Нельзя постичь сущности бодрствующего сознания без наблюдения того состояния, которое переживает человек во время сна; и нельзя приблизиться к загадке жизни, не занявшись рассмотрением смерти. В человеке, который живо не чувствует значения тайноведения, могут возникнуть сомнения относительно этой науки уже по поводу того, как она занимается рассмотрением сна и смерти. Тайно ведение умеет ценить побудительные причины, из которых исходят такие сомнения. Ибо нет ничего непонятного, если кто говорит, что человек создан для длительной, действенной жизни и что его творчество зиждется на отдаче себя ей; а углубление в такие состояния, как сон и смерть, может проистекать лишь из склонности к праздной мечтательности и вести ни к чему иному, как к пустой фантастике. В отклонении такой «фантастики» люди легко могут усмотреть выражение здоровой души, а в отдаче себя подобной «праздной мечтательности» — нечто болезненное, свойственное только лицам, которым недостает жизненной силы и жизнерадостности и которые неспособны к «истинному творчеству». Было бы неправильным счесть такое суждение просто неверным. Ибо оно имеет в себе некоторую долю истины; это только четверть истины, которая должна быть дополнена остальными принадлежащими ей тремя четвертями. И в человеке, который отлично видит эту четверть истины, но ничего не подозревает об остальных трех четвертях, вызовет только недоверие, если начать оспаривать эту верную четверть. Необходимо безусловно признать, что рассмотрение того, что скрывают сон и смерть, болезненно, если оно ведет к ослаблению, к отвращению от истинной жизни. В неменьшей степени можно согласиться и с тем, что многое, издавна называвшееся в мире тайноведением и в настоящее время распространенное под этим именем, носит нездоровый, враждебный жизни отпечаток. Но это нездоровое вытекает отнюдь не из истинного тайноведения. Истинное положение вещей скорее в следующем: как человек не может постоянно бодрствовать, так и для действительных жизненных отношений во всем их объеме он не может обойтись без того, что может дать ему тайноведение. Жизнь продолжается во время сна, и силы, работающие и творящие во время бодрствования, черпают себе освежение и крепость из того, что дает им сон. Так происходит это с тем, что человек может наблюдать в видимом мире. Но область мира шире, нежели поле этого наблюдения. И то, что человек познает в видимом, должно быть дополнено и оплодотворено тем, что он может знать о невидимых мирах. Человек, который не черпал бы постоянно из сна подкрепления для своих ослабевших сил, привел бы свою жизнь к разрушению; точно также и рассмотрение мира, не оплодотворяемое познанием сокровенного, должно привести к запустению. То же относится и к «смерти». Живые существа подпадают смерти, чтобы могла возникнуть новая жизнь. Именно тайноведение бросает яркий свет на прекрасное изречение Гете: «Природа изобрела смерть, чтобы иметь много жизни». Как без смерти не могло бы быть жизни в обыкновенном смысле, так не может быть действительного познания видимого мира без знания о невидимом. Всякое познание видимого должно снова и снова погружаться в невидимое, чтобы мочь развиваться. Из этого ясно, что одно тайноведение делает возможной жизнь внешнего знания; но оно никогда не ослабляет жизни, когда появляется в своем истинном образе; оно укрепляет и постоянно освежает и оздоровляет ее, если эта жизнь, представленная самой себе, сделалась слабой и больной.

Когда человек погружается в сон, то изменяется связь между его членами, как она была описана выше в этой книге. Та часть спящего человека, которая покоится на ложе, содержит в себе физическое и эфирное тело, но не содержит астрального тела и «Я». Поскольку во сне эфирное тело остается связанным с физическим телом, то жизненная деятельность продолжается; ибо в то мгновение, как физическое тело будет представлено самому себе, оно должно распасться. Погашенными же оказываются во сне представления, страдание и наслаждение, радость и горе, способность проявлять сознательную волю и другие подобные явления бытия. Носителем всего этого является астральное тело. При непредвзятом суждении не может, конечно, возникнуть мнения, будто во сне астральное тело со всем его наслаждением и страданием, со всем миром представлений и воли уничтожается. Оно существует, но в ином состоянии. Чтобы человеческое «Я» и астральное тело не только были исполнены наслаждения и страдания и всего вышеназванного, но также и сознательно воспринимали все это, необходимо, чтобы астральное тело было связано с эфирным и физическим телами. В бодрствующем состоянии оно связано с ними, во время же сна — нет. Оно вышло из них. Оно приняло иной род бытия, чем присущее ему во время его связи с физическим и эфирным телом. Это и есть задача тайноведения — рассмотреть этот иной род бытия в астральном теле. Для наблюдения во внешнем мире астральное тело во время сна исчезает; тайноведение должно проследить его теперь в его жизни, пока оно не овладеет снова физическим и эфирным телом при пробуждении. Как во всех случаях, когда дело касается познания сокрытых вещей и событий мира, для нахождения действительных явлений сна в их подлинном виде необходимо ясновидящее наблюдение; но при сообщении того, что может быть найдено этим наблюдением, сообщаемое бывает вполне понятным для истинно непредвзятого мышления. Ибо события сокрытого мира обнаруживаются в своих действиях в мире видимом. Когда видишь, как показания ясновидящего наблюдения объясняют видимые явления, то такое подтверждение самою жизнью служит тем доказательством, какого можно требовать в подобных вещах. Кто не желает воспользоваться указанными далее средствами для достижения ясновидящего наблюдения, может произвести следующий опыт. Он может пока принять сообщения ясновидящего и затем приложить их к видимым данным своих опытов. Таким путем он увидит, что благодаря этому жизнь станет понятной и ясной. И чем точнее и внимательнее будет он наблюдать обыкновенную жизнь, тем более убедится он в этом.

Если астральное тело во время сна и не переживает никаких представлений, если оно и не испытывает радости и горя и подобного им, оно все же не остается бездейственным. Напротив того, именно в состоянии сна и надлежит ему проявлять усиленную деятельность. Это деятельность, в которую оно — после того, как в течение некоторого времени находилось в общении с физическим и эфирным телами, — должно периодически (rhythmischer Folge) погружаться. Как часовой маятник, качнувшись влево и снова вернувшись в центральное положение, должен продолжать свой путь направо, точно так же астральное тело и находящееся в его лоне «Я» после того, как они в течение некоторого времени были активны в физическом и эфирном телах, должны — как результат этой деятельности — в течение последующего времени развивать в бестелесном состоянии свою деятельность в душевно-духовном окружении. После такого бестелесного состояния астрального тела и «Я» у обычного человека наступает, как результат пребывания астрального тела вместе с физическим и эфирным, бессознательность, ибо эта последняя являет собой противоположность состояния бодрствующего сознания, — точно так же, как движение маятника вправо является действием, противоположным движению маятника влево. Необходимость погрузиться в это состояние бессознательности ощущается духовно-душевной организацией человека как усталость. Усталость есть выражение того, что астральное тело и «Я» во время сна* подготавливаются к тому, чтобы в последующем бодрствующем состоянии снова растворить в физическом и эфирном телах то, что возникло в них путем чисто органической — бессознательной — деятельности, пока они были свободны от духовно-душевной организации. Эта бессознательная созидающая деятельность с одной стороны, и, с другой стороны, то, что имеет место в человеческом существе во время состояния сознательности, — суть противоположные процессы, которые должны сменять друг друга в ритмической последовательности. Физическое тело может сохранить присущие ему человеческие образ и форму лишь с помощью человеческого эфирного тела. Но эта человеческая форма физического тела может быть сохранена только таким эфирным телом, которому в свою очередь доставляются соответственные силы телом астральным. Эфирное тело — создатель, строитель физического тела. Но оно может правильно образовывать его только тогда, если побуждение к тому, как оно должно это делать, получено им от астрального тела. В последнем находятся прообразы, по которым эфирное тело дает физическому его облик. Во время бодрствования астральное тело не наполнено этими прообразами для физического тела или, по крайней мере, наполнено ими лишь до известной степени, ибо во время бодрствования душа ставит на место этих прообразов свои собственные образы. Когда человек направляет внешние органы чувств на окружающий его мир, то он именно через восприятие создает в своих представлениях образы, которые суть отображения окружающего его мира. Эти отображения бывают вначале помехой для тех образов, которые побуждают эфирное тело к сохранению физического тела. Этой помехи не было бы лишь в том случае, если б образы, которые могут дать эфирному телу надлежащие побуждения, человек мог доставлять своему астральному телу собственной деятельностью. Но именно эта помеха играет важную роль в человеческом бытии, а выражается она в том, что во время бодрствования прообразы для эфирного тела не действуют в полную свою силу. Во время бодрствования астральное тело совершает свою работу в пределах физического тела; во сне оно работает над ним извне [о природе утомления сравн. приложенные в конце книги «Частные вопросы из области тайноведения»].

Как физическое тело нуждается, например, в средствах питания из внешнего мира, с которым оно однородно, так нечто подобное имеет место и для тела астрального. Представим себе физическое тело человека удаленным из окружающего его мира. Оно должно было бы погибнуть. Это показывает, что оно не может существовать без всего физического окружения. Действительно, вся Земля должна быть именно такой, какова она есть, чтобы на ней могли существовать физические человеческие тела. И, в сущности, все человеческое тело есть только часть Земли, в более широком смысле — даже часть всей физической вселенной. Оно относится к ней, как, например, палец руки ко всему человеческому телу. Отделите палец от руки, и он не сможет остаться пальцем. Он засохнет. То же самое произошло бы и с человеческим телом, если удалить его от того тела, членом которого оно является: от жизненных условий, которые ему доставляет Земля. Поднимите его на достаточное число миль над поверхностью Земли, и оно погибнет, как погибает палец, отрезаемый от руки. Если человек в применении к своему физическому телу менее замечает этот факт, нежели когда речь идет об отношении пальца к телу, то это основано главным образом на том, что палец не может разгуливать по телу, как человек по Земле, и что поэтому зависимость пальца больше бросается в глаза.

Как физическое тело включено в физический мир, к которому оно принадлежит, так и астральное тело принадлежит к своему миру. Но только бодрствование вырывает его из этого мира. То, что происходит при этом, можно уяснить себе с помощью сравнения. Представим себе сосуд с водой. Капля внутри всей этой водной массы не является чем-то обособленным. Но возьмем маленькую губку и дадим ей впитать в себя одну каплю из всей водной массы. Нечто в этом роде происходит и с астральным телом при пробуждении. Во время сна оно находится в подобном ему мире. Оно известным образом принадлежит к нему. При пробуждении физическое тело и эфирное тело впитывают его в себя. Они наполняются им. Они содержат органы, посредством которых оно воспринимает внешний мир. Оно же, чтобы прийти к этому восприятию, должно выделиться из своего мира. Но только из этого своего мира может оно получить прообразы, необходимые ему для эфирного тела. Как физическому телу доставляются, например, средства питания из окружающей его среды, так астральное тело получает во время состояния сна образы из окружающего его мира. Оно тогда действительно живет вне физического и эфирного тела во вселенной, в той самой вселенной, из которой родился весь человек. В этой вселенной источник образов, благодаря которым человек получает свой облик. Он гармонически включен в эту вселенную. И во время бодрствования он выступает из этой всеобъемлющей гармонии, чтобы прийти к внешнему восприятию. Во время сна его астральное тело возвращается в эту гармонию вселенной. При пробуждении оно приносит из нее в свои тела столько силы, что на некоторое время может снова отказаться от пребывания в этой гармонии. Астральное тело возвращается во время сна в свою родину и при пробуждении приносит с собою в жизнь вновь укрепленные силы. Достояние, которое астральное тело приносит с собою при пробуждении, находит свое внешнее выражение в ощущении свежести, даруемом здоровым сном. Из дальнейшего изложения тайноведения будет видно, что эта родина астрального тела обширнее того окружающего физического мира, который в более тесном смысле относится к физическому телу. В то время, как человек, как физическое существо, есть член Земли, его астральное тело принадлежит мирам, в которые включены кроме нашей Земли и иные мировые тела. Таким образом, во время сна — что, как было сказано, может выясниться только из дальнейшего изложения — он вступает в мир, к которому принадлежат иные миры, чем наша Земля.

Кажется излишним указывать на легко могущее возникнуть недоразумение относительно этих фактов. Но это не будет лишним в наше время, когда существуют известные материалистические формы представления. Из той среды, где они господствуют, могут, конечно, сказать, что единственно научным было бы с точки зрения их физических условий исследовать такие вещи, как утомление. Если ученые и не пришли еще к согласию относительно физической причины утомления, несомненно все же одно: надо принять определенные физические процессы, лежащие в основе этого явления. Но когда же, наконец, признают, что тайноведение вовсе не находится в противоречии с этим утверждением? Оно допускает все, что говорится в этом направлении, как допускают, что для физического возникновения дома кирпичи кладутся рядами друг на друга и что, когда дом готов, его форма и взаимная связь частей могут быть объяснены чисто механическими законами. Но чтобы возник дом, необходима мысль строителя. Ее же. не найти, если исследовать только физические законы. Как за физическими законами, которыми объясняется дом, стоят мысли его творца, так за тем, что вполне правильно приводит физическая наука, стоит то, о чем говорит тайноведение. Правда, это сравнение часто приводится, когда речь идет о доказательстве духовной основы мира. И его можно найти избитым. Но в таких вещах дело вовсе не в знакомстве с известными понятиями, а в том, чтобы при обосновании чего-либо им придан был надлежащий вес. Этому может помешать просто то обстоятельство, что противоположные представления имеют слишком большую власть над суждением и тем самым препятствуют надлежащим образом ощутить этот вес.

Промежуточное состояние между бодрствованием и сном есть состояние сновидения. Вдумчивому наблюдению сновидческие переживания представляются пестрым, переменчивым миром образов, который таит в себе, однако, некоторую правильность и закономерность. Прилив и отлив образов, часто в беспорядочной смене — вот что вначале, по-видимому, являет этот мир. В своей сновидческой жизни человек освобожден от закона бодрствующего сознания, которое приковывает его к чувственному восприятию и к законам его способности суждения. И тем не менее сновидение содержит в себе нечто из таинственных законов, чарующих и привлекающих вещее чувство человека; они же бывают и более глубокой причиной того, что прекрасную игру фантазии, лежащую в основе художественного ощущения, люди охотно сравнивают со «сновидением». Достаточно только вспомнить некоторые характерные сновидения, чтобы найти подтверждение сказанному. Например, человеку снится, будто он отгоняет бросающуюся на него собаку. Он просыпается и ловит себя на том, что бессознательно сбрасывает с себя одеяло, которое непривычно, а потому обременительно легло на какую-нибудь часть тела. Что делает здесь сновидческая жизнь из чувственно воспринимаемого процесса? То, что было воспринято внешними чувствами в бодрственном состоянии, сон оставляет пока совершенно в области бессознательного. Но он удерживает нечто существенное, а именно тот факт, что человек хочет что-то отстранить от себя. И вокруг этого он ткет образное событие. Образы, как таковые, являются отзвуками бодрственной дневной жизни. В том, как они из нее заимствованы, есть нечто произвольное. У каждого есть ощущение, что при том же самом внешнем поводе сон мог бы породить и иные образы. Но ощущение, что человек должен что-то отстранить, они выражают символически. Сон творит символические образы; он символист. Внутренние процессы также могут превратиться в такие сновиденческие символы. Человеку снится, что около него трещит огонь. Он видит во сне пламя. Он просыпается и чувствует, что он слишком укрылся и ему стало жарко. Чувство слишком большого тепла символически выражается в образе. Во сне могут разыгрываться очень драматические переживания. Кому-нибудь снится, например, что он стоит над пропастью. Он видит, как к ней подбегает дитя. Сновидение заставляет его пережить все муки при мысли, как бы дитя по неосторожности не упало в пропасть. Он видит, как оно падает, и слышит внизу глухой удар тела. Он просыпается и видит, что предмет, висевший в комнате на стене, оторвался и при своем падении издал глухой звук. Этот простой процесс сновидческая жизнь выражает в событии, которое разыгрывается в захватывающих образах. Пока нет никакой нужды вдаваться в размышления о том, каким образом в последнем примере мгновение глухого падения предмета распадается на ряд событий, продолжающихся, по-видимому, в течение известного времени. Заметим только, как сновидение превращает в образ то, что при бодрствовании являлось бы чувственным восприятием.

Отсюда видно, что как только внешние чувства прекращают свою деятельность, в человеке проявляется творческая сила. Эта та же творческая сила, которая имеется и во время глубокого, лишенного сновидения сна и которая являет там то душевное состояние, которое противоположно бодрственному состоянию души. Чтобы наступил такой сон без сновидений, астральное тело должно выделиться из эфирного и физического тела. Во время сновидения оно отделено от физического тела, поскольку не имеет никакой связи с его органами чувств; но с эфирным телом оно еще поддерживает некоторую связь. То, что процессы астрального тела могут быть восприняты в образах, происходит от этой его связи с эфирным телом. В то мгновение, когда прекращается и эта связь, образы погружаются в тьму бессознательности и наступает сон без сновидений. Произвольное же и часто нелепое в образах сновидений возникает оттого, что астральное тело, вследствие своей отделенности от органов чувств физического тела, не может связать свои образы с соответствующими предметами и событиями внешней среды. Особенно ясно можно понять этот факт, рассматривая такое сновидение, в котором «Я» до некоторой степени расщепляется. Например, когда кому-нибудь снится, что он, будучи учеником, не может ответить на заданный ему учителем вопрос, между тем как учитель тотчас же вслед за вопросом сам отвечает на него. Так как тот, кому это снится, не может пользоваться органами восприятия своего физического тела, он не в состоянии отнести оба эти события к себе, как к одному и тому же человеку. Таким образом, чтобы познать себя как пребывающее «Я», человеку необходимы прежде всего внешние органы восприятия. Лишь в том случае, если бы человек приобрел способность сознавать свое «Я» иным путем, чем через такие органы восприятия, он мог бы воспринимать пребывающее «Я» также и вне своего физического тела. Такую способность должно приобрести ясновидящее сознание, и в этой книге будет дальше речь о средствах, которые ведут к этому.

Смерть наступает также только благодаря изменению во взаимной связи между членами человеческого существа. То, что дает в этом отношении сверхчувственное наблюдение, также может быть зримо в своих действиях в видимом мире; непредвзятое суждение и здесь через наблюдение внешней жизни найдет подтверждение сообщений тайноведения. Но в этих фактах выражение невидимого в видимом менее явственно и здесь труднее вполне ощутить всю вескость подтверждений, черпаемых тайноведением в явлениях внешней жизни. Такие сообщения еще легче, чем многое другое, уже изложенное в этой книге, могут быть сочтены просто за продукт фантазии, особенно если отказаться от познания того, как в видимом повсюду имеется явное указание на сверхчувственное.

Если при переходе в сон астральное тело освобождается только от своей связи с эфирным и физическим телами, последние же остаются соединенными, — то со смертью наступает отделение физического тела от эфирного. Физическое тело остается предоставленным своим собственным силам и поэтому, как труп, должно распасться. Для эфирного же тела теперь со смертью наступает состояние, в котором оно никогда не находилось прежде в период между рождением и смертью, если не считать некоторых особенных состояний, о которых еще будет речь дальше. А именно, оно соединено теперь со своим астральным телом без участия физического тела. Ибо по наступлении смерти эфирное тело отделяется от астрального не сразу. Они сдерживаются некоторое время силой, существование которой вполне понятно. Ибо если б ее не было, эфирное тело совсем не могло бы высвободиться из физического. Что оно связано с ним, показывает сон, при котором астральное тело не в состоянии порвать связь между этими двумя членами человека. Эта сила начинает действовать с наступлением смерти. Она высвобождает эфирное тело из физического, так что эфирное тело оказывается теперь соединено с астральным. Сверхчувственное наблюдение показывает, что связь эта после смерти для различных людей различна. Продолжительность ее измеряется днями. Об этом промежутке времени пусть будет здесь пока только упомянуто. Позднее астральное тело освобождается и от своего эфирного тела и идет своими путями дальше уже без него. Когда оба тела еще соединены, человек пребывает в таком состоянии, в котором может воспринимать переживания своего астрального тела. Пока у человека есть физическое тело, астральному тотчас же по выходе из него приходится начинать работу извне, чтобы освежить истощенные органы. По отделении физического тела эта работа отпадает. Но сила, которая тратится на нее, когда человек спит, остается и после смерти и может быть потрачена на другое; она тратится теперь на то, чтобы сделать доступными восприятию процессы астрального тела.

Наблюдение, ограничивающееся явлениями, лежащими на поверхности, может, конечно, сказать: все это — утверждения, убедительные для одаренных сверхчувственным восприятием; для остальных же людей — по мнению таких противников — нет никакой возможности подойти вплотную к таким утверждениям и проверить их истинность. В действительности дело обстоит иначе. Все, что наблюдает сверхчувственное познание в этой удаленной от обычного восприятия области, может быть понято обычной способностью суждения, — после того, как оно было найдено. Эта способность суждения должна только занять правильную позицию по отношению к тем жизненным комплексам, которые имеют место в мире чувственного восприятия. Представление, чувствование и воление находятся между собой и по отношению к переживаниям, которые человек имеет во внешнем мире, в такой взаимной связи, что они остаются непонятными, если род их явной деятельности не рассматривается как выражение деятельности, скрытой от чувственного восприятия. Эта явная деятельность становится доступной суждению только тогда, когда она, протекая в пределах физической деятельности человека, может рассматриваться как результат того, что установлено сверхчувственным познанием для нефизического бытия. Перед лицом этой деятельности и без помощи сверхчувственного познания человек находится как бы в темной комнате без света. Как человек начинает видеть физические предметы только при свете, так и то, что происходит в душевной жизни человека, становится понятным только при помощи сверхчувственного познания.

Во время связи человека с физическим телом внешний мир вступает в сознание в отображениях. После отделения этого тела становится доступным восприятию то, что переживает астральное тело, когда оно не связано с внешним миром при помощи физических органов чувств. Вначале у него нет новых переживаний. Связь с эфирным телом мешает ему пережить что-нибудь новое. Но зато оно обладает воспоминанием об истекшей жизни. И эфирное тело, которое еще существует, вызывает это воспоминание в виде обширной, исполненной жизни картины. Это первое переживание человека после смерти. Он воспринимает жизнь между рождением и смертью как расстилающийся перед ним ряд образов. Во время этой жизни, когда человек связан со своим физическим телом, воспоминание бывает только в бодрствующем состоянии. Оно имеется лишь постольку, поскольку это допускает физическое тело. Но для души не пропадает ничто из того, что производит на нее впечатление в жизни. Если бы физическое тело было для этого совершенным орудием, то можно было бы в каждое мгновение жизни вызвать перед душою все ее прошлое. Со смертью это препятствие исчезает. Пока у человека сохраняется эфирное тело, существует известное совершенство воспоминания. Но оно исчезает по мере того, как эфирное тело теряет форму, которую оно имело во время своего пребывания в физическом теле и которая похожа на физическое тело. Это является также причиной, почему астральное тело через некоторое время отделяется от эфирного тела. Оно может оставаться соединенным с ним только до тех пор, пока сохраняется его соответствующая физическому телу форма. В течение жизни между рождением и смертью отделение от эфирного тела происходит только в исключительных случаях и только на короткое время. Если, например, человек прищемит какой-нибудь из своих членов, то часть эфирного тела может выделиться из физического. Тогда о члене, с которым это произошло, говорят, что он «онемел». И то своеобразное чувство, которое при этом ощущается, происходит вследствие отделения эфирного тела. (Конечно, материалистический образ представления может и здесь отрицать существование невидимого в видимом и сказать: все это происходит от физического нарушения, вызванного давлением). Сверхчувственное наблюдение может в подобном случае видеть, как соответствующая часть эфирного тела выступает из физического. Когда человек переживает необычный испуг или нечто подобное, то для значительной части тела может на очень короткое время наступить такое отделение эфирного тела. Это случается, когда человек видит себя по какой-нибудь причине неожиданно близким к смерти: когда он, например, тонет или когда ему в горах грозит падение в пропасть. Рассказы людей, имевших такое переживание, действительно близки к истине и могут быть подтверждены сверхчувственным наблюдением. Они передают, что в такие мгновения вся их жизнь вставала пред их душой как большая картина воспоминания. Из многих примеров, которые здесь можно было привести, укажем только на один, ибо он исходит от человека, для образа представления которого все, что говорится здесь о таких вещах, должно казаться пустой фантастикой. (Для вступившего на путь тайноведения бывает всегда очень полезно познакомиться с показаниями тех, кто почитает эту науку за фантастику. При таких показаниях не так легко упрекнуть наблюдателя в предвзятости. Пусть только тайноведы как можно больше учатся у тех, которые считают их стремления за бессмыслицу. Их не должно смущать, если они не встретят со стороны последних такого же интереса и к себе. Тайноведческое наблюдение само не нуждается, конечно, в таких вещах для подтверждения своих данных; этими указаниями оно хочет не доказать, а пояснить). Замечательный криминалист-антрополог и выдающийся во многих других областях естествознания исследователь Мориц Бенедикт рассказывает в своих воспоминаниях пережитый им самим случай, когда он однажды, купаясь, чуть не утонул и как в это мгновение вся жизнь его предстала ему в воспоминании словно в одной картине. Даже если другие и иначе описывают пережитые ими при подобных обстоятельствах картины, так, что они, по-видимому, имеют мало общего с событиями их прошлого, это не противоречит сказанному, ибо картины, возникающие при столь необычном состоянии отделения от физического тела, часто не так легко могут быть объяснены в их связи с жизнью. Но при правильном рассмотрении всегда можно найти эту связь. Не будет возражением и то, если, например, кто-нибудь, утопая, не имел описанного переживания. Необходимо принять в соображение, что оно может наступить только в том случае, когда эфирное тело действительно отделено от физического, но тем не менее остается в связи с астральным телом. Если же вследствие испуга ослабляется связь эфирного и астрального тел, то описанного переживания не бывает, ибо тогда наступает полная бессознательность, как во время сна без сновидений.

В первое время после смерти пережитое прошлое является объединенным в общей картине воспоминания. После отделения от эфирного тела астральное тело продолжает без него свое дальнейшее странствие. Нетрудно понять, что в астральном теле остается все то, что оно, благодаря собственной деятельности, сделало своим достоянием во время своего пребывания в физическом теле. «Я» до известной степени выработало Самодуха, Жизнедуха и Духочеловека. Поскольку они оказываются развиты, они получают свое бытие не от тех органов, которые существуют в телах, а от «Я». Но это «Я» и есть именно та сущность, которая не нуждается для своего восприятия во внешних органах. Не нужны они ему и для того, чтобы по-прежнему владеть всем тем, что оно соединило с собой. Можно было бы возразить: почему же во время сна нет восприятия этого развитого Самодуха, Жизнедуха и Духочеловека? Его нет по той причине, что «Я» между рождением и смертью приковано к физическому телу. Хотя во время сна оно и находится с астральным телом вне физического тела, но все-таки остается тесно связанным с последним. Ибо деятельность его астрального тела направлена на физическое тело. Вследствие этого «Я» обращено в своем восприятии на внешний чувственный мир и не может поэтому получать откровений духовного в его непосредственном облике. Лишь со смертью наступает для «Я» такое откровение, ибо она освобождает его от связи с физическим и эфирным телами. В то мгновение, когда сознание выходит из физического мира, который при жизни приковывает к себе его деятельность, может для него вспыхнуть иной мир. Но есть причины, по которым связь с внешним чувственным миром и в это мгновение не прекращается для человека всецело. А именно, остаются некоторые вожделения, которые поддерживают эту связь. Это вожделения, порождаемые человеком как раз благодаря тому, что он сознает свое «Я», как четвертый член своего существа. Вожделения и желания, вытекающие из существа трех низших тел, могут действовать только во внешнем мире; и когда эти тела отпадают, они прекращаются. Голод вызывается внешним телом; он умолкает, как только внешнее тело перестает быть связанным с «Я». Если бы «Я» не имело иных вожделений, кроме тех, что исходят из его собственной духовной сущности, оно могло бы с наступлением смерти почерпнуть полное удовлетворение из духовного мира, в который оно перешло. Но жизнь дала ему и иные вожделения. Она зажгла в нем жажду наслаждений, которые могут быть удовлетворены только с помощью физических органов, хотя сами вовсе и не вытекают из сущности самих этих органов. Не только три тела требуют своего удовлетворения через физический мир, но и само «Я» находит внутри этого мира наслаждения, для удовлетворения которых в духовном мире вообще не существует объекта. Для «Я» существуют в жизни двоякого рода желания. Такие, источник которых находится в телах и которые, следовательно, должны быть удовлетворены внутри тел, но зато и прекращаются с распадом их. Затем такие, которые вытекают из духовной природы «Я». Пока «Я» находится в телах, эти желания удовлетворяются также посредством телесных органов. Ибо в проявлениях органов тела действует скрытое духовное. И во всем, что воспринимают внешние чувства, они в то же время получают духовное. Это духовное, хотя и в иной форме, существует и после смерти. Все, чего жаждет «Я» от духовного внутри чувственного мира, оно сохраняет и тогда, когда внешних чувств уже нет. Если бы к этим двум видам желаний не присоединился еще третий, смерть означала бы только переход от вожделений, которые могут быть удовлетворены внешними чувствами, к таким, которые осуществляются в откровении духовного мира. Третий вид желаний — это те, которые «Я» порождает во время своей жизни в чувственном мире тем, что оно находит в нем наслаждение независимо от проявления в нем духовного. Самые низкие наслаждения могут быть откровениями духа. Удовлетворение, доставляемое голодному существу принятием пищи, есть откровение духа. Ибо через принятие пищи осуществляется то, без чего духовное в известном отношении не могло бы развиваться. Но «Я» может выйти за пределы того наслаждения, которое необходимо требуется этим фактом. Оно может стремиться к вкусной пище совершенно независимо от услуги, которая оказывается духу через принятие пищи. То же самое бывает и относительно других вещей чувственного мира. Благодаря этому зарождаются те желания, которые никогда не появились бы в чувственном мире, если бы в него не было включено человеческое «Я». Но такие желания не исходят из духовной сущности «Я». Пока «Я» живет в теле, оно должно иметь чувственные наслаждения, поскольку само оно духовно. Ибо в чувственном открывается дух. И «Я» приобщается духу, когда оно в чувственном мире отдается тому, что пронизано светом духа. Оно останется приобщенным этому свету и тогда, когда чувственность уже не будет больше средою, через которую проходят лучи духа. Но в духовном мире не может быть осуществления таких желаний, в которых уже в чувственном не живет дух. С наступлением смерти для этих желаний отрезана возможность наслаждения. Наслаждение вкусной пищей может быть вызвано только тем, что имеются физические органы, которыми пользуются при принятии пищи: небо, язык и т. д. После отделения физического тела человек не имеет их больше. Если же «Я» еще испытывает потребность в таком наслаждении, то эта потребность останется неудовлетворенной. Поскольку это наслаждение соответствует духу, оно существует только до тех пор, пока имеются физические органы. Поскольку же «Я» породило его, не служа этим духу, после смерти оно остается в виде желания, которое тщетно жаждет удовлетворения.

О том, что происходит тогда в человеке, можно составить понятие, если представить себе, что кто-нибудь испытывает сильнейшую жажду в местности, где далеко вокруг нельзя найти воды. Так же бывает и с «Я», поскольку оно после смерти сохраняет неугасшие вожделения наслаждений внешнего мира и не имеет органов для их удовлетворения. Жгучую жажду, которая служит для сравнения с состоянием «Я» после смерти, следует, конечно, мыслить возросшей до бесконечности и представить себе распространенной на все имеющиеся еще вожделения, для которых отсутствует всякая возможность удовлетворения. Следующее состояние «Я» заключается в том, чтобы освободиться от этого притяжения, связывающего его с внешним миром. «Я» должно в этом отношении очиститься и освободиться. В нем должны быть уничтожены все желания, порожденные им внутри тела и не имеющие права на существование в духовном мире.

Как предмет охватывается огнем и сгорает, так распадается и разрушается после смерти описанный мир вожделений. Это открывает взору тот мир, который тайноведение обозначает как «пожирающий огонь духа». Этим «огнем» охватывается всякое вожделение чувственного рода, если это чувственное таково, что не является выражением духа. Такие представления об этих событиях, какие принуждено давать тайноведение, можно было бы найти безотрадными и страшными. Могло бы показаться ужасным, что надежда, для удовлетворения которой необходимы чувственные органы, должна после смерти превратиться в безнадежность; что желание, которое может удовлетворить только физический мир, должно превратиться в жгучее лишение. Но думать так можно лишь до тех пор, пока не поймешь, что все желания и вожделения, которые после смерти охватываются «пожирающим огнем», в высшем смысле представляют собой не благодетельные, а разрушительные силы жизни. Через эти силы «Я» устанавливает с чувственным миром более крепкую связь, чем это необходимо для восприятия из этого чувственного мира всего того, что ему надлежит воспринять. Чувственный мир есть откровение скрытого за ним духовного. «Я» никогда не могло приобщиться духу в той форме, в какой он может раскрываться только через телесные чувства, если бы оно отказалось пользоваться этими чувствами для своего приобщения духовному в чувственном. Но «Я» лишает себя истинной духовной действительности в мире, поскольку жаждет чего-нибудь от чувственного мира, когда при этом молчит духовное. Если чувственное наслаждение, как выражение духа, означает возвышение и развитие «Я», то наслаждение, не являющееся таким выражением, означает обеднение, оскудение «Я». Если такое вожделение и получает свое удовлетворение в чувственном мире, то его опустошающее действие на «Я» все-таки остается. Однако до самой смерти это разрушающее действие не бывает зримо для «Я». Поэтому при жизни удовлетворение, следующее за таким вожделением, может породить новые подобные желания. И человек совсем не замечает, что он сам окутывает себя «пожирающим огнем». Только после смерти то, что окружает его уже и при жизни, становится видимым, и благодаря тому, что оно становится видимым, оно сказывается в то же время и в своем целительном, благотворном действии. Кто любит какого-нибудь человека, того ведь привлекает в нем не только то, что можно ощутить физическими органами. Но только о физическом можно сказать, что оно со смертью перестает быть доступным восприятию. В любимом человеке становится тогда видимым как раз то, для восприятия чего физические органы служили только средством. Единственно, что препятствует этой полной видимости, — существование такого вожделения, которое может быть удовлетворено только посредством физических органов. Но если бы это вожделение не было уничтожено, то сознательного восприятия любимого человека после смерти не могло бы наступить вовсе. С этой точки зрения представление о том страшном и безутешном, что могли бы нести для человека события после смерти, в описании тайноведения превращается в представление глубоко умиротворяющее и утешительное.

Ближайшие после смерти переживания еще в одном отношении совершенно отличаются от переживаний во время жизни. Во время очищения человек живет некоторым образом в обратном направлении. Он еще раз переживает все то, что испытал в жизни с момента рождения. Он начинает с событий, непосредственно предшествовавших смерти, и в обратном порядке еще раз переживает все вплоть до детства. И при этом перед его взором духовно проходит все, что во время жизни исходило не из духовной природы его «Я». Но и это все он переживает теперь в обратном виде. Человек, умерший, например, на 60-м году и причинивший на своем 40-м году кому-нибудь в порыве гнева физическую или душевную боль, еще раз переживает это событие, когда в своем обратном жизненном странствии после смерти доходит до своего сорокового года. Только он переживает уже не удовлетворение, которое он испытал при жизни благодаря этому поступку, а боль, которая была причинена им этому человеку. Но из вышесказанного можно в то же время увидеть, что только то ощущается в подобном событии после смерти мучительно, что родилось из вожделений «Я», коренящихся лишь во внешнем физическом мире. В действительности «Я» вредит не только другим, но и самому себе, удовлетворяя такие вожделения, только этот вред, наносимый самому себе, остается для него при жизни невидимым. После смерти весь этот мир губительных вожделений становится видимым для «Я». И к каждому существу, и к каждой вещи, в связи с которой загорелось такое вожделение, «Я» испытывает влечение уже для того, чтобы это вожделение, могло быть и уничтожено в «пожирающем огне» так же, как оно возникло. Лишь когда человек доходит до момента своего рождения, все подобные вожделения оказываются прошедшими через очистительный огонь; теперь ему ничто не препятствует вполне отдаться духовному миру и он вступает на новую ступень бытия. Как он оставил при смерти физическое, а вскоре затем и эфирное тело, так теперь распадается та часть астрального тела, которая может жить лишь в сознании внешнего физического мира. Таким образом, для тайноведения существуют три трупа: физический, эфирный и астральный. Мгновение, когда этот последний покидается человеком, определяется тем, что срок очищения составляет приблизительно треть того времени, которое прошло между рождением и смертью. Только позднее, когда ход человеческой жизни будет рассмотрен с точки зрения тайноведения, станет понятной причина, почему это так. Для сверхчувственного наблюдения в окружающем человека мире всегда видимы астральные трупы, отброшенные людьми, которые из состояния очищения перешли в высшее бытие — совершенно так же, как и физическое восприятие там, где живут люди, имеет случай наблюдать физические трупы.

После очищения для «Я» наступает совершенно новое состояние сознания. Если до смерти к нему должны были притекать восприятия извне, чтобы на них мог упасть свет сознания, то теперь как бы изнутри изливается целый мир, доходящий до сознания. Между рождением и смертью «Я» также живет в этом мире, только этот мир облекается теперь уже в откровения внешних чувств. И только когда «Я», отрешившись от всякого чувственного восприятия, воспринимает себя в своем «самом внутреннем святая святых», обнаруживается непосредственно то, что обыкновенно является только под покровом чувственного. Как до смерти восприятие «Я» происходит внутри, так после смерти и очищения во всей своей полноте раскрывается изнутри духовный мир. В сущности, это откровение духовного мира наступает тотчас же по отложении эфирного тела, но только перед ним, как затемняющее облако, расстилается мир вожделений, еще обращенных на внешний мир. Это как если бы в блаженный мир духовного переживания вторгались черные демонические тени, возникающие из «огнем пожираемых» вожделений. Эти вожделения теперь не только тени, а действительные существа. Это обнаруживается сразу же, как только «Я» лишается физических органов и благодаря этому может воспринимать духовное. Эти существа являются тогда как искаженные образы и карикатуры того, что человеку было известно до тех пор через чувственное восприятие. Сверхчувственное наблюдение говорит, что этот мир очистительного огня населен существами, вид которых для духовного взора ужасен и причиняет страдание; их наслаждение состоит, по-видимому, в уничтожении, а страсть их направляется на зло, по сравнению с которым зло чувственного мира кажется незначительным. Все, что человек приносит с собою в этот мир из означенных вожделений, является для этих существ как бы пищей, благодаря которой заново усиливается и укрепляется их мощь. Набросанная здесь картина недоступного для внешних чувств мира покажется человеку менее невероятной, если он взглянет непредвзятым взором на какую-нибудь часть животного мира. Чем является духовному взору свирепо блуждающий волк? Что раскрывается в том, что воспринимают в нем внешние чувства? Не что иное, как душа, живущая и действующая в вожделениях. Внешний облик волка можно назвать воплощением этих вожделений. Не будь у человека никаких органов для восприятия этого облика, он все-таки должен был бы признать бытие соответствующего существа, — если бы невидимые вожделения этого существа сказывались в своих действиях и если бы повсюду блуждала невидимая для глаза сила, которая могла бы совершать все то, что совершает видимый волк. Правда, существа очистительного огня видимы не для чувственного, а только для сверхчувственного глаза; но мы имеем перед собой их явные действия: они состоят в разрушении «Я», когда оно дает им пищу. Эти действия становятся ясно видимыми, когда правомерное наслаждение возрастает до неумеренности и распутства. Ибо воспринимаемое внешними чувствами могло бы возбудить «Я», лишь поскольку наслаждение имеет основу свою в сущности «Я». Животное побуждается во внешнем мире к желанию только тем, чего жаждут его три тела. У человека есть более высокие наслаждения, ибо к трем телесным членам присоединяется еще четвертый — «Я». Но когда «Я» стремится к такому удовлетворению, которое служит не к сохранению и поддержанию, а к разрушению его сущности, то такое стремление не является действием ни его трех тел, ни его собственной природы, а только действием существ, которые остаются в своем подлинном облике скрытыми для внешних чувств, однако могут именно подступать к высшей природе «Я» и побуждать его к вожделениям, не связанным с чувственностью, но только через нее могущим получать удовлетворение. Есть существа, которые питаются страстями и вожделениями более низкого свойства, нежели все животные страсти, ибо они не изживаются в чувственном, а захватывают духовное и тянут его вниз, в чувственную область. Поэтому облики таких существ представляются духовному взору более уродливыми и ужасными, чем облик самых хищных животных, в которых воплощаются ведь только страсти, имеющие основу в чувственном; и разрушительные силы этих существ безмерно превышают всю ярость разрушения, встречающуюся в чувственно воспринимаемом животном мире. Тайноведение расширяет, таким образом, кругозор человека, указывая на мир существ, который в известном отношении стоит ниже, чем видимый мир животных, приносящих разрушение.

Когда человек после смерти прошел через этот мир, он оказывается перед иным миром, духовным, который порождает в нем желание, находящее свое удовлетворение только в духовном. Но и теперь человек различает то, что принадлежит к его «Я» и то, что составляет окружающее — можно также сказать, духовный внешний мир — этого «Я». Но то, что он переживает в этом окружающем, притекает к нему таким же образом, как во время его пребывания в теле притекает к нему восприятие собственного «Я». Итак, если при жизни между рождением и смертью окружающий человека мир возвещает о себе через органы его тела, то по отложении всех этих тел язык нового мира проникает непосредственно в «самое внутреннее святилище» «Я». Все окружающее человека наполнено теперь существами, однородными с его «Я», ибо только «Я» имеет доступ к «Я». Как в чувственном мире человека окружают минералы, растения и животные, образующие этот мир, так после смерти человек окружен миром, состоящим из существ духовного рода. Однако человек приносит с собою в этот мир нечто такое, что не входит в состав окружающего его мира. Это то, что «Я» пережило в окружающем его мире. Вначале, непосредственно после смерти, пока эфирное тело было еще связано с «Я», сумма этих переживаний вставала в виде обширной картины воспоминания. Хотя само эфирное тело впоследствии и покидается, однако от картины воспоминания остается нечто — как непреходящее достояние «Я». Как если бы из всех переживаний и познавании, которые человек имел между рождением и смертью, был сделан экстракт, извлечение — вот чему можно уподобить то, что остается. Это духовный итог жизни, плод ее. Итог этот носит духовный характер: он содержит в себе все духовное, что раскрывается через внешние чувства. Но без жизни в чувственном мире он не мог бы состояться. Этот духовный плод чувственного мира «Я» ощущает после смерти как то, что является теперь его собственным, его внутренним миром и с чем оно вступает в мир, состоящий из существ, которые раскрываются таким образом, как может раскрываться самому себе в своей внутренней глубине только «Я». Как зародыш растения, который есть экстракт всего растения, развивается только будучи погруженным в иной мир — в землю, так развивается теперь то, что «Я» приносит с собой из чувственного мира, подобно зародышу, на который оказывает действие принявшее его отныне в себя духовное окружение. Тайноведение, когда ему приходится описывать происходящее в этой «стране духов» может давать, конечно, только образы. Но эти образы могут быть таковы, что они представляются настоящей действительностью сверхчувственному взору, когда он наблюдает соответствующие, невидимые чувственному глазу события. Описываемое здесь может быть сделано наглядным при помощи сравнений с чувственным миром. Ибо хотя оно и совершенно духовного рода, однако в известном отношении имеет сходство с чувственным миром. Как в этом мире при воздействии того или иного предмета на глаз, является, например, цвет, так и в «стране духов» перед «Я» предстает цвет, когда на него действует какое-нибудь существо. Только цвет этот вызывается так, как в жизни между рождением и смертью может быть вызвано внутри только восприятие «Я». Это происходит не так, как если бы свет падал извне в человека, а так, как если бы другое существо непосредственно действовало на «Я» и побуждало его представить себе это действие в красочном образе. Так все существа в духовном окружении «Я» находят свое выражение в сияющем красками мире. Будучи другого происхождения, эти краски духовного мира носят, разумеется, несколько иной характер, чем чувственные краски. То же самое надо сказать и относительно других впечатлений, получаемых человеком из чувственного мира. Наибольшим сходством с впечатлениями этого чувственного мира обладают звуки духовного мира. И чем больше человек вживается в этот мир, тем больше он становится для него исполненной движения жизнью, которую можно сравнить со звуками и их гармонией в чувственной действительности. Только он чувствует звуки не как нечто, извне доходящее до его слуха, а как силу, через его «Я» струящуюся в мир. Он чувствует звук, как во внешнем мире чувствует свою собственную речь или пение, но только он знает, что в духовном мире эти льющиеся из него звуки суть в то же время проявления иных существ, изливающихся через него в мир. Еще более высокое проявление совершается в «стране духов», когда звук становится «духовным словом». Тогда через «Я» льется не только исполненная движения жизнь другого духовного существа, — такое существо само сообщает этому «Я» свою внутреннюю глубину. И когда через «Я» струится «духовное слово», то два существа живут одно в другом без того разделения, которое необходимо сопровождает каждое совместное бытие в чувственном мире. И совместное бытие «Я» с другими духовными существами после смерти действительно является таким.