Дон Жуан и Фауст: повторное сравнение
Полярность духовного и чувственного устремлений находит свое выражение в литературе и музыке прежде всего в двух противоположных фигурах: Дон Жуане и Фаусте. У них обоих особая связь с женским началом, как в отношении чувственного, так и в отношении душевно-духовного. Постановка «Дон Жуана» В.А.Моцарта в Кельнской опере стала поводом для Михаэля Опилки снова обратиться к вопросу вечного стремления «мужского начала» к «женскому».
В конце второй части «Фауста» Chorus mysticus поет:
И женственность вечная Сюда нас возводит *.
* В пер. Н. Холодковского
Женское начало увлекает Фауста на духовный путь. Mater Gloriosa, обобщенный образ всех женских качеств («Дева, Мать, Королева, Богиня»), поддерживает Гретхен:
За мной в возвышенные сферы Последуй! Поли любви и веры, Пойдет он вслед, узнав тебя!
Дон Жуан, испанский дворянин, как и доктор Фауст - мифическая фигура Средневековья. Он тоже следует за женщиной, но иным образом.
В 1843 году Сёрен Кьёркегор, сравнивая два типа мужского идеала, говорит о «чувственной гениальности»: «Дон Жуан является выражением демонического, которое можно определить как чувственное. Фауст - выражением демонического, которое определяется, как духовное, но исключающее христианский дух». (1) Здесь выявлено напряжение, выражена полярность между чувственным и духовным, которое действительно существует и действует до сегодняшнего дня.
Дон Жуан как мастер чувственного, уничтожающий социальное
Поводом для нового сравнения этих двух полярных путей мужского и женского стала новая постановка «Дон Жуана» в Кёльнской опере, осуществленная Давидом Алденом, которая оказалась столь значительной, что о ней можно говорить во всеобщем смысле.
Алден решил свою постановку в стиле, напоминающем стиль Энди Уорхола, когда художественное пространство сцены решено таким образом, что действие может быть отнесено к любому времени.
За исключением небольших текстовых искажений, пьеса ничуть не пострадала. Напротив, художественная постановка Алдена по своему душевному настрою напоминает революционную практику Кристофа Мартхалера, когда на сцене разворачиваются внутренние переживания героев.
В «Дон Жуане» Кёльнской оперы мы видим воплощение чувственного как чисто сексуального, местами вульгарного, но без пошлости. Так оно понималось в век Моцарта, и уже Бетховен возмущался выбором Моцарта материала для постановки: у него такого аморального сюжета быть не могло.
Сталкиваясь с модернизацией многих произведений и опер, я по большей части испытывал недовольство тем, что вместо духа пьесы увековечиваются амбиции и импульсы режиссера. В «Дон Жуане» Алдена уже в начале сцены смерти зритель находит отчетливые указания, например, на Эдипов комплекс в отношениях донны Анны и ее отца. Отец сидит на авансцене в клубном кресле отдельно от главных героев. В дальнейшем зритель понимает, что это необходимо для выражения внутренней стороны социального события, а не просто для внешнего действия. Дон Жуан любит не живую донну Эльвиру, которая находится тут же, но которую он не замечает, а свои собственные фантазии, возникающие у него при созерцании ее фотографии. Вопреки доминирующей интерпретации, где она выступает в роли истеричной влюбленной дамы, ее образ становится величественным.
Чувственная любовь - исчезновение во времени
Дон Жуан является мастером чувственного, который уничтожает социальное, поскольку остается полностью чуждым душевной любви. «Потрясение социального» (3), как центральная тема «Дон Жуана», становится предметом многих размышлений. Дон Жуан возмущает моральные законы, устои и нормы социума, используя их, когда это необходимо, но тоже в неблаговидных целях: например, в своем дворянском высокомерии перед крестьянином Мазетто, чью невесту Церлину он задумал соблазнить, он применяет насилие.
Фаусту для объявления недейственной морали, которая присуща каждому встречающемуся ему сообществу людей, требуется помощь духовного царства в облике Мефистофеля. Дон Жуан низводит свое отношение к морали в область низшей телесности: тысяча и три («Mille e tre») женщины, соблазненных им в Испании и других странах! - так воспевает его подвиги слуга Лепорелло. Германский путь, осуществляемый с помощью головы, и романский путь области конечностей - противопоставление духовности и чувственности. Вечно женственного и женского. «Дон Жуан» Моцарта достигает вечности благодаря музыке. Кьёркегор сформулировал это очень точно: «Душевная любовь есть возникновение во времени, чувственная любовь - исчезновение во времени. Средством выражения этого выступает музыка, так как она более абстрактна, чем речь, и высказывает не отдельное, но общее в своей совокупности, и эта совокупная общность выражается не в абстракции рефлексии, а в конкретности непосредственного».
В «Фаусте» Гёте использована лишь речь, но его поэтический язык нисходит с музыкальных высот. В 1829 году Кристианом Дитрихом Граббе была сделана попытка свести оба пути познания воедино в драме «Дон Жуан и Фауст». Разумеется, это было «затемнено из-за цинизма, распущенности и пошлости, превосходящих в своем буйстве и гнусности все, что может выдавать на-гора мозг» (4). Граббе также исходил из женского. Его драма - очень витиеватое произведение, где Дон Жуан и Фауст втянуты в соперничество вокруг донны Анны, из которого Дон Жуан выходит победителем, в то время как холерический, самовлюбленный Фауст, тоже жаждущий ее, из-за опрометчивого договора с Мефистофелем, появляющегося, кстати, из бутылки, умирает после того, как донна Анна его отвергает. Полярность Дон Жуана и Фауста, как чувственного и духовного пути мужчины, представленная в одном художественном произведении, остается в проекте. Вопрос состоит в том, можно ли осуществить этот проект.
Душевная любовь: возникновение во времени
В кёльнской постановке «Дон Жуана» действие сконцентрировано на чувственной стороне. И полной противоположностью этому является единственная в своем роде постановка «Фауста» на сцене Гётеанума в Дорнахе, где все сфокусировано на сверхчувственном измерении. Какое значение имеет эта полярность путей к женскому? Вопрос чрезвычайно актуален. Чувственная любовь во все переходные эпохи имела конъюнктуру, она кажется общедоступной именно потому, что лишена индивидуальности.
Естественно, что Дон Жуан играет женщинами, а они подыгрывают ему. Мужское и женское здесь удовлетворяет требованию Шиллера к игре: осуществлять посредническую роль между материалом и формой. Однако в этой игре имеет значение моральная сторона дела, так как данная игра остается сопряженной с определенной трагичностью, прежде всего в тысячекратно разрушенных брачных договорах. У донны Эльвиры серьезность ее положения усугубляется возможной беременностью, а отец донны Анны подвергается действительной или, как в кёльнской постановке, образной смерти. В художественном рассмотрении и то, и другое есть часть игры с жизнью.
В конце пьесы Дон Жуан, этот вечный игрок, переживает, что правила игры созданы другими. Без принципа высочайшего порядка они немыслимы. Существование ада предполагает наличие небес, даже если Дон Жуан отрицает и то, и другое.
Фауст не играет. Для него все экзистенциально. В этом выражается немецкий путь. Его нельзя назвать легким: немного солнца в пелене облаков. С точки зрения вечности, каждый его шаг к женщине исполнен значения. Фауст, несмотря на масонскую, эзотерическую доминанту, в делах любви живет как протестант, благоразумно. Он ищет Бога (как и Лютер) непосредственно, Эрос не отклоняет его с этого пути. Дон Жуан любит, можно сказать, как католик. Его поиски Бога идут через плоть. И когда он отказывается от предложенной ему в конце исповеди и пути обращения, то это оставляет его прибывать в грехе. Оба пути могут возвышать, вести к вечности: один - через радость и удовольствие, другой - через дух. Каким образом совместить их экуменически? Возможно, в этом может помочь та душевная любовь, крах которой потерпели оба главных героя.
Михаэль Опилка
Примечания
1 С. Кьёркегор «Чувственная гениальность как соблазн».
2 Петер Шобадч «Европейские мифы нового времени: Фауст и Дон Жуан». Материалы симпозиума 1992 года, Зальцбург, 1993 г.
3 Штефан Кунце «Послесловие к «Дон Жуану», Штутгарт 1986 г.
4 По Вилли Фоке «Даты немецкой литературы»
Das Goetheanum №39/2002 Перевод с нем. О.П. |