Как вальдорфский учитель, в преподавании я постоянно имею дело с образами. И чем больше я с образами работаю, тем больше вопросов у меня возникает.

Что такое образ? Откуда он появляется? Чем он отличается от наглядности? Действует ли образ на человека и если да, то как? Можно ли утверждать, что образ помогает познавать мир? Я хотела бы поделиться размышлениями и результатами поисков - поисков возможных ответов на поставленные вопросы.

Если мы заглянем в словари в надежде выяс­нить значение слова "образ", то удивимся разно­образию вариантов. Словари В. Даля, С. Ожего­ва, философский словарь дают различные тол­кования.

«Образ», в переводе с греческого, - в первую очередь, «картина», затем «застой, затишье, бездействие»; далее «любое образное изобра­жение»; а также «оттиск печати». Слово обозна­чает также теневую или зеркальную картину, обе они относились к естественным, природным кар­тинам и отличались от искусственных картин. Другими значениями слова «образ» являются «представление в душе» и «наглядная речь». Можно также говорить о сыне, как образе своего отца.¹

Сознательно или бессознательно мы еже­дневно впитываем в себя образы. Они воздейст­вуют на нас через культуру, рекламу, средства массовой информации.

На протяжении веков человечеству давались образы, из которых оно могло черпать жизнен­ную силу: истории Ветхого и Нового Завета, ми­фы, народные сказки, живопись, витражи и скульптура церквей и соборов... То, о чем они говорили человеку, можно было бы передать сло­вами Ангелиуса Силезиуса, повторяющего вслед за блаженным Августином: «Что любишь - в то и превратишься».

Что любишь, тем и стал в своем раденье многом,
Земное - стал землей, Божественное - Богом.

Но те образы, которые в более ранние време­на давали людям внутреннюю силу, ибо в пря­мом смысле слова вели людей по жизни, все больше отходили на задний план. Они продол­жали дарить силу тому, кто оставался открыт для них и был готов вслушиваться в их язык. Быть открытым для образа - значит быть готовым применить некоторые душевные, а также воле­вые усилия, чтобы понять язык образа. Сегодня эти образы вытесняются другими, которые мы ежедневно получаем через средства массовой информации. Они проникают в нас, влияют на нашу внутреннюю структуру. Современные пси­хологи уже бьют тревогу по поводу воздействия на нас рекламных образов. Они предупреждают, что за простыми на первый взгляд рекламными картинками скрывается конкретный технический замысел, цель которого - овладение волей всех, увидевших данную рекламу.

А. Менегетти², итальянский психолог, занима­ясь вопросом воздействия рекламы на человече­скую психику, ставит вопрос: «Какую динамику вносят рекламные щиты в гармоничную воспри­имчивость нашей человеческой жизни?» Отвечая на свой вопрос, он обращает наше внимание на то, что постоянный образ бутылки, сигареты, по­стели со временем ограничивает все способно­сти человека рамками этих предметов. Чтобы понять, какое влияние оказывает на вас реклам­ный образ, Менегетти предлагает присмотреться к графическим знакам рекламного изображения и прислушаться к тому, какое ощущение это вызы­вает в области солнечного сплетения.

При преобразовании образа в эмоцию мы должны, по мнению Менегетти, почувствовать сжатие в висцеральной области, если рисунок нам неприятен, и расширение или раскрытие, если он нам нравится.

Мы впитываем в себя образы, и в зависимости от того, что мы видим и выбираем, тем и стано­вимся. Красота - максимальный критерий здоро­вья, утверждает Менегетти. Иначе говоря, в свя­зи с тем, что красота не может сопровождать бо­лезни, она может служить профилактикой забо­леваний, особенно психосоматических. Из при­веденного выше видно, что образ связан с эмо­циональной сферой человека, с его чувствами. Но он связан не только с чувствами, но и с волей человека. Попробуем разобраться, какова эта связь и какую роль здесь играет интеллект.

В наше время образы несутся на нас с такой бешеной скоростью, что приносят беспокойство вместо умиротворения, вызываемого созерца­тельным рассмотрением. Эта буря, вращающая­ся вокруг нас, затрудняет нам вхождение в об­разный мир сказок, мифов, Библии. По той же причине можно отметить процесс обеднения со­временного языка. Литературный язык все боль­ше вытесняется заимствованиями и слэнгом не только в молодежной среде, но и в средствах массовой информации, и в речах политиков. Как следствие, мы теряем внутреннюю связь между словом и его содержанием, не в состоянии найти внутренний образ многих слов. Конечно, этот процесс не нов, он постоянно происходит в язы­ке. Вопрос состоит в том, насколько сознательно мы относимся к нему. О последствиях бездумно­го обращения с языком говорили английские пи­сатели-утописты. Они предупреждали о возмож­ности манипулирования человеческим сознанием через манипуляции языком.

Оруэлл в романе-антиутопии «1984» описывает создание новояза. Этот придуманный людьми язык должен был не только наделить мировоззрение и мыслительную деятельность приверженцев анг­лийского социализма знаковыми средствами, но и сделать невозможными любые иные течения мыс­ли. Цель достигалась путем изобретения новых слов, исключением из словаря слов нежелатель­ных и очищением оставшихся от всех побочных значений. «Новояз был призван не расширить, а сузить горизонты мысли». Слова, связанные с об­ластью духовного, перестали существовать. Все они заменялись словом «мыслепреступление». В языке появилось множество эвфимизмов, а также слов с подменой значения. Например, в разных концах Лондона размещались четыре министерст­ва: министерство мира, ведавшее войной, мини­стерство любви, ведавшее охраной порядка, мини­стерство правды, ведавшее информацией, образо­ванием, досугом и искусствами, и министерство изобилия, отвечавшее за экономику. На новоязе они назывались миниправ, минимир, минилюб, минизо.

«Министерство любви внушало страх. Попасть туда можно было только по официальному делу, преодолев лабиринт из колючей проволоки, стальных дверей и замаскированных пулеметных гнезд».³ Возникает образ, прямо противополож­ный тому, что мы ожидаем от слова «любовь». Сокращения, как видно из примера, имели целью сузить и незаметно изменить смысл слова, так как отрезали большую часть ассоциаций. «Мини-люб» вызывает гораздо меньше ассоциаций, чем «министерство любви». Словосочетание, пусть на миг, но заставляет задуматься, а сокращения можно произносить, не задумываясь. В таком случае может легко измениться смысл. Другими словами, задача нового языка состояла в том, чтобы «сделать речь по возможности независи­мой от сознания».

Картина получается страшная. Не этим ли пу­тем шла наша страна в течение семидесяти лет? Еще немного, и процесс стал бы необратимым. Конечно, автор утрирует. Но, к сожалению, чело­вечеству часто необходим шок, чтобы осознать происходящие процессы и сделать из них выво­ды. И может быть, еще успеть выбрать другой путь и пойти по нему. Вот только будет ли новый путь лучше старого?

Другой английский писатель, Олдос Хаксли, в 1932 году написал роман «О дивный новый мир». В нем Хаксли рисует человечеству другой путь раз­вития общества. Общей для обоих романов оста­ется мысль о том, что манипуляции языком приво­дят к манипуляциям человеческим сознанием.

Хаксли описывает «мировое государство», ко­торое не оставляет места ни искусству, ни чувст­вам, ни человеческой индивидуальности. Рожать детей самостоятельно становится неприличным, поэтому люди производятся в колбах и воспиты­ваются государством с помощью прослушивания во сне магнитофонных записей. С младых ногтей им внушают, что их судьбой и счастьем является принадлежность к определенной биологической касте. В этом счастливом «мировом государстве» нет нищеты, старения, болезней, войн, страстей и даже боязни смерти. И огорчений тоже нет. А если они и случаются, то их можно снять соот­ветствующей дозой наркотиков. Главное, чтобы каждый был счастлив!

Язык счастливого государства донельзя упро­щен и напоминает фразы из современных песе­нок и рекламных роликов. Конечно, если с мла­денчества слышать лишь такую речь, то язык Шекспира навсегда останется недоступным даже для умнейших представителей «мирового госу­дарства». Современная наука доказала, что че­ловек всю оставшуюся жизнь говорит на языке, усвоенном до двенадцатилетнего возраста. Профессиональная лексика изучается в более поздние годы как иностранный язык.

Если интеллект не пронизан чувством, а свя­зан напрямую с волей, то происходит действие, свободное от морали. Но если чувства связыва­ются с волей без участия интеллекта, то дейст­вие приобретает инстинктивный, импульсивный характер. В таком действии отсутствует самокон­троль. Человеческое «я» самоустраняется и дает возможность занять место чему-то другому.

Как не вспомнить при этом слова рекламных роликов и щитов, льющиеся на нас ежедневно слащавым потоком: «Съел - и порядок!» «Позво­ните нам - и мы решим все ваши проблемы!» «Вы достойны лучшего!» Лица в рекламе - все без исключения красивые, напомаженные, при­глаженные. И... одинаковые. Со временем пере­стаешь их различать, так как они лишены инди­видуальности. «Сладкая сказка о райской жизни на Земле» заволакивает, лишает воли, заслоняя собой идеалы. И начинается массовизация соз­нания, другими словами, начинает действовать мода, проникающая повсюду. Мы носим одно и то же, читаем одни и те же книги, слушаем одни и те же простенькие музыкальные мотивчики и напеваем: «Ой мама, шика дам, шика дам...» И как следствие - думаем одно и тоже. А чаще - не думаем. Удобно общаться друг с другом фраза­ми: «Почувствуйте разницу!» «Не грусти - сникерсни!» «Говорите точно - сколько!» «Есть идея - есть IKEA!» Но если сегодня опоздавший на урок пятиклассник на вопрос учительницы «Где ты был?» отвечает фразой из рекламы «Пиво пил...», то нам стоит задуматься над тенденция­ми развития общества.

Хаксли смог разглядеть данные тенденции еще семьдесят лет назад и додумать до конца мысль о том, куда ведет этот путь. Его роман -это своего рода пророчество. Не зря он выбрал для эпиграфа слова Николая Бердяева: «Утопии оказались гораздо более осуществимыми, чем казалось раньше. И теперь стоит другой мучи­тельный вопрос, как избежать их окончательного осуществления...»

Когда рвется связь между словом и его внут­ренним образом, слово мертвеет. Мы можем вновь наполнить его жизнью, если попытаемся вчувствоваться в те образы, которые стоят за ним. Задумаемся вместе над словом «вода». Что воспринимают наши органы чувств, имея дело с водой? Какие особенности есть у воды, в каких формах они проявляются? Есть ли форма у во­ды? Какие процессы поддерживает вода в мире? В растениях? В человеке? Что происходит в на­стоящее время с водой? Что должно произойти перед тем, как мы напиваем воду из крана и пьем ее? Что представляет из себя вода как среда обитания? Какова жизнь в такой среде? Какими особенностями должны обладать живые орга­низмы, обитающие в воде? Какова роль воды в процессах, которые должны были произойти до того, как мы съели испеченный хлеб?

Если мы подобным способом будем занимать­ся образами, стоящими за словами, мы сможем пережить и понять глубокую истину, заключен­ную в них. Такие упражнения откроют нам двери в мир Библейских символов, в образный мир на­родных сказок и мифов. Это поможет нам вновь найти источник жизненных сил. Будем помнить о предостережении В. Даля: «С языком шутить нельзя... Это живая связь между душой и те­лом».⁴

Человек, строящий свои отношения с миром подобным способом, видит в самих вещах и су­ществах задатки к совершенству. А видящий их доволен ими, и «в препятствиях к их развитию видит лишь необходимые условия движения вперед и побуждение к собственной деятельно­сти» (Г. Витценман).⁵

Как мы убедились, образы воздействуют на волю человека. Рекламные образы добиваются того, чтобы люди покупали рекламируемые това­ры. Но образы могут воздействовать на человека и иначе. Они могут побуждать его к познанию мира и себя в нем, к стремлению искать истины духовного мира. Творчество - один из способов познания. На протяжении тысячелетий через творчество человек познает и то, что познал, пе­редает другим людям в виде образов, символов.

В поисках ответа на свой вопрос о том, откуда появляются образы, я обратилась к основателям символизма. Андрей Белый, например, утвер­ждал, что жизнь раскрывается благодаря творче­ской деятельности. А последняя выражает себя через символические образы, облекающие идею.⁶ Вяч. Иванов считал символы намеками реальности, невыразимой в словах, дающими повод для возникновения мифов, выражающих истину в форме образов. По мнению А. Белого, образ является основным элементом в поэзии, живописи, скульптуре и зодчестве.

Поставим вопрос о том, как возникает образ и что он выражает. А. Белый выделяет или описыва­ет два пути, две формы творчества символов. Во-первых, образ вызывает переживаемое содержа­ние сознания, во - вторых, переживание вызывает образ. Первый путь А. Белый называет классиче­ским. Пример классического пути творчества - гре­ческая колонна, возникшая из идеи ствола дерева, как подпоры. Дальнейшими примерами классиче­ского пути являются поэзия Гомера и Вергилия, живопись Микельанджело и Леонардо.

Вся теория восприятия Леонардо строится на учении об образах или подобиях, в точности похо­жих на воспринимаемый предмет и долетающих до органов чувств. В своих «Суждениях» Леонардо писал: «Милостивая природа позаботилась так, что ты во всем мире найдешь, чему подражать».⁷

Приходилось ли Вам когда-либо замечать сходство между художником и написанным им портретом? В советские времена меня удивлял этот факт при разглядывании портретов Ленина, выполненных художниками разных национально­стей. На каждом из них вождь пролетариата при­обретал черты, присущие подчас даже разным расам. Позже мне пришлось на практике убе­диться в том, что художник бессознательно по­вторяет в своем произведении собственные чер­ты. Когда я изучала вальдорфскую педагогику, наша группа в течение десяти недель лепила из глины головы. Образца для подражания не было, каждый студент лепил голову свободно, стараясь почувствовать материал, его желание быть вогнутым или выпуклым, уплотниться или расслабиться. Интересно, что по окончании работы все головы неуловимо напоминали своих ваятелей. Каждый сфотографировался со своим произведением, и сходство мог заметить любой.

Оказывается, это явление было хорошо из­вестно Леонардо. Он давал ему следующее объ­яснение: «... Душа, управляющая каждым телом, образует наше суждение еще до того, как оно станет нашим собственным сознательным суждением. И так велико могущество этого сужде­ния, что оно движет рукою живописца и застав­ляет его повторять самого себя так, как этой ду­ше кажется, что это и есть правильный способ изображать человека и что тот, кто поступает не так, как она, ошибается».

Итак, полученные из окружающего мира впе­чатления мы творчески перерабатываем, благо­даря чему впечатления становятся образами.

Второй путь А. Белый обозначает как романти­ческий. В этом случае видимость он понимает как «мир призраков, из которых переживание вызыва­ет нужный образ». Примером романтического творчества, по Белому, служит готика. Готический собор представляет собой образ пути человека к Богу, постоянного стремления к духовному. В эпо­ху раннего средневековья внешние образы - символы, заключенные в архитектуре, скульптуре и витражах романских и раннеготических соборов, непосредственно воздействовали на волю людей, заставляя их пускаться в дальний и опасный путь. На поиски чего? Могли ли они сами объяснить, что побуждало их оставлять родные дома? Это были пилигримы, совершавшие паломничества к свя­тым местам: на Восток в Палестину и на Запад в Сантьяго де Кампостелло (Португалия). На пути в Португалию пилигримы обязательно останавли­вались в Шартре (Франция). Вступая через север­ный портал в кафедральный собор города, па­ломник попадал в лабиринт, выложенный на полу темными плитами. Человек вставал на колени и двигался таким образом с молитвой к центру ла­биринта. Путь этот занимал около трех часов. Со­бор построен так, что главная его розетка изобра­жает Мадонну. Если спроецировать ее изображе­ние на пол собора, то центр лабиринта совпадет с сердцем Марии. Символически человек соеди­нялся в этой точке с Божественным.

Общеизвестно, что башни готических соборов строились долгими столетиями, но оставались, как правило, недостроенными - как символ веч­ного стремления человека к духовному и невоз­можности достичь его на Земле.

Вслед за кн. Трубецким мы можем проследить за поиском формы для купола православной церкви. Ее принято называть луковичной, но ес­ли присмотреться, то она напоминает пламя го­рящей свечи. Основной идеей такой формы яв­ляется идея духовного горения: во время молит­вы ты должен сгореть дотла, если хочешь по­пасть в духовный мир.

Подводя краткий итог вышеизложенному, можно сказать, что для художника-классика мир искусства есть начало сотворения нового мира в мире бы­тия, в его «я» открывается мировое «я». Худож­ник-романтик идет противоположным путем. Свое «я» он олицетворяет в содержании сознания и ви­дит в мире явлений отражение этого «я».⁸

Путь классический предполагает творческую переработку воспринимаемого человеком в ок­ружающем мире. При этом действие воли на­правлено снаружи вовнутрь и снова наружу. В преобразовании кроме воли задействованы и чувства. Интеллект в данном случае играет роль прожектора, выхватывающего в окружающем ми­ре то, что художник хочет отразить.

При романтическом пути наша эмоциональная сфера «подталкивает» наше сознание к тому, чтобы спуститься в глубины подсознания в поис­ках образов. Воля в данном случае направлена изнутри наружу. Интеллект необходим для поис­ков формы передачи. В данном случае образ бу­дет картиной духовного мира, нашедшей свое воплощение в материальном мире благодаря творческой деятельности художника.

На вопрос о том, чем образ отличается от на­глядности, я бы ответила так: наглядность связана только с интеллектом, тогда как образ связан со всеми сферами деятельности человека: интеллек­туальной, эмоциональной и волевой. Наглядность привязана к конкретной ситуации, к «здесь» и «сей­час». Образ живет вне времени и пространства. Во время и пространство его помещает наш интел­лект, наше мышление. Образ является источником творчества, так как будит творческую фантазию. А творчество, в свою очередь, позволяет познавать и преобразовывать мир.

Возвращаясь к началу, хочу дать следующее определение образа, сложившееся у меня в ре­зультате поиска и раздумий. Образ - это картина духовного мира, становящаяся благодаря твор­ческой деятельности человека доступной мате­риальному миру.

И напоследок поделюсь еще одной мыслью, не дающей мне покоя. В русском и в немецком языках слова «образ» и «образование» являются однокоренными. Я могу на уроках идти классиче­ским или романтическим путем, способствуя по­явлению у учеников образов. Важно, чтобы обра­зы появились. Мне думается, что от того, какие образы дети получают или не получают в школе, зависит их образование.

Оксана Каплина

¹ Немецкий философский словарь.

² А. Менегетти «Образ и бессознательное» ННБФ «Онтопсихология», Москва, 2000.

³ Дж. Оруэлл «1984», Москва, «Прогресс», 1989.

⁴ В. Белов «Лад».

⁵ Г. Витценман «Двенадцать добродетелей».

⁶ А. Белый «Символизм как миропонимание» Москва, «Республика», 1994.

⁷ Леонардо да Винчи «Суждения», Москва, «Эксмо-пресс», 2000.

⁸ А. Белый «Символизм как миропонимание».