Ласло Бёсёрменьи. Источник духа.

В медитации человек начинает познавать духовный мир. На примере высказывания Рудольфа Штейнера о медитации как «первичном свободном действии» Ласло Бёсёрменьи дает конкретный путь упражнений для перехода порога духовного мира в постепенном усилении интенсивности внимания, при котором внутри Я проявляется реальное событие духа.

Когда после 28-ми лет дружбы с Георгом Кюлевиндом я спрашиваю себя, что является главным из того, чему я у него научился, то я формулирую это так: «Для тебя тоже существует путь. Ты не должен быть особенно одарён или образован, иметь особые внешние предпосылки, ибо путь к духовному миру ведёт через область твоих собственных способностей и никто кроме тебя не может пересечь этой области. Ты ни с кем не соревнуешься, никого не должен побеждать. Ты должен лишь вместо «слепой веры» в какое-либо учение иметь мужество и честность нащупать и расширить свои собственные границы сознания. И если ты не одарён, это тоже имеет преимущества: ты быстрее достигнешь своих границ и быстрее сможешь начать их расширять. Идти этим путём упражнений означает каждый день расширять эти границы, даже продвигаясь мельчайшими шагами.

Парадокс упражнения

Рудольф Штейнер говорил, что для человека с его естественной наукой может быть доступен духовный мир. Он достигает его, так сказать, «на несколько этажей глубже», когда, исходя из обычного мышления, для него становится возможным спиритуальный путь.

Основной парадокс этого пути упражнений заключён в следующем: я могу упражняться только в том, что я могу осуществить; я не могу упражняться в том, чего я не могу. Но и наоборот: почему я должен упражняться в том, что я и так могу? Интересно то, что если я с полной внимательностью прослеживаю свою деятельность, я обнаруживаю и исправляю свои ошибки. Становится очевидным, что моё наблюдающее внимание может то, чего ещё не может моё осуществляющее внимание.

Людьми искусства эти два вида внимания хорошо изучены: первое следует за самой музыкой, второе – например, за рукой, которая ведёт смычок. Поэтому музыкант может исправить фальшивое или некрасивое звучание. При изучении воспитания сознания не воспринимается часть осуществляемой деятельности, но по крайней мере две ступени внимания в нём присутствуют: одна из них словно находится на небе, вторая – на земле.

Опыт Я в концентрации

Если в упражнении на концентрацию я интенсивно представляю себе какой-то простой предмет (например, ложку) в его различных формах и функциях, то поначалу в большинстве случаев это мне удаётся. Но рано или поздно я прихожу к тому, что дальше дело не идёт, становится скучным. Но на удивление именно это является магическим пунктом, первым порогом духовного мира. Если в этот момент я не прекращаю упражнения и мне удаётся любовно удержать представление, то тогда наступает усиление интенсивности внимания. Вызываемая и наблюдаемая внимательность начинают уподобляться друг другу вплоть до того момента, когда они в полной концентрации совпадают. В искусстве подобная разница проявляется в различии между упражнением и исполнением (например, на концерте). Во время занятий я могу наблюдать и исправлять. Во время концерта я должен напрямую перевести музыкальную инспирацию в действие. У меня нет возможности что-то исправлять. Музыкант, у которого не происходит разделения инспиративного и действующего внимания, не нуждается в упражнениях. Но если это разделение происходит, тогда упражнение необходимо – чтобы это разделение по меньшей мере преодолеть. Тот, кто в этом деле обманывает себя, никогда не станет настоящим художником.

Подобные соображения относятся и к тому, кто идёт по пути духовного ученичества. Человек исходит из своего дуалистического сознания – от чего же иного он может исходить? Его сознание пробуждается всегда задним числом, поэтому оно видит только прошедшее, мертвое. Мы живём в мире мертвых символов. Каждый символ – неважно, природный ли это феномен или текст, или любое творение человека – омертвевшее выражение значения, разумения духа, духовного жеста. Как «мертвое указывает на живое», «труп – на живого человека», так каждый символ толкует плоскость живого современного сознания, из которой он произошёл. Медитирующий духовный ученик является как бы поэтом наоборот. Поэт изливает огонь своей души в буквах. Духовный ученик разжигает буквы в своей душе, делая их огнём. Если он приходит к вышеописанному единому, монистическому вниманию, тогда в нём разжигается огонь собственного Я. Этот огонь, собственно говоря, всегда служил символом духа – это тот образ, который указывает на реальный опыт. Это истинный опыт Я, который даёт возможность загасить все повседневные посредственные опыты. Упражнение идёт само по себе – до следующего порога. Этот опыт в концентрации является условием того, что я могу двигаться вперёд в медитации.

Первичное свободное действие

«Когда человек начинает делать медитации, то этим он совершает единственное полностью свободное действие в этой человеческой жизни.[…] Эта медитация есть первичное свободное действие» (Рудольф Штейнер 20.08.1922, ПСС 305). Существуют три важнейшие ступени, много раз представленные Г. Кюлевиндом: размышление, сосредоточение, вхождение в бессловесный элемент медитации.

Прежде чем я прохожу отдельные шаги, я хочу определить наиболее важное: целью медитации являются не какие-то «великие» мысли, но опыт качественного изменения, усиления внимания. Здесь я могу рассмотреть только один вид медитаций – медитацию на изречение. Описание других видов медитаций: медитации на восприятие, символ или волю – можно найти в различных трудах Р. Штейнера и Г. Кюлевинда.

Размышление

Я пытаюсь насколько возможно основательно продумать предложение исходя из понимаемого сразу его первого значения. Например, я могу себя спросить, что означает «несвободное действие». Я же подхожу к медитации, без сомнения, добровольно; не является ли это уже свободным действием? Я ведь об этом слышал и читал, множество мыслей и ассоциаций крутятся в моём мозгу. Это свободно или, наоборот, несвободно? Не должна ли свобода быть понята намного шире? Свобода от всего, от каждого предварительного знания, каждого уже известного представления, совершенно «девственная» в том смысле, как об этом говорит Экхарт: «Девственный» человек тот, который свободен от всех посторонних образов, так же свободен, как он был, когда он не был».

И насколько мы здесь можем рассуждать о действии? Я вообще не нуждаюсь ни в чём, что входит в моё восприятие. Тогда, может быть, это фантазия? Или действие посвящения? Или действие, подобное театральной пьесе? Если моя жизнь – это действие, не подобна ли она театральной пьесе? В большинстве театральных пьес (в особенности в великих греческих трагедиях) действующие лица являются игрушками их судеб, и только автор и зрители знают все действие. Как же с моей жизнью? Являюсь ли я автором «пьесы» своей жизни или, по крайней мере, зрителем? Или я – только фигура, которая проживает свою партию в оторванности от судьбы?

Тогда почему в высказывании Рудольфа Штейнера стоит «эта медитация»? Грамматически это может, конечно, означать предварительное действие, но также и ту медитацию, которую я именно сейчас делаю. Тогда это слово является обозначением абсолютно своевременного действия в настоящий момент. Знаю ли я настоящий момент как нечто иное по отношению к уже прошедшему? Может ли это означать, что я должен сделать именно этот шаг – вступить в настоящий момент, стать действующим в духе и этим положить начало проведения первичного свободного действия?

Всё это только мысли и ни в коем случае не сама медитация. Несмотря на это, если мне удается концентрированно продумать такой ход мыслей, то, как и при концентрации, опять возникает или усталость или усиление интенсивности. В последнем случае можно переходить к следующему шагу.

Сосредоточение на слове

Теперь я могу попытаться свести значение всего предложения в одно слово. Уже при первой фазе можно было увидеть, что слова берутся не в своих обычных значениях, но в своего рода «первичном значении», которое заключает в себе все другие. Поэтому я могу выбрать почти любое слово, которое уже в первой фазе в своём значении было настолько «обширно», что может определять всё предложение. Возьмём, например, слово «действие». Я даю возможность всей моей душе стать действием, я не делаю ничего другого кроме того, что удерживаю действие, даю ему в себе развернуться. Всё становится действием, и это действие – действительностью. Интенсивность внимания ещё больше повышается, и я всё меньше нуждаюсь в «материи», словах и образах, пока не достигаю той точки, которая является одновременно состоянием покоя и непрерывным событием. Это звучит как парадокс и является парадоксом. Я пришёл к порогу настоящего момента сознания и вместе с этим к порогу духовного мира. Опасность следующего затемнения, непроизвольного прерывания упражнения намного больше, чем раньше. Я больше ничего не могу взять с собой «из этого мира» и вынести это бесконечно тяжело. Я могу или войти в «ничто» или с испугом от него отшатнусь, что даёт предчувствие границы сознания.

Вхождение в бессловесный элемент

«Ничто» переживается как полнота жизни. Я вступаю в элемент огня, духа, света – чистого понимания. Мышление больше не прерывается отдельными мыслями и паузами между ними, оно течёт. Я получаю опыт того, что «не я мыслю, но нечто мыслит во мне». Можно подумать, что это противоречит свободе, но это не так. Свобода не означает того, что я всё делаю сам, всё вывожу из себя, но что я отдаю самого себя, даю возможность прийти тому, что стремится из духовного мира. Как сказал Экхарт: «То, что человек принимает в себя Бога – это хорошо и это приятие есть девственность. То, что Бог в нём становится плодотворным – это лучше».

Этим шагом я воплощаю медитативное изречение. Только сейчас оно выражает истину. Прежде оно было лишь мёртвым сплавом прежнего опыта, который я вновь оживил. «Форму» и «вкус» этого изречения можно назвать имагинацией. «До тех пор, пока я познание не подниму до этой ступени, всё знание остаётся для меня в высшей степени обесцененным» (Рудольф Штейнер. Мистика. ПСС 7).

В медитирующей душе изречение пробуждается к жизни. Если оно высказывается вновь, оно опять облекается в слова, которые ждут воскрешения в медитации.

Ласло Бёсёрменьи
Das Goetheanum №36-2006
Перевод с нем. М.К.