Habent sua fata libelli, книги имеют свою судьбу, говорили древние. Имеют свою судьбу и книги в камне - церковные соборы. Наше небольшое ис­следование посвящено судьбе главного храма Москвы, - а именно, храма Христа Спасителя. «Жизнь» этого архитектурного сооружения ока­залась связанной примечательным образом с ис­торией России XIX-XX вв.; мы вправе ожидать, что эта таинственная связь сохранится и в треть­ем тысячелетии. Храм Христа был замыслен им­ператором Александром I как памятник победы русского народа над Наполеоном Бонапартом в Отечественную войну 1812 г.; проектирование и строительство храма протекало мучительно трудно: менялись царствования, шла смена эпох, - и в своем окончательном виде грандиозный со­бор был освящен лишь в 1883 году. В 1931 году храм Христа Спасителя был взорван большеви­ками, а в конце 1980-х годов, уже после краха большевизма, в российском обществе началось движение, ставящее себе целью восстановить храм. Замысел этот был поддержан властями, на строительство потек громадный поток денежных средств. И вот, в августе 2000 г. в деле восста­новления собора была поставлена, как говорит­ся, точка: патриарх русской Церкви освятил храм, и в нем прошли торжества канонизации - при­числения к лику святых свыше 1500 мучеников, жертв советского режима, - тех, кто и перед ли­цом смерти сохранил верность Христу.

Такова вкратце внешняя «биография» храма Христа Спасателя. От «биографий» бесчислен­ных церквей, которые строились, перестраива­лись, разрушались и восстанавливались, «жиз­ненный путь» храма Христа отличается тем, что в эволюции его архитектурных форм оказалась символически явленной духовная история Рос­сии соответствующего периода. Потому храм Христа Спасителя можно рассматривать в ка­честве символа русского духа - духа, вовлечен­ного в поток истории и претерпевающего во вре­мени цепь взлетов и падений. И этот наш тезис требует пояснения.

В архитектуре, быть может, как ни в одном другом искусстве, сказывается влияние духа времени, духа эпохи: если архитектор хочет реа­лизовать свой творческий замысел, он должен непременно сообразовать его со стилем современности. В России же этот стиль часто бывал персонифицирован - явлен личностью царя: так, Александр I оказался ярчайшим выразителем (как бы «первоявлением» в смысле Гете) своей -«александровской» эпохи, а Николай I - своей, следующей (с 1825 г.) за александровской, эпохи «николаевской»¹. И то, что создателем первого проекта храма Христа Спасителя следует счи­тать не одного архитектора Александра Витбер-га, но надо видеть его «соавторство» с Алексан­дром I (равно как признавать сходный союз Кон­стантина Тона и Николая I), глубоко симптома­тично. Перед архитекторами храма Христа Российскими императорами было фактически по­ставлено задание выразить господствующие ду­ховные - стилеобразующие тенденции своего времени; более того, средствами храмовой архи­тектуры им надлежало передать тогдашнее са­мосознание России. В формах храма Христа рус­ский дух приходил к самоманифестации, опозна­вая себя самого. Замысел храма, знаменующего собой торжество победы над тираном, говорит о том, что Александр переживал тот момент (конец 1812 г.) как некую вершину национального ста­новления; в подобной ситуации надлежит оста­новиться и осмыслить положение вещей. В раз­витии как личности, так и народа бывают момен­ты, требующие от субъекта самоидентификации. И вся соль-то и заключается в том, что храм Хри­ста - как в варианте Витберга, так и Тона² - ока­зался плодом как раз такой саморефлексии и са-моидентификании русского духа. Говоря языком гегелевских категорий, дух русской нации на про­тяжении XIX в. дважды приходил к самому себе и на время успокаивался, застывая в архитектур­ных формах храма Христа³. Потому, обратно, эти формы подлежат герменевтической проработке, цель которой - прикосновение к породившим их духовным импульсам, - смыслам, ставшим жи­выми, творческими силами. Особенность архи­тектурных проектов, о которых у нас пойдет речь (кроме проектов храма Христа Спасителя, при­надлежащих А.Витбергу и К.Тону, мы будем го­ворить о плане дворца Советов, который по за­казу Сталина разработал архитектор Б. Иофан: этот дворец предполагалось воздвигнуть на месте снесенного храма Христа), заключена в том, что каждый проект воплощал средствами архи­тектуры некую общую идею, нес в себе религи­озные и историософские смыслы. Потому эти проекты можно считать в полном смысле текста­ми, особыми книгами,

Всё это касается не одного исторического прошлого: ныне храм Христа, в варианте К.Тона, восстановлен для будущей жизни. Мы оказыва­емся здесь перед очередной загадкой русской истории, - в сущности, перед тайной будущего России. В самом деле: почему правители страны и Москвы с таким энтузиазмом поддержали за­мысел возрождения этого храма? почему быв­шие коммунистические функционеры и сотрудни­ки КГБ, забыв о своих атеистических обетах, де­монстрируют в храме перед телекамерами свою то ли дружбу, то ли единомыслие с православ­ным духовенством? Почему, презрев скуку, они терпеливо, зажав в кулаке свечку, выстаивают длиннейшие церковные службы?.. Иными слова­ми: какую роль в нынешней политической страте­гии российских властей играет православная Церковь? Возрожденный храм Христа на своем языке поможет нам ответить на эти вопросы: ны­не, как и раньше, он остается символом русского духа.

* * *

На Руси существует верование, согласно ко­торому с каждым храмом вполне реально связа­но некое живое духовное существо - Ангел хра­мового престола. Это как бы душа храма, чьи творческие энергии, струящиеся от престола, на котором приносится бескровная евхаристическая жертва, незримо поддерживают и оживотворяют «тело» церковной постройки: каждый по опыту знает, что атмосфера действующего храма, где совершается служба, совсем иная в сравнении с храмом поруганным - оставленным своим Божественным Хранителем, - даже и в том случае, если материально здание прекрасно сохрани­лось. Ангел живет в храмовых формах и прони­зывает их своей деятельностью: и можно пред­положить, что ему не безразлично, каким будет его «дом» или «тело» - оформленное простран­ство его обитания. На протяжении всей истории постройки храма Христа в XIX в. Ангел его пре­стола словно ждал от человека, когда тот пре­доставит ему архитектурную форму, пригодную для его воплощения: существовал не один деся­ток проектов храма, из которых осуществленным оказался вариант К.Тона. В настоящих заметках мы остановимся на самых значимых - действи­тельно, символических вехах «воплощения» это­го таинственного посланца духовного мира.

Храм Богочеловека

25 декабря 1812 г. император Александр I из­дал манифест, в котором дал обет в честь побе­ды над Наполеоном воздвигнуть в Москве вели­чественный храм во имя Христа Спасителя. На Руси была традиция отмечать военные триумфы постройкой храмов и монастырей; однако посвящение храма самому Христу стало неслыханным новшеством: на русской земле до того момента вообще не существовало церквей, освященных именем Богочеловека. Дело здесь было в том, что рассматривая победу над французами, со­вершенную всего за 6 месяцев, в качестве особо­го дела Промысла, Александр I при этом возво­дил это чудо непосредственно к милосердию Христа: Наполеон в глазах русских казался апо­калипсическим зверем, антихристом, - так что низложение Бонапарта естественно было счи­тать Христовой прерогативой. Посвящение хра­ма Богочеловеку имело и иные основания. Не провозглашая этого открыто, Александр хотел построить храм не столько православный, сколь­ко универсально христианский. Но об этом речь у нас пойдет чуть позже.

В начале 1813 г. был объявлен конкурс на проект храма, который одновременно должен был стать усыпальницей погибших воинов. Мно­гие выдающиеся архитекторы сочли за честь для себя принять участие в императорском конкурсе. К 1815 г. в соответствующую комиссию поступило 20 проектов, отмеченных чертами разнообразных архитектурных стилей. Так, Джакомо Кваренги разрабатывал темы римского Пантеона; А. Воронихин предпочел язык древнерусской архитекту­ры, придав ему дополнительный романтический колорит; В.Стасов колебался между римскими и греческими формами... Однако всем этим за­мыслам Александр I предпочел проект никому не известного, совсем тогда молодого Александра Витберга (1787-1855).

Архитектор Витберг

Кем же был Александр Витберг? Стоит при­стально вглядеться в эту привлекательную лич­ность - столь ярко выражающую стиль алексан­дровской эпохи и вместе с тем, развитием своего духа намного опередившую ход русской истории, что и обусловило ее трагическую судьбу. Витберг был выходцем из семьи обрусевших шведов; он считал себя русским, хотя вплоть до самого конца 1817 г. оставался протестантом: лишь в рож­дественский сочельник 24 декабря совершилось его присоединение к русской православной Церкви. Крестным отцом Витберга был сам им­ператор, и потому вместо полученного им в про­тестантском крещении имени Карла Витберг при­нял имя Александра.

В своих замечательных «Записках» (создан­ных в 1836 г. уже в ссылке, последовавшей за крахом его проекта) Витберг рассуждает об осо­бом - спокойном и сознательном характере шведской религиозности: само это качество вле­чет душу к таинственному. Витберг был мисти­ком-романтиком; как кажется, это была душа, принадлежащая к той же духовной генерации, к которой принадлежал Новалис. И когда друг Вит­берга и его товарищ по ссылке, русский мысли­тель Александр Герцен говорит о витберговском мистицизме как о «той самой холодно обдуман­ной мечтательности, которую мы видим в Шведенборге»⁴, он не принимает во внимание глубо­кой сердечности натуры Витберга, направлявшей его поступки, согревавшей всю атмосферу вбли­зи него. «Мысль посвятить мою жизнь Богу тор­жественною песнью Ему - вот что занимало ме­ня, и при первом прочтении программы (т.е. ма­нифеста Александра I. - Н.Б.) я увидел возмож­ность совершить сие; не здание хотелось мне воздвигнуть, а молитву Богу»⁵: так Витберг опи­сывает свой порыв, побудивший его взяться за разработку проекта храма Христа. Идея эта оказалась созвучной его протестантской позиции: ведь интенции именно протестанта, игнорирую­щего любое посредничество, обращены непосредственно ко Христу.

Русское масонство

Однако самое сильное воздействие на духов­ный облик Витберга оказала его причастность к тогдашнему российскому масонству. Свои мисти­ческие порывы и дарования Витберг соотносил с масонскими представлениями; и что нам особен­но важно, именно эти представления легли в ос­нову витберговского проекта храма Христа Спа­сителя. Витберг принадлежал к масонской ложе «Умирающий сфинкс», которую возглавлял Алек­сандр Лабзин (1766-1825), следовавший масон­ским традициям екатерининской эпохи. И для по­нимания всего дальнейшего здесь нам надо уяс­нить смысл этого феномена - масонства второй половины XVIII века.

Именно тогда, в царствование Екатерины II, в русском обществе началось духовное пробужде­ние после смуты, вызванной реформами Петра I: понимание элитой России глубины православия было постепенно утрачено, и многие поддались соблазну рационализма Просвещения. Возврат к духовной жизни культурных людей того времени совершался на западном пути - через масонство: «В масонстве русская душа возвращается к себе из петербургского инобытия и рассеяния», - так что для тогдашнего русского интеллектуала ма­сонство стало «психологической аскезой и соби­ранием души»⁶. Особенно влиятельным был то­гда кружок московских розенкрейцеров, к которо­му принадлежал учитель Лабзина - Шварц. Ра­бота по очищению «внутреннего человека» от своеволия и прочих страстей называлась у масо­нов - в соответствии с их общей символикой по­строения Храма Духа - обтесыванием «дикого камня» сердца человеческого.

Очень во многом масонская аскеза была по­хожа на православное духовное делание - иси-хию пли «умную» молитву, и не случайно наряду с книгами западных мистиков И.Арндта, Я.Беме и А.Силезиуса русские масоны зачитывались со­чинениями православных святых - Макария Еги­петского и Григория Паламы. Однако «прекрас­ная душа» масонов почти неуловимыми, но при этом существенными оттенками отличается от духовно трезвого православного идеала. В ма­сонстве уже присутствовали начатки романтизма и сентиментализма; также и натурфилософский космизм, абсолютно чуждый церковному миро-видению, входил как составная часть в метафи­зику масонства. В сущности, масонство являлось обновленной версией гностицизма, - и именно в этом, гностико-натурфилософском своем качест­ве, масонское мировоззрение выступает как предшественник русской софиологии конца XIX -первых десятилетий XX века. Кстати, весьма часто свою цель русские масоны обозначали как обретение Божественной Премудрости; возмож­но, образ Софии вошел в масонские представле­ния через столь авторитетного в масонских кру­гах Я.Беме⁷.

В самом общем смысле от православной -монашеской мистики и аскезы масонская духов­ная работа отличается практическим приятием ряда аспектов тварного мира, - скажем, широко понимаемой красоты: установка исихаста изна­чально трансцендентна в отношении творения. Это расхождение исходных позиций обусловило резко отрицательное отношение традиционного православия как к масонству, так и к софиологии; оно существует и по сей день. Мы увидим эту не­приязнь, прослеживая судьбу Витберга и его храма.

А.Лабзин, следуя масонским заветам, проповедывал «обращение» от горделивого рассудка к жизни сердца - к самонаблюдению и вслушива­нию в тихий голос обитавшего в сердечной глу­бине Христа. Лабзин, как и многие масоны пред­шествующего поколения, был ревностным за­щитником и участником всех таинств и обрядов русской православной Церкви; в том, что Витберг принял православие, в первую очередь сказа­лось влияние на него Лабзина. Для Лабзина за церковными символами скрывалась духовная реальность; от православной убежденности воз­зрения Лабзина отличались тем, что центр тяже­сти в них был смещен от символической оболоч­ки в сторону этой реальности, переживаемой сердечным чувством, - тогда как видимая, исто­рически-конфессиональная сторона религии рас­сматривалась им в конечном счете как безраз­личная, обрядовые символы представлялись, так сказать, абсолютно прозрачными. Лабзин при­знавая, что в недрах любой «видимой» Церкви скрыта Церковь «невидимая», «истинная»; при этом внешние формы всех «видимых» Церквей были в его глазах равнозначащими и в этом смысле не существенными. В понимание Лабзи­на «истинная Церковь шире этих наружных де­лений и состоит из всех истинных поклонников в духе, вмещает в себя и весь род человеческий»⁸. Именно эта идея «вселенского», «универсально­го» христианства, вместе с соответствующим ему духовным путем - живым, сердечным общением каждого индивида с Христом, была усвоена Вит-бергом и легла в основу его проекта храма Хри­ста Спасителя. Замысел Александра I Витберг истолковал именно в данном - масонском ключе, в духе проповеди Лабзина.

В своих воспоминаниях о Витберге Герцен ри­сует привлекательный образ своего друга, ставшего для него и наставником. Внешность Витберга словно призвана выразить масонский идеал человека: «Серьезная ясность и некоторая тор­жественность в манерах придавали ему что-то духовное (т.е., в понятиях Герцена, сходство с духовенством. - Н.Б.). Он был очень чистых нра­вов и вообще скорее склонялся к аскетизму, чем к наслаждениям; но его строгость ничего не от­нимала от роскоши и богатства его артистиче­ской натуры»⁹. С романтическим восторгом встретил этот юноша манифест Александра: «Храм во имя Христа Спасителя! Идея новая; доселе христианство воздвигало свои храмы во имя какого-либо праздника, какого-нибудь свято­го; но тут явилась мысль всеобъемлющая». Бу­дучи изначально живописцем и даже никогда толком не изучая архитектуры, Витберг тем не менее загорелся идеей создать свой проект хра­ма. Им руководили самые высокие мотивы: «Я пламенно желал, чтоб храм сей удовлетворил требованию царя и был достоин народа»¹⁰ - народа столь великого государства, каким всем ви­делась после победы над Наполеоном Россия, государства, наделенного к тому же некоей таин­ственной вселенской миссией. Мистик Витберг следовал велению «внутреннего голоса», обе­щающего успех его проекту; труд над ним, как уже сказано, Витберг переживал в качестве мо­литвенного служения Христу.

«Идея» храма Витберга

В разработке архитектурных форм храма Вит­берг шел от умозрительной идеи. Отчасти Гер­цен прав: в Витберге была некая холодность ума, сказывалось влияние века рационализма. Но со­четание дарований мистического и рассудочного - признак личности софийного склада. И в созву­чии с масонскими представлениями, вопрос для Витберга стоял о храме не столько православном¹¹, сколько об универсально христианском. Вот как мыслил Витберг о здании, которое ему хотелось воздвигнуть: «Надлежало, чтобы каж­дый камень его и все вместе были говорящими идеями религии Христа», чтобы храм этот, про­низанный смыслами, был «христианской фразой, текстом христианским»¹² Но каким следует быть «чисто христианскому» храму? Витберг ссылает­ся на новозаветное представление, уподобляю­щее человека храму, в котором обитает Святой Дух (I Кор.6,19). Он заключает отсюда, что храм Христа должен быть в некотором смысле изо­морфен человеку. Конкретизируя это положение, Витберг опирается на антропологию, привычную для тогдашних кругов русского масонства.

Витберг рассуждает так: поскольку в человеке присутствуют три начала - тело, душа и дух, то общехристианский храм должен быть тройствен­ным и, сохраняя при этом определенное единст­во, состоять из храма тела, храма души и храма духа. Три соответствующих момента Витберг вы­деляет и в земной жизни Христа: Спаситель при­нимает на Себя смертное тело в воплощении(Рождество); затем, в Преображении обнаружи­вается просветленность, какой может достичь человек благодаря чистоте его души; наконец, Воскресение Христово показывает духовное со­стояние тела. И поскольку храм должен быть по­священ Христу, каждый из трех составляющих его храмов, по Витбергу. надлежало связать с тремя данными моментами Его жизни.

Вдумываясь на протяжении многих месяцев в эту рациональную идею, Витберг пытался мало-помалу перевести ее на язык архитектуры. «Мысль моя ближе и ближе выражалась в красо­те»¹³. Постепенно перед внутренним взором Витберга прояснились формы трех храмов. Заметим здесь, что в качестве места для постройки храма Христа Витберг избрал Воробьевы горы: в непосредственной близости от этого живописного места шло отступление из Москвы войск Напо­леона.

Наталья Бонецкая

Примечания

¹ Интересно наблюдать, как эта закономерность, после безликих советских десятилетий, в современной России начинает возрождаться: в качестве ведущей фигуры на первый план российской жизни в нынешнюю путинскую эпоху выступает - со всеми своими атрибутами - офи­цер госбезопасности, сменяющий собою фигуру «пред­принимателя», типичную для эпохи Ельцина. Волчий лик «предпринимателя», погрязшего в коррупции и крими­нальных «разборках», вызвал ужас у рядового россияни­на: реакция в российском сознании привела к тому, что ныне о КГБ/ФСБ с симпатией говорят даже в православ­ных кругах - словно забыв, что русская земля была за­лита кровью христиан в XX в. благодаря деятельности именно этого ведомства.

² А также в случае дьявольской пародии на храм - ста­линского проекта дворца Советов (1930-е годы), - зда­ния, которому предназначалось занять место храма Хри­ста в центре Москвы.

³ Формах, в случае проекта Витберга материального во­ площения не получивших.

⁴ Герцен А.И. Былое и думы. Часть II, глава XVI («Алек­сандр Лаврентьевич Витберг»).

⁵ Записки АЛ. Витберга. - В издании. Герцен АИ. Собра­ние сочинений в 30 томах. Т.1. М., 1954. С.389-390.

⁶ Протоиерей Георгий Флоровсиий. Пути русского бого­словия. Париж, 1937. С. 115.

⁷ Мы имеем в виду играющую важную роль в мистическом опыте и писаниях Беме «Деву Софию».

⁸ Протоиерей Г. Флоровский. Пути русского богословия. С. 137.

⁹ Герцен А.И. Былое и думы. С 287.

¹⁰ Записки А.Л.Витберга. С.380.

¹¹ Тем не менее, на протяжении своей работа по созданию проекта Витберг не раз советовался с видными духов­ными лицами - ради уверенности в том, что его идеи не противоречат православию.

¹² Записки А.Л.Витберга. С.381.

¹³ Там же. С. 384.

(Продолжение в следующем номере)