежде всего этногра­фический факт, фольклор... Они берут православие извне, исторически, а не изнутри, не как факт духов­ной жизни, вселенской по своему значению». В пра­вославии евразийцы ценят не жизнь духа, но обрядово-бытовую сторону. И здесь, с одной стороны, Бердяев видит возврат к язычеству, а с другой - близость к стилю ислама.

Между тем, «православие не может быть только охранением, оно должно быть творческим богоче-ловеческим процессом».³⁰ Творчество состоит, в ча­стности, в постановке проблем нового религиозного сознания, чего избегает евразийское поколение, стремящееся «к упрощению, элементаризации, к бытовым формам православия, к традиционализ­му». Глубокая правда этих слов Бердяева раскры­вается в настоящее время: можно задохнуться в ат­мосфере современного националистического, «ев­разийского» православии, которое мало-помалу вы­тесняет из русской Церкви подлинно исповедниче-ский настрой, присутствовавший в ней в советское время. Ныне мы в России воочию видим, что охра­нительный церковный национализм, действительно, есть «реакция против мистики и романтики, против усложненного гносиса, против эсхатологических на­строений».³¹ В случае победы в России политиче­ской реакции (а данная тенденция налицо: чего сто­ит хотя бы возврат к советскому, сталинских времен, государственному гимну) и воцарения идеологии евразийского типа нежные ростки новой, софийской духовности будут безжалостно растоптаны. Право­славие при этом выродится в духовный «больше­визм», от которого предостерегал Бердяев,³² Россия не выполнит своей миссии.

Миссии же этой культурная замкнутость России абсолютно противопоказана. Напротив того, Рос­сия должна стремиться выйти «в мировую ширь» ради «раскрытия Западу своих духовных бо­гатств». Бердяев, следуя заветам В. Соловьева, видит конечную цель истории в образовании в ми­ре «единого духовного космоса, в который русский народ должен сделать свой большой вклад»... Но как обстоит дело в современной нам действитель­ности? Нам представляется, что начиная с середи­ны 1990-х годов Россия, формально оставаясь от­крытым обществом, начала вновь замыкаться, ду­ховно уходить в себя. Между русскими людьми -прежде всего, интеллигентами, носителями высо­кой культуры - и Европой воздвигнут непреодоли­мый экономический барьер; то лицо России, кото­рое ныне видит Европа - это лицо или лживого по­литика, или мафиозного «предпринимателя». В не­далеком будущем этот экономический барьер вполне может быть дополнен барьером политическим. Софийные проекты русских философов вновь оказываются утопиями.

«Евразия» или «Азиопа»?

14 ноября 2000 г. зрители российского ТВ могли увидеть в вечерних новостях кадр, который пора­зил многих. Президент Путин, находившийся в то время с визитом в Монголии, и глава монгольско­го государства вели дружескую беседу в прави­тельственной юрте на фоне гигантской беломра­морной статуи Чингисхана - великого азиатского средневекового деспота (XIII в.). Именно Чингис­хан возвысил Золотую Орду, под игом которой Русь находилась около трех столетий.

Перед лицом идола, словно призванного напо­минать о былой славе Монголии, русский и мон­гольский верховные правители любезно обмени­вались знаками вечной дружбы. Разумеется, в та­кого рода контактах на высшем уровне нет места случайным деталям и проявлению чувств: сцена эта знакомая и (скажем не слишком всерьез) тре­бует к себе герменевтического подхода. Для ее осмысления надо учитывать контекст событий.

Если говорить о перемене внешнеполитического курса России с уходом Б. Ельцина и передачей вла­сти Путину, то первое, что бросается в глаза - это переориентация российских внешнеполитических интенций с Запада на Восток. Одним из ключевых слов в этой новой ситуации является слово из лек­сикона эмигрантской прессы 1920-х годов, казалось бы, прочно забытое, но ныне в атмосфере судорож­ных поисков «национальной идеи», извлеченное на свет - слово «евразийство». Совсем недавно, также осенью 2000 г., в рамках СНГ (Союз Независимых Государств) был создан Евразийский экономический союз, куда, кроме России, вошли Белоруссия, Ка­захстан, Таджикистан и Киргизия.³⁴

Что это? Ряд случайностей или стратегически-ая линия России, нацеленная на новую поляриза­цию мира? И если верно последнее, то место не­давно исчезнувших мировых полюсов «коммунизм - капитализм» займут полюса «Восток - Запад». Россия вернет себе роль сверхдержавы, объеди­нившись со странами Востока для противостояния США и Западной Европе. Идеологические основы такой внешней политики несложно разработать, привлекая для этого обширное содержательное богатое наследие евразийцев.

Еще до того, как евразийцами была детально разработана концепция России как Евразии, это слово, давно носившееся в культурном российском воздухе, обыграл гениальный В. Розанов. Россия -не Евразия, но Азиопа, заявил он. Этот тезис, для русского уха звучащий несколько комически, точно выражает подлинный смысл евразийского учения. Дело в том, что, на взгляд евразийцев, деятель­ность Чингис-хана и прочих восточных деспотов сыграла глубоко положительную роль в судьбах всего евразийского континента, способствуя его объединению. Так, П. Бицилли говорил об изна­чальном культурном единстве Старого Света, вос­становление которого способствовало образование в XIII в. всеазиатской империи Чингисхана. И походы Тимура (Тамерлана) имели в конечном счете созидательную - «великую культурную цель: объе­динение Старого Света».³⁵

Особенно благоприятной была монгольская экс­пансия для средневековой Руси: вопреки всем ус­тоявшимся мнениям исторической науки, евразий­цы заявили, что татаро-монгольское иго (начало XIII - конец XV в.) принесло России неоценимую пользу. «Без «татарщины» не было бы России», - заявил П. Савицкий («Степь и оседлость»).³⁶ По его словам, если бы отсталая Киевская Русь XII в. по­пала под власть Запада или Турции, она утратила бы свою духовную сущность, тогда как религиозно идентифицированные татары не просто дали со­храниться русскому благочестию, но и способство­вали его расцвету. Под азиатским владычеством оформилась и окрепла российская государствен­ность; без Орды не возвысилось бы и Московское царство. На последнее не была возложена миссия Орды: Россия, утверждали евразийцы - «наслед­ница Великих Ханов, продолжательница дела Чин­гиза и Тимура, объединительница Азии»³⁷ и сози-дательница Евразии.³⁸

При всех вариантах евразийской историософии, ее представители исходят из ключевой интуиции, по которой Россия - это провинция империи Чингисхана, и именно «из монгольского ига пошло всё, чем красна русская жизнь».³⁹ И не в этой ли интуи­ции следует видеть глубинный смысл беседы Пу­тина с высокопоставленными монголами на фоне статуи Чингисхана?!

Славянство или туранство?

Примечательно, что славянское начало, хотя и окрашивает современное российское самосозна­ние, ныне весьма слабо проявляется во внешней жизни страны. В сущности, можно говорить только о сохранении русско-белорусского союза: пропасть между Россией и Украиной продолжает расши­ряться, - отчасти из-за упорного тяготения Украины к Западу. Задаваясь целью восстановить свой ста­тус могущественной империи, Россия не собирает­ся делать ставки на славянское единство. Нацио­налистические тенденции в современной России лишены славянофильского оттенка.

Примечательно, что и евразийцы в принципи­альных вопросах расходились со славянофилами, хотя и видели их в числе своих предшественни­ков. Правда, в основе обоих направлений лежит отталкивание от европейской культуры - как дряхлой, гибнущей, - и признание будущего за Россией. Но славянофилы полагали, что Россия должна возглавить европейское (и всего мира) развитие; от Европы славянофилы Россию нико­им образом не отделяли: они шли от представле­ния Гегеля об истории как едином общечеловече­ском процессе. Напротив того, по мнение евра­зийцев, России надлежит противопоставить себя Европе, предпочтя кровные связи с азиатами, «родство с прадедушкой Чингис-ханом» (А. Кизеветтер), союзу с братьями во Христе. Для славя­нофилов вопрос стоял о том, какую роль славяне будут играть в жизни Европы; для евразийцев речь шла о мощи России, почувствовавшей в себе ифу азиатской крови и при опоре на азиатский по­тенциал противопоставившей себя Европе:

Мильоны - вас.
Нас - тьмы и тьмы и тьмы.
Попробуйте, сразитесь с нами!
Да, скифы - мы!
Да, азиаты - мы, -
С раскосыми и жадными очами!

(А.Блок «Скифы», 1918)

Евразийцы полагали, что отнюдь не восточные славяне, но туранские и монгольские племена свои­ми военными походами объединили те территории, которые составили тело Российской империи. Но более того: поскольку «сожительство русских с ту-ранцами проходит красной нитью через всю русскую историю», мы должны ощущать внутри самих себя этот «туранский элемент», должны чувствовать себя «туранцами»...

Жесткая рука власти

Евразийские доктрины отводят в развитии куль­туры ведущую роль государству. Это не должно нас удивлять: Россия обладает огромной террито­рией (география - ключевой фактор для евразий­цев), а «освоение больших пространств - притом пространств степных и лесостепных - требует крепкой государственной организации, сильной и жесткой правительственной власти».⁴¹ При этом прообразом евразийского государства для пред­ставителей данного направления является средне­вековая империя монголов; отсюда их противо­стояние всякого рода сепаратизму и требование единодержавия, монархии для России.

И здесь снова хочется обратиться к идеям евра­зийцев. «Устойчивая евразийская форма государст­ва и власти, - утверждает Г. Вернадский, - это фор­ма военной империи».⁴² Таковы были империи мон­голов, Московское царство и Российская империя Петербургского периода; это не говоря уже об СССР, также «евразийском» государственном обра­зовании. И в том, что в нынешней России милитари­зация пошла полным ходом - снова обнаруживается не столько чья-то личная воля, сколько неотврати­мая евразийская логика.

Взгляд евразийцев на носителя власти в России двойственен. С одной стороны, как выше говори­лось, с образованием и развитием евразийской державы они связывают фигуру Чингис-хана, вос­точного деспота. С другой - в их сочинениях порой возрождается исконно русская мечта о христиан­ском правителе, святом князе, несущем тяжелый крест власти и готовом к мученичеству за Христа.⁴³ В воззрениях евразийцев сосуществуют прагма­тизм и некий мистицизм: так, им не чужда вера в то, что благоденствие государства зависит от бла­гочестия или пороков князя.

Здесь конец наших заметок смыкается с их на­чалом, где мы задались вопросом, почему по­сткоммунистическая российская власть столь охот­но поддержала восстановление храма Христа Спа­сителя. Тоновский храм - символ православной империи; когда в российском общественном созна­нии советская тенденция уступит место тенденции евразийской, центральный храм Москвы с полным правом сможет вновь рассматриваться как символ русского духа. Весь вопрос сейчас в том, насколько евразийская идеология будет тотальной.

Наталья Бонецкая

Примечания

²⁹ Бердяев Н. Евразийцы. - «Путь», 1926 г., № 1. Па­риж, с. 101.

³⁰ Там же. с. 104.

³¹ Там же. с. 105.

³² «Отрицание духовного аристократизма, отрицание сложности мысли, бескорыстного созерцания и творче­ской проблематики есть большевизм». - Там же.

³³ Там же. с. 102.

³⁴ После визита Путина в Монголию стали поговари­вать о присоединении к этому союзу и Монголии.

³⁵ Бицилли П.М. «Восток» и «Запад» в истории Старо­го Света. - «Евразия», с.88.

³⁶ «Евразия», с.74.

³⁷ Там же. с. 76.

³⁸ Бицилли П.М. «Восток» и «Запад»...с.91.

³⁹ Кизеветтер А. Славянофильство и евразийство. - «Евразия», с.21.

⁴⁰ Трубецкой Н.С. О туранском элементе в русской культуре. - «Евразия», с.81.

⁴¹ Вернадский Г.В. Начертание русской истории. -«Евразия», с. 106.

⁴² Там же. с. 107.

⁴³ Обе фигуры взяты из средневековой истории и прототипичны.