Четвёртая лекция (Дорнах, 28 ноября 1919 года).

Продолжая речь о том, о чем я говорил вам в лекциях предыдущей недели, я хотел бы сегодня подготовить почву для того, что я подробнее разовью завтра и послезавтра. Я обращаюсь к вашей памяти, но — несколько иначе, чем то было прежде: во многом, почерпнутым из нее, мы будем нуждаться при дальнейшем развитии настоящей темы.

Если мы постараемся уяснить себе ход развития Земли, нам лучше всего рассмотреть и привести в порядок различные события в их отношениях к центральному развитию Земли; ибо этим самым мы придем к определенной структуре всего того, в чем оказался человек в своем собственном развитии в силу развития всего человечества. Эта центральная точка, этот центр тяжести, есть, как вы знаете, Мистерия Голгофы, благодаря которой все развитие Земли только и получило свой смысл, свое истинное внутреннее содержание.

Если мы вернемся к развитию западного человечества, получившего импульс Мистерии Голгофы с Востока, то мы должны сказать: приблизительно в пятом столетии до события Мистерии Голгофы начался, происходя именно из греческой культуры, род подготовления к этой Мистерии Голгофы. Мы можем сказать: имеется некоторое единообразное направление в греческом мышлении, чувствовании и волении на протяжении примерно четырех с половиной столетий, предшествовавших событию Мистерии Голгофы. Это единообразное направление заявило о себе через фигуру Сократа, затем нашло свое продолжение собственно в греческой культуре в целом (в искусстве это направление также заметно), было продолжено могучей и выдающейся логичностью Платона и получило более научный характер у Аристотеля.

Вы знаете из различных лекций, которые я читал вам, что Средние Века со времен Августина были особенно склонны руководствоваться тем, что может быть почерпнуто из способа мышления Аристотеля и использовано с целью понять то, что подготовило Мистерию Голгофы и что последовало за ней. Греческий способ мышления стал весьма важным именно для христианского развития Запада вплоть до конца Средних Веков, благодаря как раз тому, что оно использовалось тогда для проникновения в содержание Мистерии Голгофы. Было бы хорошо, если бы мы уяснили себе, что, собственно, произошло в Греции в течение последних столетий, предшествовавших событию Мистерии Голгофы.

То, что разыгралось в мышлении, чувствовании и волении греков, было, собственно, последним отзвуком изначальной культуры человечества, пока еще не ценимой ныне. Исторические исследования нашего времени не в состоянии увидеть эти вещи в их истинном свете, так как они не доходят до тех времен, когда культура Мистерий, распространенная тогда по всей цивилизованной земле, глубоко пронизывало все человеческое воление и чувствование. Мы должны возвратиться к этим давним тысячелетиям, которые не достижимы для истории; должны подойти к ним с теми методами, о которых хотя бы бегло сказано в моей книге “Тайноведение”, чтобы увидеть, какова же была природа этой первичной культуры человечества. Она имела свой источник в древних Мистериях, куда великими ведущими личностями допускались те люди, которые были найдены объективно пригодными для непосредственного Посвящения. Познание, которое таким образом передавалось посвящаемым в Мистериях, передавались затем через них к другим людям. Нельзя понять всю древнюю культуру в ее основе, если не принять во внимание ее материнскую почву Мистерий. Эта материнская почва Мистерий может быть еще ясно распознана в произведениях Эсхила. Она может быть также прослежена в философии Платона. Но откровения, касающиеся Божественного, которые человечество получало из Мистерий, были утрачены в ходе истории. Только в самом примитивном виде содержатся они еще в том, что стало исторически доказуемой культурой. Мы сможем лучше судить о том, что, собственно, произошло, если уясним себе, что осталось в послесократовское время в греческой цивилизации, от культуры изначальных Мистерий, в которую уходит своими корнями и греческая цивилизация. То, что осталось, — это некоторый способ мышления, некоторый способ представления.

Вы знаете, что внешняя история рассказывает, как Сократ обосновал диалектику, как он был великим учителем в области мышления, — того мышления, которое позже Аристотель развил более научным путем. Но этот греческий способ мышления был только последним отзвуком культуры Мистерий, так как эта культура Мистерий имела очень богатое содержание. Духовные факты, которые лежат в основе нашего космического миропорядка, были включены тогда в общее понимание всех вещей человеком. Это великое возвышенное содержание впоследствии постепенно утрачивалось. Но образ мышления, развитый учениками Мистерий, их способ представлений остался и стал историческим сначала в греческом мышлении, затем снова в средневековом мышлении, — в мышлении христианских теологов, которые усвоили это греческое мышление с целью, — при помощи форм мышления, при помощи идей и понятий, продолжающих, по существу, греческое мышление постичь то, что притекало в мир через Мистерию Голгофы. Средневековая философия, так называемая схоластика, были слиянием духовных истин Мистерий Голгофы с греческим мышлением. Мыслительное постижение, усвоение Мистерии Голгофы производилось при помощи инструмента (если прибегнуть к этому тривиальному выражению) греческого мышления, греческой диалектики. До события Мистерии Голгофы прошло около четырех с половиной столетий с тех пор, как было утрачено само содержание Мистерий и выступило то, чисто формальное, голое мыслительное, что осталось от древних Мистерий. Мы можем сказать: приблизительно, четыре с половиной столетия. Таким образом, мы видим следующее: в доисторические времена культура Мистерий распространялась тогда по всей цивилизованной земле. В ходе нашего развития от нее остался только своего рода дистиллят в виде греческой диалектики, греческого мышления. Затем совершилась Мистерия Голгофы. На Западе она вначале понималась при помощи греческой диалектики. Каждый, кто ныне пожелает вжиться в науку, скажем, десятого, одиннадцатого, двенадцатого, тринадцатого, четырнадцатого столетия, которая тогда включалась в теологию, должен научиться мыслить совсем иначе по сравнению с привычным современным естественнонаучным способом мышления. Те, кто в наше время высказывает свое суждение о схоластике, не могут, как правило, отдать ей должное, потому что они прошли только через естественнонаучное обучение, а схоластика требует прохождения школы мышления, отличающегося от современного естественнонаучного.

Ныне мы живем в такой момент времени, когда снова четыре с половиной столетия протекли с того времени, как естественнонаучный способ мышления овладел человечеством. Около середины 14 столетия люди Запада начали мыслить тем способом, который мы затем находим уже развитым в некотором смысле до блистательности у Галилея и, пожалуй, у Джордано Бруно. Он был затем донесен вплоть до наших дней. Это кажется все той же самой греческой логикой, и, однако, в действительности, это — современная, совершенно иная логика. Это — логика, которая постепенно извлекалась из процессов мира природы, тогда как греческая логика извлекалась из того, что ученики Мистерий — мисты лицезрели в Мистериях.

Постараемся теперь уяснить себе разницу между тем положением вещей, которое существовало за четыре с половиной столетия до события Мистерии Голгофы в цивилизованном мире, который ограничивался тогда почти одной Грецией и тем, которое образовалось за четыре с половиной столетия, в которые человечество обучалось естественнонаучному мышлению. Для меня легче изобразить это вам графически (Р. Штайнер рисует на доске). Смотрите на культуру Мистерий, как на род вершины горы человеческой духовной культуры очень древних времен. Эта культура Мистерий, ступенька за ступенькой переходит затем в логику Греции — вплоть до момента Мистерии Голгофы. Затем это находит свое продолжение в схоластике Средних Веков. В течение четырех с половиной столетий, предшествовавших Мистерии Голгофы, мы имели последние отблески, отзвуки культуры древних Мистерий. А с 15 в. после Р.Х. началось развитие нового способа мышления, который мы можем назвать мышлением по методу Галилея. Время, которое протекло от этой отправной точки до наших дней, имеет, приблизительно, ту же протяженность и тот промежуток времени, который прошел между появлением греческого способа мышления и Мистерией Голгофы. Но в то время, как последний период является заключительным отзвуком, яркой зарей красок вечернего заката, то первая есть своего рода прелюдия, нечто такое, что должно еще развиваться, что должно подняться ввысь. Греческая культура стояла у конца. Мы стоим у начала.

Мы тогда только достигнем полного понимания этого сопоставления одного конца и одного начала, если будем рассматривать развитие человечества с определенной духовнонаучной точки зрения.

Я уже неоднократно излагал здесь, что не без причины предпринимаются в настоящее время попытки того самопознания человечества, которое может быть добыто посредством антропософски ориентированной духовной науки, ибо преобладающая часть человечества стоит перед важными возможностями будущего. В этой связи важно, чтобы мы со всей серьезностью воспринимали тот факт, что исторически развивающееся человечество является претерпевающим развитие организмом. Как в случае единичного организма, мы имеем ступень полового созревания и последующие эпохи преобразования организма, так и в истории человечества мы наблюдаем периодические преобразования. Ныне люди все еще встречают учение о повторных земных жизнях возражением, что они не помнят своих прежних земных жизней.

Каждый, кто постигает историю развития человечества, как историю организма (как я только что указал на это), не будет удивлен тем, что люди с их обыкновенным познанием не помнят ныне своих прежних земных жизней. Ибо я спрашиваю вас: что помнит человек в обыденной жизни? То, о чем он сначала подумал. То, о чем он не думал, он не может вспомнить. Подумайте только, как много событий истекшего дня остались незамеченными вами. Вы не помните их, потому что вы не думали о них, несмотря на то, что они происходили вокруг вас. Вы можете вспомнить только то, о чем вы думали.

А в прежние столетия и тысячелетия человеческой эволюции люди не достигали истинного понимания своей собственной природы. Безусловно, с появлением греческого мышления призыв: — “познай себя самого” — существует как стремление, но это “познай себя самого” может осуществиться только через реальное духовное познание. Только благодаря тому, что человеческое существо однажды употребляет одну свою жизнь на то, чтобы понять в мыслях самого себя (а человечество созрело для этого в наше время), подготавливается воспоминание для следующей земной жизни. Так как мы должны сначала подумать о том, что мы хотим вспомнить позднее. Только те, кто в древние времена путем Посвящения (которое не обязательно всегда должно получаться в Мистериях) смогли действительно узреть самих себя, в состоянии в наше время направить взгляд назад, на свои прежние земные жизни. И не так уж мало людей, которые могут это сделать. Тем не менее, положение вещей таково, что человек также и в отношении своей чисто телесной эволюции проходит через преобразования. Эти вещи не могут наблюдаться внешне, физиологически, но их можно наблюдать духовнонаучно. Человечество ныне имеет не ту телесную конституцию, что оно имело две тысячи лет тому назад, и через две тысячи лет, в будущем, оно снова будет иметь иную конституцию. Я не раз говорил вам об этом. Люди идут в своем развитии к такому будущему, когда их мозг во внешнем отношении будет сконструирован совершенно иначе, чем он построен в настоящее время. Мозг тогда обретет возможность помнить прежние земные жизни. Но те, кто не позаботится подготовить себя ныне путем размышлений о своем собственном “Я”, — они будут ощущать эту способность — она механически придет и к ним — просто как свою внутреннюю нервозность (если можно употребить это ходячее выражение), как свой внутренний недостаток. Они не смогут найти то, чего им не хватает, потому что к этому времени человечество так созреет в отношении своей телесности, что люди смогут смотреть назад, в предыдущие земные жизни, но если люди сами не подготовят себя к этому взгляду назад во времени, они не смогут смотреть назад; они будут тогда ощущать эту способность, как недостаток. Поэтому правильное познание сил преображения, действующих в современном человечестве, показывает, что людям надлежит придти к самопознанию через антропософски ориентированную духовную науку. Сегодня я только упомянул об этом, только укажу на природу этого особенного переживания, переживания человеком его предыдущих Земных жизней.

В настоящее время мы живем в такую эпоху, когда нюансы такого рода ощущений, которые, впрочем, будут становиться все более и более распространенными, обнаруживаются у этих немногих людей. Им уделяется еще мало внимания. Я опишу их вам такими, какими они появятся, когда выступят отчетливо. Люди будут рождаться в мире внешних чувств и они скажут себе: “Живя совместно с другими людьми, я научаюсь сознательно или бессознательно определенному образу мышления. Мысли возникают во мне. Я родился и обучен для определенного способа представления. Но в то же время я взираю на мое внешнее окружение и замечаю: мое мышление, мой способ представления не соответствуют надлежащим образом этому внешнему окружающему миру”. — Такие нюансы ощущений появляются уже ныне у отдельных людей. Их мысли протекают в таком направлении, которое делает для них явственным то, что внешняя природа как будто говорит нечто совсем иное, как будто внешняя природа требует от них чего-то совсем другого. Где бы ни появились подобные люди, которые чувствуют этот разлад между тем, что они должны думать и тем, что говорит внешняя природа, их всегда поднимали на смех. Гегель, например, является классическим примером этого. Он высказывал некоторые мысли о мире природы (и не все эти мысли Гегеля — нелепые) и систематизировал их. Тогда пришли филистеры и сказали: Да, это — твои идеи относительно мира природы; но посмотри на тот или иной процесс в природе, — он ведь не согласуется с ними. И тогда Гегель отвечал: “Тем хуже для природы!”

Естественно, что это кажется парадоксом, однако, субъективно это ощущение Гегеля полностью обосновано. Вполне возможно, что кто-либо непредвзято поддается переживанию своих прирожденных мыслей и тогда говорит себе, что окружающая природа, собственно, должна быть иначе устроена, сформирована, чтоб она могла действительно соответствовать этим его мыслям. Безусловно, через некоторое время привыкают к тому, чему учит природа. Большинство людей, которые находятся в таком положении, не замечают, что приобретая опыт наблюдения природы, они тогда в действительности несут в себе как бы две души, собственно, две истины. Те же, которые верно замечают это, могут очень страдать от этого, ибо это вносит в душу человека своего рода раскол. То, что я вам сейчас описываю и что ныне уже наличествует у немногих людей, хотя они часто не замечают этого, будет все более и более распространяться. Люди будут все больше говорить себе: “В силу того, чем я являюсь от рождения, моя голова заставляет меня образовать в уме определенную картину мира природы. Но она не совпадает с самой природой. Затем, по мере того, как я знакомлюсь с жизнью, я с течением времени обучаюсь тому, чему учит сама природа. Я должен найти выход из этого”.

Такие противоречивые ощущения возникают в наших душах, когда они снова возвращаются на Землю. В нас отчетливо выступает своего рода источник внутренних мыслей и ощущений, которые побуждают нас сказать: “Да, ты ощущаешь, каким, собственно, должен быть мир, но он не таков, он иной”. Затем мы вживаемся в этот мир; мы научаемся познанию закономерностей другого рода и мы тогда должны искать того или иного уравновешивания обоих наших переживаний. Откуда это происходит?

Представим себе, что человек вступает в физическое существование через рождение. Он приносит с собой в своем мышлении и ощущении плоды своей прошлой земной жизни. За то время, когда он не был соединен с жизнью Земли, внешняя земная жизнь претерпела определенные изменения. Человек ощущает тогда несоответствие между своим мышлением, свойства которого он принес из прошлой жизни, и окружающим миром, каким он стал, изменившись за то время, когда этого человека не было на Земле. А затем человек постепенно приспосабливается к новой жизни, но он отнюдь не принимает полностью в свое сознание то, чему научается из окружающего мира. Он воспринимает это как бы сквозь вуаль. Оно перерабатывает это только после смерти и снова приносит в следующую земную жизнь. Человек постоянно будет жить в такой двойственности своей душевной жизни. Он всегда будет сознавать следующее: “Ты приносишь с собой нечто, по отношению к чему мир, в который ты вступаешь, как физический человек, через рождение, является новым. И через свое физическое существо ты теперь воспринимаешь от этого мира нечто такое, что не полностью проникает в твою душу и что ты должен переработать только после смерти”.

Современные люди должны были бы очень интенсивно ощущать жизнь таким образом. Ибо, только усвоив это, человек может познать те силы, которые пульсируют в его земном существовании и которые иначе остались бы совсем незамеченными. А мы вплетены в них. И если мы не стараемся проникнуть в них нашим сознанием, они остаются в нашем подсознании и тогда делают нас в той или иной степени душевнобольными. Такое раздвоение человек будет воспринимать все больше и больше, — раздвоение между тем, что осталось в нем от особенностей его прошлой жизни, и тем, что подготавливается в настоящей жизни для последующей.

И так как человек будет ощущать эту двойственность все более и более, то он будет нуждаться во внутреннем откровении, в истинном внутреннем откровении. И еще более жгучим станет великий вопрос: как может придти человек к этому внутреннему откровению? Мы сможем найти ответ на этот вопрос, только если убедимся в следующем.

Я часто говорил вам, что мы, как люди, полностью пробуждены, бодрствуем только в нашей жизни, представленной во время между пробуждением и засыпанием в нашей обыкновенной жизни. Жизнь представлений означает полное бодрствование. Мы не полностью пробуждены и тогда, когда мы бодрствуем, в отношении нашей жизни чувствований. Наши чувствования находятся на ступени сновидческого сознания даже тогда, когда мы полностью пробуждены в отношении наших представлений и мыслей. Кто может проводить исследования в этой области, тот знает через непосредственное восприятие, что чувствования в нашем сознании не более жизненны, чем сновидения; только представления, посредством которых выступают чувствования, позволяют им казаться иными!

Но жизнь чувствований, как таковая, возникает из глубин, из подполья сознания подобно тому, как всплывают сновидения. А если в своей собственной жизни, совсем спит в нас — даже во время нашего бодрствования; в отношении воли мы спим. Таким образом, в нашей бодрствующей жизни мы несем внутри себя эти три состояния сознания. В течение дня мы расхаживаем с бодрствующей жизнью представлений, но мы обманываем себя, веря, что бодрствуем также в отношении воли, поскольку нам приходят представления о том, что осуществляет воля. Но не переживание самой воли, а только ее отображение в представлениях, — вот что вступает в наше сознание. Нам снятся наши чувствования, мы в глубоком сне осуществляем наши воления. Но если пробуждено имагинативное познание и оно делает то, что прежде было грезами о наших чувствованиях, предметом полного ясного познания мира, тогда мы замечаем следующее. Мудрость содержится не только в наших представлениях и мыслях (будем называть это “мудростью”, хотя у многих людей — это вовсе не мудрость), но мудрость содержится также в наших чувствованиях, она содержится также в вашем волении. В нынешнем человеческом существовании люди могут ясно говорить только о том, что содержится в жизни их представлений. В отношении же мира чувствований современное человечество в общем имеет не больше мыслей, чем о сновидениях; однако, мудрость содержится и в жизни чувствований.

Для тех, кто серьезно применяет для развития своей души упражнения, которые описаны в моей книге “Как достигнуть познания высших миров”, возможно гораздо скорее, чем другим людям придти к некоторому внутреннему душевному подъему, переживаемому как бы во сне. Для подавляющего большинства людей такого рода переживание будет только сновидческим, будет содержать в себе не больше логичности, чем обычные сновидения. Невозможно в сравнительно короткое время осознать тот факт, что хотя это внутреннее переживание не управляется обычной логикой, — оно, поистине, часто управляется весьма гротескной логикой, и самые разнообразные обрывки мысли сочетаются и вступают в игру как в сновидениях, — можно будет осознать тот факт, что тут присутствует некая примечательная логика. Это есть первое переживание, пусть еще очень примитивное, но принадлежащее уже к внутреннему опыту, которое может быть узнано теми, кто применяет, хотя в малой мере, к своей душевной жизни то, что описано в моей книге “Как достигнуть познания высших миров”. Когда человеческое существо погружается в это сплетение, из них всплывает новая реальность, противоположная обыкновенной реальности внешней жизни. Тогда человек сравнительно быстро может заметить, что это появляется новая реальность. И также сравнительно скоро может он заметить, что во всем этом содержится мудрость, но такая мудрость, которую оно не может охватить, для которой он не чувствует себя достаточно зрелым, чтобы полностью осознать ее. Она ускользает от него все снова и снова и он не понимает, что именно значит переживаемое им. Но он замечает или, по меньшей мере может заметить, что мудрость притекает не только в верхний слой его сознания, который доступен человеческому существу в его обыкновенной бодрствующей дневной жизни, но что ниже этого лежит другой слой его сознания, который представляется ему нелогичным по той простой причине, что человек, не будучи в состоянии постичь его мудрость, он сам так его называет. Мы можем сказать: в тот момент, когда человек полностью овладевает имагинативным познанием, эти грезы наяву перестают быть гротескными, каковыми они кажутся обыкновенной жизни; они тут пронизываются такой мудростью, которая указывает на другое содержание действительности, на другой мир, отличный от внешних чувств, который мы меряем нашей обыденной мудростью.

Видите ли, в обыкновенной жизни только мир чувствований всплывает в наше повседневное сознание из его нижнего слоя нашего сознания. А из еще более глубокого слоя, который лежит еще ниже только что упомянутого, всплывает мир воли, который также пронизан мудростью, — полностью и насквозь проникнут мудростью. Мы связаны с этой мудростью, но не сознаем этого в нашем обыкновенном сознании. Итак, мы можем сказать: Мы, люди, управляемся тремя слоями сознания. Первый — это наше понятийное сознание (сознание представлений), в котором мы живем повседневно. Второе — имагинативное сознание. И третье — инспиративное сознание, которое остается глубоко скрытым, но которое действует в нас, безусловно действует в нас, но природу которого мы не распознаем в обыкновенной жизни. Если бы только современная философия была менее запутанной в своих концепциях (я обращаюсь с этим не к лицам, ничего общего с философией не имеющими, но к философам, которые должны были бы заняться этим, но не делают этого), то она должна была заметить огромную и поразительную разницу, которая существует между истинами, добытыми на основе чистого внешнего наблюдения природы, и истинами, найденными в таких науках, как математика и геометрия, которые потом применяются для достижения понимания внешней природы.

Можно с некоторым правом сказать, что в отношении истин, которые человек приобретает через внешнее наблюдение (на это так часто указывалось в истории философии, что собственно для философов должно быть излишним подчеркивание этого), в отношении того, что устанавливает внешнее наблюдение, мы никогда не можем говорить с полной уверенностью. Кант и Юм сформулировали это особенно ясно в своем чуть ли не гротескном утверждении, что хотя мы и наблюдаем восходы солнца, мы не можем, однако, утверждать на основе этого наблюдения, что солнце снова взойдет также и завтра; мы можем только вывести заключение из того факта, что если солнце восходило ежедневно, то оно вероятно взойдет и завтра. Так обстоит дело со всеми истинами, которые мы извлекаем из внешнего наблюдения. Но не так обстоит, например, с математическими истинами. Если мы однажды постигли и то мы знаем, что они действительны на все будущие времена. Кто знает, и в состоянии доказать, исходя из внутренних оснований, что квадрат гипотенузы в прямоугольном треугольнике равен сумме квадратов катетов, тот знает, что невозможно начертать прямоугольный треугольник, для которого этот закон не оправдывался бы.

Эти математические истины отличны от истин, к которым мы приходим через внешние наблюдения. Вам известен этот факт, но при помощи современных методов исследования мы не в состоянии проникнуть к лежащим в его основе причинам. Причины этого заключаются в том, что математические истины возникают глубоко во внутреннем существе человека, что они происходят из третьего уровня сознания, из самого глубокого слоя сознания, и без участия самого человека вздымаются в его верхнее сознание, где он их и познает внутренне. Мы владеем математическими истинами потому, что мы сами ведем себя в мире математически. Мы ходим, стоим, и тому подобное; мы двигаемся, описываем на земле определенные линии. Через эту волевую связь с внешним миром мы действительно получаем внутреннее лицезрение математики. Математика происходит из глубокого третьего слоя сознания и вздымается оттуда в его верхний слой.

       Жизнь                  Полное                                             Жизнь
представлений      бодрствование         Мудрость          представлений

      Чувства              Сновидения           Мудрость           Имагинация

         Воля                      Сон                  Мудрость           Инспирация

Таким образом, хотя и непостижимо их происхождение для обыкновенного сознания, мы имеем достаточно ясное представление по меньшей мере об одной части самого глубокого слоя сознания: мы знаем математические и геометрические понятия, которые приходят к нам оттуда. Средний слой сознания имеет сновидческий, смутный характер. А затем, в “верхнем этаже”, где протекает дневная бодрствующая жизнь представлений, у нас опять все ясно, и то, что приходит из самого нижнего слоя сознания также ясно в нас. То же, что лежит между ними обоими, доступно переживанию подавляющего большинства только как смутные грезы наяву. Очень важно, чтобы этот факт стал нам вполне ясен. Ибо, видите ли, греки в течение четырех с половиной столетий были в основном связаны с сознанием, которое являлось тем, что досталось им, как остаток культуры Мистерий. А это — чисто Люциферический элемент. Я описывал это вам недавно; это — интеллектуальная культура. Ясность царит в нашей голове. Она пронизана мудростью, действительной мудростью. Но это — Люциферический элемент в нас.

И, наконец, есть то, что существует в нас глубже, что так любимо современными учеными и так было любимо Кантом, что он сказал: наука о природе существует постольку, поскольку она содержит в себе математику. А это — чисто Ариманический элемент, который вздымается сквозь наше человеческое существо. Это есть Ариманический элемент.

Недостаточно знать о чем-либо, что оно само по себе верно. Мы знаем, что вещи, которые мы понимаем рассудком, посредством нашей головы, верны, но это — дар Люциферического элемента. И мы знаем, что математика верна, но этой превосходной правильностью математики мы обязаны Ариману, который сидит в нас. Самый неопределенный элемент находится посередине. Он состоит из по-видимому, нелогично вздымающихся сновидений.

Я опишу вам еще другой симптом, чтобы вы могли понять всю важность того, о чем идет речь. В своей основе вся математическая концепция Вселенной, ее пронизанность математикой, как она возникла у Галилея и Джордано Бруно, вырастает из этого глубочайшего слоя сознания. Четыре с половиной столетия протекли с тех пор, как мы начали это, — с тех пор, как мы начали вводить этот Ариманический элемент в наше человеческое мышление и ощущение.

В то время как в столь ясном свете греческого сознания сиял последний отблеск культуры Мистерий, в самом глубоком, в самом темном слое нашего сознания возникает то, что только в будущем достигает своей вершины.

1) Жизнь представлений:         (Люцифер)

2) Имагинации:                           Сознание

3) Инспирации:                          (Ариман).

Наша душевная жизнь действительно подобна коромыслу весов, которую надо стараться держать в равновесии между Люциферическим элементом с одной и Ариманическим элементом с другой. Люциферический элемент заключен в нашей светлой голове, Ариманический же элемент находится глубоко внизу, в мудрости, которая пронизывает нашу волю. Между ними обоими мы стараемся удержать состояние равновесия, пребывая в том элементе, который сначала кажется нам ничем не пронизанным.

Как вступает мудрость в эту среднюю часть человека? Человек так устроен в мире в настоящее время, что голова его поддерживается Люцифером, его мудрость системы обмена веществ и конечностей — Ариманом. То, что мы описали как среднее состояние нашего сознания, зависит от нашей организации и от ритмической системы, включающей сердце человека. Эта сфера нашего существования должна постепенно стать столь же упорядоченной, как упорядочены головная мудрость — посредством логики, а все то, что мы знаем на Ариманический лад — через математику, геометрию и через внешнее рациональное наблюдение природы. Что же должно внести внутреннюю логику, внутреннюю мудрость, внутреннюю способность ориентации в среднюю часть человеческой природы? Это — Импульс Христа, который вступил в земную культуру через Мистерию Голгофы.

Таким образом, вы видите, что существует своего рода духовнонаучная анатомия, которая показывает нам, что такое культура, происходящая от головы, что такое культура, происходящая от обмена веществ, и что такое та сфера нашего организма, которая лежит между теми двумя и в чем эта средняя сфера нуждается. Пронизание себя импульсом Христа является необходимостью для существа человека.

Предположим гипотетически на одно мгновение, что Мистерия Голгофы не вступила в развитие Земли. Человек и тогда обладал бы головной мудростью. Он имел бы также и то, что возникло и развивается с 15-го столетия после Р.Х. Но в отношении средней (центральной) части своего существа оно было бы опустошенным и отравленным. Он чувствовал бы все больший и больший раскол, разверзающийся между теми двумя другими его внутренними сферами. Для него стало бы невозможно достичь состояния равновесия. Мы можем достигнуть этого состояния равновесия только пронизывая себя все более и более импульсом Христа, который обеспечивает состояния равновесия между Люциферическим и Ариманическим элементами.

Отсюда вы видите, что мы можем сказать: в те четыре с половиною дохристианские столетия человеку был дарован для подготовления к Мистерии Голгофы последний отблеск культуры древних Мистерий, который уплотнился в своего рода головную память об этой древней культуре. И в новое время человек прошел через четыре с половиной столетия подготовки к некоему новому духовному направлению, к некоему роду культуры Мистерий. Но для того, чтобы эти две стороны могли быть объединены в историческом развитии человечества, должна была произойти Мистерия Голгофы, как объективный факт, включенный в развитие человечества. Однако, внутренне это развитие человечества протекало таким образом, что люди тем временем подрастали и развивались, пока в 15-ом столетии они не получили новый импульс, который я охарактеризовал как импульс Аримана, и благодаря которому они стали впервые ощущать все больше и больше; мы нуждаемся в возможности построить мост между тем и другим.

Таким путем мы можем внутренне постичь тройственное существо человека. И мы поймем его еще более правильно, если к тому, что я сказал сегодня, мы присоединим нечто, о чем я уже неоднократно упоминал. Было невозможно для древнего грека, который еще сохранил остатки древней культуры Мистерий, быть атеистом, — хотя это и случилось тогда у немногих выродков, но не в такой мере, как это происходит в наше время. Атеизм, по существу, возник в новое время, по крайней мере, в своих радикальных проявлениях. Ибо грек, который был действительно проникнут диалектикой, чувствовал правление Божественного в мышлении, даже в мышлении, лишенном содержания.

Если мы знаем это и затем бросим взгляд на появление атеизма, на полное отрицание Божественного, то мы найдем его корни. Только те люди (естественно, мы нуждаемся в методах духовной науки, чтобы распознать их) являются атеистами, в чьем существе нечто органически расстроено. Безусловно, это может иметь место в очень тонких структурных взаимоотношениях внутри организма, но это — безусловный факт, что атеизм в действительности есть некая болезнь.

Это первое, что мы должны твердо усвоить: атеизм — это болезнь. Ибо, если наш организм полностью здоров, то гармоническое функционирование всех его отдельных частей приводит к тому, что мы сами ощущаем наше происхождение от Божественного: “От Бога рожденными”.

Второе же является, безусловно, несколько иным. Человек может ощущать Божественное, но не иметь никакой возможности ощутить Христа. В этом отношении ныне еще не умеют проводить тонкого разграничения. Тут слишком удовлетворяются всего лишь словами, как и в других областях. Если мы исследуем сегодня истинное духовное содержание взглядов многих людей Запада и не поддадимся влиянию их слов, — а они говорят, что они согласны с христианскими заповедями, что они верят в свободу воли и так далее, — то мы найдем, что вся конфигурация их Мышления противоречит их высказываниям такого рода. Только благодаря их участию в культурной жизни Запада привыкли они говорить о Христе, о свободе и так далее. В действительности же, большое количество людей, живущих среди нас, ничто иное, как турки; ибо содержание их верований есть фатализм, присущий вере магометан, — хотя этот западный фатализм часто описывается под видом неизбежных закономерностей мира природы. Магометанство гораздо более распространено, чем мы думаем. Если мы сосредоточим наше внимание не на словах, а на духовно-душевном содержании, мы найдем, что многие христиане являются по существу турками. Они называют себя “христианами”, а между тем они не могут найти перехода от Бога, которого они ощущают, ко Христу.

Мне стоит только привлечь ваше внимание к классическому образцу современного теолога, каким является Адольф Гарнак, написавший книгу “Сущность Христианства”. Пожалуйста, произведите следующий опыт: выскоблите в этой книге имя “Христос” везде, где оно встречается, и замените его просто словом “Бог”, и это ничего не изменит в содержании этой книги. Он говорит только о Боге-Отце, об Основе всего мира. Нет никакой необходимости, чтобы то, что этот человек высказывает, относилось бы ко Христу. Что бы он ни доказывал, это и внешне и внутренне неверно, хотя он заимствует различные сообщения из Евангелия; но из того, как он обрабатывает их, нет никакого основания связывать их с Христом. Мы должны приобрести возможность постижения Христа таким образом, чтобы не отождествлять Его с Богом-Отцом. Особенно много среди современных евангелических теологов таких, которые не в состоянии более проводить различие между общим понятием Бога и понятием Христа. Не быть в состоянии найти в жизни Христа, — это совсем иное, чем не быть в состоянии найти Бога-Отца. Вы знаете, что дело здесь вовсе не в сомнении в Божественности Христа, дело — в чистом различении в сфере Божественного, между Богом-Отцом и Богом-Христом. Это отражается на душевной жизни человека. Не найти Бога-Отца — это болезнь; не найти Христа — несчастье. Ибо, человек так связан со Христом, что внутренне зависит от этого. Он, однако, зависит тут от чего-то такого, что совершилось как историческое событие. Человек должен найти связь с Христом здесь, на земле, во внешней жизни. Если он не найдет Его, — это несчастье. Не найти Бога-Отца — значит быть атеистом; это — болезнь. Не найти Бога-Сына, Христа, — это несчастье.

А что означает, если мы не найдем Духа? Не быть в состоянии постичь собственную духовность и таким образом найти связь собственной духовности с духовностью Вселенной — означает слабоумие; непризнание Духа — это душевное слабоумие.

Пожалуйста, запомните эти три недостатка, грозящие человеческой душе. Тогда завтра мы сможем продолжать правильным образом продолжать наши рассмотрения. Запомните то, что это — болезнь, если мы атеисты, если мы не находим Бога, которым мы рождены и которого мы должны найти, если обладаем вполне здоровым организмом; что это — несчастье, если мы не можем найти Христа; что это — душевное слабоумие, если мы не можем найти Духа.

Подобным же образом различаются друг от друга пути, ведущие человека к Троице. Будет все более и более необходимо для человечества вникать в эти конкретные факты душевной жизни, а не оставаться запутавшимися в общих, туманных, нечетких представлениях. Заменить эту склонность к туманности представлений, ныне являющуюся особенно распространенной, склонностью вникать в конкретные факты душевной жизни, — это — важная задача нашего времени.