Значение околоземных небесных тел для жизни человека. (Штутгарт, 6 февраля 1924 года).

Позвольте мне начать с одного антропософского разъяснения, чтобы затем, в заключение, в немногих словах вернуться к тому, что было задумано при проведении Рождественской конференции.

Из различных антропософских изложений вы знаете о значении небесных тел, окружающих Землю, для жизни и существования человека. Я хотел бы сегодня сказать вам об одном особом разделе из этой области знаний. Когда во время нашей земной жизни наш взор блуждает по всему тому, что окружает нас на Земле, а также и по всему тому, что окружает Землю в Космосе, то мы, собственно, своими физическими чувствами воспринимаем — и тогда, когда эти физические чувства направлены на небесные светила, — лишь то, что связано с той частью нашего человеческого существа, которую мы слагаем с наступлением смерти. Вы знаете из различных антропософских изложений, что человеческое физическое тело добывает свои силы, также свой субстанциональный состав из того, что нас окружает на Земле. Далее мы знаем, что кроме физического тела несем в себе эфирное тело, и что подобным же образом, как физическое тело заимствует свои силы, свои субстанциональные составные части у Земли, так и эфирное тело получает свои составные части, свои силы из далей внеземного Космоса, из эфирного мира. И этот эфирный мир есть ведь мир, окружающий Землю в далях пространства; этот эфирный мир есть тот, в который вовлечены звезды, от которых притекает вниз, на Землю, свет из Вселенной. Итак, мы обязаны нашим физическим и эфирным существованием тому, что мы можем видеть, явственно увидеть, либо в нашем земном окружении, либо в космическом окружении Земли. Внутри того, что нас облекает во Вселенной как эфирное окружение Земли, мы видим прежде всего два космических тела, которые мы прямо можем обозначить, как врата в духовный мир. Мы видим оба эти космические тела — Луну и Солнце. Каждый из всех тех, кто своим прозрением может глубже проникнуть в устройство Вселенной, придает этим двум космическим телам, Луне и Солнцу, мысленно наибольшее значение для человеческой жизни и человеческого существования.

Рассматривая человека в антропософском смысле, мы видим, что, кроме физического и эфирного тел, у человека есть его астральное существо и “Я”-существо. Однако если мы рассмотрим это астральное существо и “Я”-существо, то нигде вплоть до мировых далей, которые мы можем наблюдать нашими внешними чувствами (даже если мы направим наш взор на мир звезд), мы не найдем ничего такого, что — прежде всего для внешнего наблюдения — было бы подобно астральному существу и “Я”-существу человека. Мы находим там только то самое, что подобно физическому и эфирному. В видимом и открывающемся нашим внешним чувствам мире, в открывающихся нашему рассудку далях Вселенной ничто не доставляет составных частей и сил для астрального тела и “Я”-существа. Но как раз в Луне и в Солнце мы имеем нечто такое, что является словно вратами в тот мир, из которого происходят наше астральное тело и наше “Я”-существо.

Вы ведь заметили, что в моем “Тайноведении” и в других сочинениях указано на тот момент, когда физическая Луна отделилась от Земли. Было указано на то, что некогда физическая Луна образовывала с Землей единое тело во Вселенной, и что потом эта физическая Луна отделилась от Земли. Однако это физическое отделение или также эфирное отделение представляет собой не все, что должно занимать нас в отношении существования Луны и в отношении человеческой жизни, но в этом отделении Луны мы имеем дело с преисполненным значения духовным фактом. И на этот духовный факт мы хотим обратить наше внимание.

Я ведь часто указывал на то, что в древнейшие времена развития Земли человек был одержим, так называемой, изначальной мудростью. Мы ныне гордимся нашей рассудочной проницательностью и нашим знанием, основанными на деятельности рассудка и на наблюдениях. Да, конечно, древнее человечество этого не знало — для этого Земля должна была проделать известное развитие, а вместе с ней — и человек. Только вследствие этого развития мог он так широко использовать свое физическое тело со ставшей утонченной нервной системой, чтобы приобрести рассудочное знание. Древняя мудрость человечества была инстинктивной, и проявлялась она в общем иначе, чем современное знание. В могущественно развертывающихся стихотворных формах запечатлелось то, что в древнейшие времена человечество знало о мировых тайнах. И в том, что сохранено традицией и что ныне можно проследить в документах, — во всем этом, собственно, наличествует только отзвук величия и могущества изначальной мудрости, которой некогда было одержимо на Земле человечество. Тем не менее мы ныне можем впадать в глубокое изумление, если дадим сколько-нибудь воздействовать на себя восточным Ведам или философии Веданты. Мы восхищаемся великолепными стихами Бхагават-Гиты; мы видим во всем этом нечто великое. Но мы должны сознаться, что это все-таки лишь последние отблески чего-то гораздо более великого, гораздо более могущественного, некогда бывшего достоянием человечества. И этим, некогда бывшим великим и могущественным, человечество было обязано тому факту, что оно тогда жило в содружестве с такими существами, которые в своем бытии стояли выше современного человечества, а также, конечно, и тогдашнего человечества; эти существа не несли на себе физического тела, подобного нынешнему человеческому телу и странствовали по Земле только в эфирном теле, но все же они вели совместную жизнь со всем остальным человечеством.

Не имея никакого физического тела, они не могли, конечно, говорить с людьми так как это делается теперь. Но в известных состояниях сознания люди древнейших времен — а это были ведь все мы сами в наших прошлых земных жизнях, значит, я могу сказать — мы сами в древнейшие времена развития Земли чувствовали в особенных состояниях сознания, как у нас словно всплывали в душе ощущения, мысли, о которых знали, что они столь же мало происходят от самого человека, который их переживает, как и сообщение, которое мы ныне получаем из слов другого человека. Духовным (сверхчувственным) образом могла быть внесена инспирация людям от странствующих по Земле эфирных сверхчеловеков, гораздо более высокая, чем человеческая, гораздо более могущественная мудрость, которой владели эти существа. Итак, мы в прошлых земных жизнях имели общение с этими существами не на физический лад. Этих существ здесь больше нет; уже давно они больше не присутствуют в земной жизни. Они отошли от общения с людьми; и только скудные остатки того, что человечество через общение с этими существами древнейших времен узнало о тайнах Вселенной, сохранились у человечества в различных документах. И, можно сказать, что эти скудные остатки теперь едва доступны пониманию.

Куда же отошли эти существа древних мировых времен? Видите ли, как раз тогда, когда физическая Луна отделилась от Земли, эти существа и ушли вместе с этим физическим мировым телом Луны в даль Вселенной. Я ведь уже кое-что говорил об этом. Мы хотим сегодня узнать нечто дальнейшее об этих существах. И если мы направим взор ввысь на это космическое тело Луны, то мы можем сказать себе: оно обитаемо существами, которые некогда были соучастниками развития человечества на Земле и, отойдя, собрались в эту лунную колонию. С внешне воспринимаемым человеком, который в своем физическом теле живет на Земле, эти существа на первый взгляд не имеют по-видимому, никакой взаимосвязи; тем не менее они имеют ее. То, что эти существа каким-то образом связаны с человеческим прошлым, можем мы заключить из того факта, что они в прошлом были соучастниками развития человечества на Земле. Они и остались связанными с прошлым человека.

Когда мы наблюдаем человека, как он свершает, находясь в физическом теле, свою жизнь на Земле тогда мы находим, что в эту жизнь вмешивается то самое, что мы называем судьбой. Эта судьба, которую привыкли обозначать восточным термином Карма, выглядит как нечто совершенно таинственное в человеческой жизни. Подумайте однажды о следующем: достигнув определенного возраста, встречаются два человека. Они прежде не виделись друг с другом. С момента встречи в их жизнь вступает нечто, связанное с их общением. Они, так сказать, узнают друг друга, и они теперь знают, что они много значат друг для друга, — имеют много сделать друг другу. Однако если такие люди взглянут обратно на свою жизнь, которую они прошли на Земле, начиная с детства, тогда обнаруживается (если только они достаточно непредубежденно взирают на факты), что все то, что они совершили до момента их встречи, чрезвычайно разумно вело их в направлении к этой встрече, и что они, собственно с детства так делали каждый шаг в своей жизни, как если бы они с самого начала хотели найти путь к тому месту, где они потом и встречаются. Если взирают назад в прошлое с того момента, когда один человек таким образом встретил другого, то прошедшая земная жизнь каждого из них часто выглядит так, что можно сказать себе: начиная с далекого детства, я делал каждый шаг в своей жизни так, что мой путь должен был, наконец, привести меня туда, где я встретил этого человека. Все то, что я сделал для этого столь разумным образом, произошло ведь совсем бессознательно, а то, что происходило сознательно, началось только с момента встречи; однако тут бессознательное чудесным образом смыкается воедино с сознательным. И есть большая разница в этом сплетении судьбы между тем, что мы бессознательно сотворили как наш земной путь, чтобы встретить того, другого, человека, и тем, что мы совершаем потом — после встречи с ним. Теперь он перед нами: теперь мы видим его, понимаем то, что он говорит нам; теперь мы направляем наши поступки сообразно тому, как он проявляет себя, как он держится с нами во внешней жизни; теперь мы ведем с ним общую жизнь, которая доступна восприятию ее нашими внешними чувствами и пониманию нашим рассудком. Но мы также заметим, как в эту общую жизнь, теперь доступную нашим внешним чувствам и нашему рассудку, вмешивается также то, как мы шли к тому моменту, когда мы встретились. Мы можем спросить: что именно действует и живет во всех этих направлениях, во всех этих силах, при помощи которых мы привели себя к другому человеку?

Может быть также какое-то событие, к которому мы притянули себя. Тут подлежит рассмотрению все, происходящее под знаком судьбы. И мы найдем, что есть большая разница между двумя родами переживаний. Мы можем двояким образом держаться в жизни со встретившимся нам человеком. В одном случае мы тотчас получаем ощущение (или получаем его после некоторого знакомства со встретившимся нам человеком или событием), что мы принимаем его в нашу волю. Мы узнаем этого человека; то, что он представляет собой, — то, что он делает вместе с нами, — является таким , что мы это волевым образом ощущаем в себе самих; что мы прежде всего, хотим думать так, как думает он, чувствовать так, как чувствует он, волить так, как волит он. Да, мы чувствуем: этот человек начинает укрепляться в нас самих. Мы чувствуем его внутри своей души. Он затрагивает нечто в нашей душе; то, что приходит от него, живет дальше в нашей воле и, исходя из нее, проникает в наш характер. Мы даже научаемся таким образом лучше узнавать самих себя, ощущая в отношении нашей воли и глубже связанных с этой волей чувствований следующее: этот человек есть не только там, вне нас, откуда он действует на нас, когда мы его видим, но он затрагивает и затрагивает в нас нечто такое, что есть в нас самих. Это есть один род встречи — в порядке судьбы — с человеком в нашей жизни.

Другой род встречи отличается тем, что мы оказываемся меньше затронутыми в самих себе при знакомстве с данным человеком, что мы рассматриваем его больше извне — судим о нем на основании того впечатления, какое он производит на наш рассудок, на наше эстетическое чувство. Подумайте о той большой разнице, какая есть между этими двумя случаями знакомства с тем или иным человеком.

Подумайте только о следующем. Вот вы знакомитесь с тем или иным человеком, приходите затем куда-то и пытаетесь рассказать об этом знакомстве, то есть о том человеке, с которым вы познакомились. Сам род вашего рассказа бывает весьма различным в отношении тех или иных знакомств, происходящих в жизни. В одном случае мы говорим так, что каждый замечает: мы вкладываем нечто от нас самих в наши слова, сами присутствуем в них, говоря о том, другом, человеке, — и мы говорим вещи, совсем непостижимые для посторонних людей. Мы говорим прекрасные слова о том человеке, а он отвратителен, и окружающие люди никак не могут понять того, что мы так говорим, ибо тот человек производит на них отвратительное впечатление. Они не могут понять, как это мы поем гимны тому человеку, которого они считают за отвратительного. Но для нас не имеет никакого значения то, что другие люди на основании внешне эстетического впечатления находят его отвратительным; мы говорим не о том, что за впечатление он производит при внешнем наблюдении. Мы говорим о том, чем он затронул нас и что взволновал в нас; мы говорим о том, что есть в нас самих, и то, что мы говорим о данном человеке, может не совпадать с тем впечатлением, какое имеют о нем другие люди.

С другим человеком дело обстоит иначе. Тут мы оказываемся достаточно зоркими, чтобы заметить — красив он или же безобразен. Тогда мы выражаем в своей речи то, что мы усматриваем: впечатление, произведенное на рассудок, впечатление внешних чувств, эстетическое впечатление, — они оказываются руководящими. Мы ведем речь таким образом, что, может статься, скажем: какой прекрасный малый! Мы говорим тогда таким образом, что другие люди тотчас могут понять нас, если они уже знают того человека, о ком идет речь, или же потом познакомятся с ним.

Эти два рода встреч человека с человеком, рассмотренные и описанные нами, просто существуют. Только первый род встречи с неким человеком, когда чувствуешь себя затронутым и взволнованным происшедшим знакомством, указывает на более давнюю совместную жизнь с ним в предшествовавших инкарнациях, на более ранние земные существования, в которых мы жили совместно с этим человеком, указывает на то, как мы, исходя из своих ощущений, говорим о нем, судим о нем — как это обнаруживается при встречах первого рода. А при встречах второго рода дело обстоит так, что мы судим о встретившемся человеке извне, — судим таким образом, что наше суждение о нем могут понять также и другие люди, ибо мы в более ранних земных жизнях как раз не жили совместно с этим человеком и впервые встретились с ним, может быть, в этой земной жизни.

Но когда ясновидчески исследуешь духовным взором то, что лежит в основе всего совершающегося в порядке судьбы, как это столь характерным образом выступает при встречах первого рода, тогда находишь, что человеку прежде, чем он спускается к физическому земному существованию, прививается — когда он после прохождения других сфер движется через лунную сферу, — насаждается в его астральное тело то самое, что есть его общая карма с другими людьми; и это прививается ему для его теперешнего земного существования теми соучастниками развития человечества, которые некогда жили на Земле вместе с людьми (как я это уже описал вам), а потом отошли к лунному бытию. Это суть те существа, через сферу которых мы проходим прежде, чем вступаем в земное существование. Это суть те существа, которые с того времени, как они оставили Землю и соучастие с земными людьми, заняты начертанием судьбы, совместно переживаемой теми или иными людьми. И дело обстоит таким образом, что мы можем заглянуть обратно в прошлое и узреть то, что есть в нас, — что бродит в нас при встрече первого рода с другим человеком, — тогда мы находим то самое, что есть в нас, в тех великих Книгах Судьбы, которые ведут эти лунные существа, обладающие полным знанием человеческой земной жизни. Эти Книги ведутся в духовном (сверхчувственном) мире. Эти Книги содержат в себе все, что мы пережили совместно с другими людьми. Проходя через лунную сферу, мы сообща читаем в этих книгах то, что нами внесено в них, и сообразно тому, что мы прочли в этих книгах, мы направляем наш путь, ориентируясь — в течение, может быть, от двадцати пяти до тридцати лет — так, чтобы в земном существовании найти того человека, о котором было записано в лунных Книгах, прочитанных нами перед нашим нисхождением на Землю, что мы вместе с ним совершили то или иное в прошлых земных жизнях.

Столь чудесным образом устроены эти таинственные взаимосвязи во Вселенной. И нам следует с углубленным чувством — углубленным благодаря антропософии — взирать на существование Луны и принимать во внимание не только то научное описание Луны, какое дает нам физика, но и то, что духовная наука может сказать нам о Духовно-Душевном, о Духовном Луны. Если бы хоть однажды поразмыслили о подобных явлениях, которые мы находим всюду, и что делает понятной эту космическую сферу! В отношении одного земного подобного явления ныне существует знание, которое, впрочем, не принимается во внимание для жизни; однако это знание теперь существует.

Также и в наших рядах уже часто стали повторять следующее: человек просто сменяет все свое физическое вещество за время от семи до восьми лет. Вы ведь знаете, что человек сбрасывает это физическое вещество через отмирающую поверхность кожи, что он срезает ногти, стрижет волосы. Все это указывает на то, что человек из центра своего существа непрестанно вытесняет вовне физическое вещество своего организма и все снова заменяет новым. То, что вы сегодня срезаете с ваших ногтей, семь или восемь лет тому назад было субстанцией внутри вашего организма, а теперь отбрасывается прочь. Физическая вещественность обновляется. Да, это так; и те из присутствующих, кто уже сидели здесь десять лет тому назад, пусть не воображают себе, что те же самые мускулы и те же самые субстанциональные частицы, которые тогда сидели на этих стульях, опять сидят на них сегодня. От всего этого прежнего больше нет ничего, но ваше духовно-душевное существо — оно налицо, оно опять здесь. Равным образом обстоит дело и тогда, когда мы направляем наш взор на космические тела. Наблюдатель — физик хочет взирать только на физическую субстанцию и говорит таким образом, как если бы Луна, которая там, вверху, была теперь та же самая в отношении ее физической субстанции, как и при ее отделении от Земли. Это как раз есть бессмыслица, подобная той, как если бы вы думали, что те же самые мускулы и физические составные частицы, которые сидели на этих стульях десять лет тому назад, сидят, мол, тут также и сегодня. У космических тел, впрочем, это длится дольше, пока их субстанции обновятся, заменятся новыми, но они заменяются. Физическая Луна, о которой говорит физика, не есть то самое, что о ней говорят так, как говорят обычно. То, что там пребывает, это суть те духовно-душевные существа, которые некогда на Земле были соучастниками развития людей. А то, что представляет собой существующая Луна, на которой они живут, — это, как физическая субстанция, подвергается непрестанной замене. Существа духовно-душевного рода, которые, собственно, образуют в действительности лунное бытие (подобно тому, как ваше духовно-душевное бытие образует взаимосвязь вашего существа, каким оно было десять лет тому назад, с теперешним), — эти духовно-душевные существа суть те самые, которые в известном смысле регистрируют наше прошлое.

То, что можно описать таким образом, может быть еще углублено, если попытаться изобразить это, прибегнув к науке посвящения. Я до сих пор описывал это таким образом, чтобы обратить ваше внимание на то самое, что начинает бродить в нас при встречах, при знакомствах с людьми первого рода, и дать понять, что это есть то, что лунные существа дали нам прочесть из их книг прежде, чем мы низошли на Землю. Посвященный же еще по-иному воспринимает то, с чем он встречается в жизни таким образом. Также и он встречается в жизни с каким-то человеком. Но в то время, как для обыкновенного сознания существует только внутреннее ощущение, что этого встретившегося человека принимаешь в свою волю, судишь о нем не на основании внешнего впечатления, для посвященного становится фактически зримым то, чем были прошлые земные жизни той личности, с которой у него произошла такая встреча. Тогда перед посвященным выступает не только этот физический человек с его духовно-душевным содержанием, но, так сказать, за ним — подобно некой тени — его прошлая земная, может быть, даже несколько его прошлых земных жизней. Научаешься познавать одного человека таким образом, что за ним для духовно-душевного ясновидческого восприятия выступает целый ряд людей. При знакомстве с одним человеком вместе с тем одновременно узнаешь целый ряд личностей, которые столь же объективны, как объективно существует человек, которого имеешь перед собой в физическом теле.

В цивилизациях, в которых еще нечто предощущали о таких вещах, их даже изображали. Вспомните, что есть древние изображения, на которых вы видите человеческую фигуру, за ней — несколько возвышающуюся вторую, а за той — несколько возвышающуюся третью. Это есть то, что хотели отразить в живописи о впечатлении, какое имел посвященный при знакомстве с неким человеком, которое протекало таким образом, что встретившееся человеческое существо являло себя его ясновидящему взору не только в теперешней земной жизни, но также выступало перед ним в своих прошлых земных жизнях. Итак, то, что для обыкновенного сознания есть только своего рода чувствование и ощущение, для сознания посвященного выступает в отчетливом ясновидческом лицезрении. И поэтому в смысле духовной науки может быть сказано, что дело обстоит следующим образом: то самое, что в человеке связано с ним кармически и для посвященного выступает как ясновидческое восприятие, — это выступает как смутное чувствование для человека, который обладает не посвящением, а лишь обыкновенным сознанием. Таким образом, мы можем назвать лунным то, что, находясь в нас, действует из нашего прошлого в сплетении с нашей судьбой. Мы оглядываемся на наши земные жизни и оказывается, что в нас действует лунное. Оно действует так, что, встречаясь с человеком, который с нами связан кармически, мы встречаемся тогда, собственно, с неким многообразием. Для посвященного такого рода знакомство с человеком является в известном смысле знакомством с несколькими людьми в нем, или, по меньшей мере, с несколькими земными жизнями, отложившимися в нем. Ибо это знакомство с его прошлыми жизнями отличается не меньшей жизненностью, чем знакомство с современной жизнью другого человека.

Рассмотрим и другой род знакомства, когда мы судим о человеке больше на основании внешнего впечатления, — больше на основании того, что нам говорит о нем наш рассудок, что гласят о нем наши внешние чувства (что сразу понимает каждый посторонний человек), какое эстетическое впечатление он производит, и т.д. Если такое знакомство рассмотреть при помощи духовной науки, то оказывается, что тут нет ничего, ведущего назад в прошлое, тут нет никакого существа, которое находясь внутри лунной сферы, прокладывало бы путь к этому знакомству в земной жизни; также ничего не было начертано в астральном теле человека при прохождении через лунную сферу. Но тут действуют другие силы. Тут действуют силы, которые как духовно-душевные силы связаны с существованием Солнца. Эти духовно-душевные силы солнечного происхождения действуют свыше на такие знакомства другого рода и, с другой стороны, творя, сплетают судьбу человека. Да, тут для духовного (сверхчувственного) наблюдения положение вещей является уже таким, что, сказал бы я, мы сперва переживаем словно таинственную тьму ночи то, что приводит нас к человеку, с которым мы нечто совершили в прошлых земных жизнях. Потом мы встречаемся с самим этим человеком: теперь мы ориентируемся больше на то, какое впечатление он на нас производит, — теперь дело обстоит так, как если бы вместо таинственной тьмы ночи наступил светлый, ясный день, как если бы взошло Солнце. Это обстоит таким образом также и духовно: теперь для тех, кто уже давно связаны кармически друг с другом, наступает не только прошлое, но и настоящее и будущее. Судьба сплетается дальше. Духовно-солнечное подступает к человеку.

Но также и для тех, кто в прошлых земных жизнях ничего не совершили совместно друг с другом, — также и для них выступает это духовно-солнечное ради творения судьбы в настоящем и в будущем. И опять-таки: кто может наблюдать, обладая прозрением посвященного, тот, знакомясь с человеком, с которым не был вместе в прошлых земных жизнях, но встречается впервые, не лицезреет за ним тенеподобных прошлых земных жизней. Встретившись таким образом с человеком, он прозревает за этим человеком Существ высших Иерархий — Существ, до которых человек еще не дорос. Ангелы, Архангелы выступают за этим человеком. Для прозрения посвященного есть большая разница между встречей с человеком, с которым вы уже были вместе, или же с которым встречаетесь впервые. Если вы много были с ним вместе, тогда за ним появляются его прошлые земные жизни. Если же вы не были с ним вместе, тогда за ним появляются Существа ближайших к человеку Иерархий, а именно такие существа, которые приходят свыше к нам на Землю вместе с солнечными лучами, с солнечным светом. И когда лунные существа вплетают в наше астральное тело карму, происходящую из прошлого, то сонмом солнечных Существ в нашу “Я”-организацию (в бессознательную “Я”-организацию “Я”-существа человека) вплетается то самое, что разыгрывается после того, как мы встретили здесь, на Земле, другого человека: то, что есть основа для дальнейшей кармы в будущем. Настоящее непрестанно превращается в будущее. То, что теперь еще есть настоящее, — для предшествовавшего момента было будущим. Так что наше развитие, собственно, от прошлого простирается в будущее.

То самое, что мы видим у человека поступательно движущимся от прошлого в будущее, — это мы видим в его прообразе, направив взор в Космос и наблюдая перемещающуюся по небу Луну, а затем Солнце, следующее за ней или же предшествующее ей. Подобно Солнцу и Луне в их мировом круговращении, относятся друг к другу прошлое и будущее в ходе человеческой жизни — в ее таинственно сплетенной судьбе. Обладая наукой посвящения, говоришь при встрече с человеком, исходя из глубокого волнующего чувствования: то, что ты ясновидчески лицезреешь за ним и что лунные существа начертали в его астральном теле, — это принадлежит тебе столько же, сколько и ему, ибо ты являешься сросшимся с ним. А при встрече в мире с человеком впервые говоришь, если обладаешь наукой посвящения: там за ним стоят Ангелы, Архангелы; каждый из них указывает, так сказать, перстом на будущее. Многие возможности выступают тогда — возможности грядущей, сообразной судьбе, жизни.

Видите ли, если таким образом направляешь взор в мировые дали, тогда Луна и Солнце являются тебе словно двумя вратами, ведущими в духовный мир. И говоришь себе: То, что есть в окружающем земном физическом мире, это мгновение живет в моем физическом теле; то, что находится в далеких эфирных сферах, где — звезды, — это живет в моем эфирном теле. Но когда я взираю ввысь на Луну, на Солнце, тогда я взираю на то, что не живет ни в моем физическом теле, ни в моем эфирном теле, а живет в моем астральном теле и пронизывает силой мое “Я”. Тогда благодаря существованию Луны мы оказываемся введенными из физического мира и из эфирного мира в духовный мир. И опять-таки, когда взираешь ввысь на Солнце, то говоришь себе: там благодаря тому, что я как духовно-душевное существо принадлежу к Солнцу, я оказываюсь введенным через его врата в некий мир, однородный с моим “Я”-существом, — не только в мир, который равноценен моему эфирному телу и астральному телу, но который равноценен даже моему “Я”-существу; а благодаря “Я”-существу я выступаю в мире как сознательное существо наряду с тем, что является, как некая необходимость, вплетенным в нашу судьбу, которой мы следуем; ибо мы имеем те или иные физические способности и предрасположения, тот или иной темперамент, тот или иной характер. Все это есть только выражение нашей кармы. Во всем том, чему мы следуем как необходимости нашего тела, во всем том, что поэт выразил словами — “Так должен ты быть, себя избежать ты не можешь”, — во всем этом живет человеческое прошлое, обязанное существованию Луны. А во всем том, что живет в нас как свобода, так что мы домогаемся, хотим поступать, исходя из нашего полного присутствия духа, из светлой разумности, — тут оказывает свое действие существование Солнца.

Так для духовного (сверхчувственного) наблюдения наше природное существование и моральное сплетаются воедино. При таком духовном наблюдении мы не имеем с одной стороны природу с ее жесткой необходимостью и с другой стороны — духовно-душевное, которое не вступает ни в какую связь с природой, но предстает отвлеченным моральным мировым порядком; нет, теперь мы не оказываемся перед этой противоположностью, но имеем возможность в природных явлениях одновременно найти то, что в нас живет морально. Конечно, мы должны тогда выйти за пределы обыкновенных явлений природы и перейти к тому, что открывается нам в духовном бытии Солнца и Луны.

Видите ли, для такого наблюдения вообще всплывает возможность взойти от природного существования человека к его духовно-душевному существованию. Мы ведь тогда так проникаем взором в природу, что усматриваем в ней то, чего не в состоянии узреть, пользуясь обыкновенным сознанием, — усматриваем то, что в нашем земном окружающем мире или также в окружающем Космосе приносит нам болезнь. Там это есть повсюду. Наш организм сам по себе ведь здоров, ибо он рожден из своего здорового “Я”, из своего здорового астрального тела и, собственно, также из здорового эфирного. Здесь, на Земле, нас может сделать больным только нечто такое, что подступает к человеку извне и что человек оказывается не в состоянии полностью преобразовать сообразно своему внутреннему существу. Мы можем наблюдать это на самых простых явлениях. Возьмите следующий простой случай: находясь в более или менее жарком или холодном пространстве, вы воспринимаете тепло или же холод. Тепло или холод не должны пронизать нас, как это имеет место с куском дерева или с камнем. Вы держитесь в жарком или холодном пространстве не так, как кусок дерева или камень, и не становитесь, подобно куску дерева или камню, столь же горячим или холодным, как оно, но перерабатываете ту степень теплоты , которая есть вне вас. Внешнее окружение лишь стимулирует вас; тепло, которое вы несете в себе, вы производите сами в своем организме. Человек не может принимать в себя окружающую земную среду не преобразованной так же, как средства питания. Это — всего лишь научная фантазия, когда думают, что человек принимает в себя вещества потребляемой пищи. Человек столь же перерабатывает, преобразует свою пищу, как и все, что есть в окружающей среде. Если же этого он не может сделать, тогда к нему поступает болезнь: это и есть физическая причина болезни. Но болезнь имеет в себе также нечто, относящееся к судьбе; она наступает в его жизни как нечто, происходящее в порядке судьбы.

Да, видите ли, если бы мы в этой земной жизни появились впервые (например, как присутствующие здесь, родившись в каком-то году девятнадцатого или двадцатого века и дожив до 6 февраля 1924 года), и если бы в этой земной жизни мы начали рассматривать только ее одну, тогда, ведь, мы могли сказать: “Вызвать нашу болезнь окружающая среда может лишь при ее мощном воздействии на нас. Поэтому нам надлежит как можно меньше подвергаться вредному воздействию тепла или холода, плохого воздуха и т.п. Ведь воздействие, оказываемое на нас извне, должно быть мощным, чтобы стать болезненным”. Если мы только смотрим на ядовитые плоды белладонны, то не подвергаемся тогда отравлению. Если какой-либо плохой воздух, вредный газ находится достаточно далеко от нас, то мы не отравляемся им, не заболеваем. Короче говоря, если окружающая среда оказывает воздействие, производит впечатление лишь на душевную жизнь человека, то мы не заболеваем.

Однако примем во внимание теперь следующее. В настоящее время есть так много людей, которые ведут вполне материалистическую жизнь и которые хотят иметь только материалистические впечатления от окружающей среды. Вам следует в этой жизни избегать — также и в отношении известных функций вашего тела — быть материалистами: со своей пищей вы принимаете в себя духовное (сверхчувственное) растений, животных; если бы вы были бравыми материалистами, то должны были бы поедать только камни — неорганическое, которое есть мертвое. Но в свою душу они воспринимают идеи, понятия только о безжизненном. И то самое, что тогда духовно-душевно связывается с душой человека, становится для ближайшей земной жизни болезнетворной силой. Тут эти впечатления проникают внутрь человека и там преобразуются таким образом, что потом могут стать физически действующими силами. Болезни в порядке судьбы — это мы вносим в нашу теперешнюю земную жизнь из прошлых земных жизней, ибо мы становимся восприимчивыми к болезням потому, что в прошлых земных жизнях возымели известные впечатления, не подходящие человеку. Эти впечатления действуют в теперешней земной жизни подобно физически мощным факторам, производящим заболевания. Все то, что в одной земной жизни было голой идеей, ощущением, внутренним душевным бытием, затем при прохождении через время, которое мы переживаем между смертью и новым рождением, превращается в физически действенное в новой человеческой жизни; и мы несем в себе многое физически действенное, бывшее всего лишь душевным переживанием в прошлых земных жизнях. Таким образом, мы также и в болезнях должны находить нечто происходящее в порядке судьбы, однако мы не должны впадать в то суеверие, что болезни якобы можно лечить только духовными средствами. Применимы физические средства, подобные физическому же. Впрочем, если мы с полным пониманием отнесемся к тому факту, что физически действенное в настоящее время восходит к душевно-действенному прошлых земных жизней, то мы можем сказать себе: то, что в ином случае мы перетащили бы в качестве болезни в ближайшую земную жизнь, мы исцеляем для этой следующей земной жизни тем, что отвращаем свои мысли от того, что было в человеке несовершенным, и направляем их на то, что есть в человеке совершенного. Если мы, например, имеем уверенность, что определенная болезнь связана с материалистической душевной жизнью в одной из прошлых земных жизней, то мы можем быть уверены также и в том, что мы можем избавиться от этой болезни, только применяя лечение, исходящее из спиритуальных прозрений и идей. Все то самое, что действует в антропософии, действенно потому, что это есть не голая теория, но непосредственно связано с жизнью, является порождающим ощущения, чувствования для жизни.

И чем, собственно, становится звездное небо — космическое окружение Земли — для нашего прозрения, когда мы в состоянии наблюдать его в том свете, какой излучается антропософией, если она верным образом культивируется? Сколь родственными нам становятся Солнце и Луна, если мы таким образом взираем на них как на внешние космические символы нашего собственного прошлого и нашего собственного будущего? Как интенсивно мы несем тогда в себе глубокое сознание нашего родства с Космосом и окружающим миром: мы прозреваем, как прошлое и будущее творят в нас, сплетают нашу судьбу; направив взор вовне, взирая на Солнце и Луну, мы лицезреем, как перед нами выступает, открывается внешним образом Космическая Судьба. Мы чувствуем в нашем прошлом нечто такое, что так выступает по отношению к настоящему и будущему, как во Вселенной Луна — к Солнцу. Наше благоговение, наша преданность, наше самопожертвование по отношению ко Вселенной повышается, когда мы таким образом постигаем наше собственное существование расширенным до мирового, узрев на конкретных фактах родство того, что живет в нас, с тем, что творит во Вселенной.

Узреть то, что человек оказывается таким образом сросшимся со Вселенной, — это есть также одна из задач, которые ставит себе в своей деятельности антропософия. И я надеюсь, что мы — мы, которые так много раз собирались вместе как раз в этой Секции, — будем благодаря таким рассмотрениям все больше и больше срастаться с этой задачей антропософии — углублять людям не только мысли, но и ощущения, сердечные чувствования. И чтобы это могло происходить все лучше и интенсивнее, и была проведена Рождественская конференция. Эта Рождественская конференция указала на то, что если Антропософское Общество в дальнейшем должно правильно развернуть свою деятельность, то ему нужно оставить те пути, по которым оно следовало в течение последних десяти лет; ему нужно, отойдя от начинаний внешнего общественного порядка, вступить во внутреннее, духовное существование. Оно должно в целом принять эзотерический характер. То, что в будущем станет существовать в Дорнахе как Высшая Школа Духовной Науки, должно отличаться своим эзотерическим характером, и все устройство Общества должно иметь эзотерический характер. Тем самым Общество сможет развернуть свою спиритуальную жизнь, в которой оно нуждается. Оно не сможет впасть во внешнюю деятельность как в отчуждение от себя самого, что угрожало Обществу в течение последних десяти лет.

Что же мы пережили за эти десять лет и еще прежде? Возьмем в качестве примера лишь тот факт, что очень действенная враждебность, которая как раз теперь развертывается очень действенно, ведет свое происхождение от того, что эта враждебность может указать на циклы лекций, записи лекций, не подлежащие публикации. Не правда ли, было желательно, чтобы такие циклы, такие записи лекций существовали. До сих пор надо было идти навстречу таким желаниям, несмотря на то, что можно было наперед знать: как раз тем самым враждебности дается самый превосходный повод укрепиться. Мы живем именно в то время, когда такие вещи невозможны. Поэтому на Рождественской конференции было принято требование о полной публичности Общества. Это вовсе не будет противоречить тому факту, что с другой стороны оно должно стать гораздо более эзотерическим, чем прежде. Но во все ведение дел Общества должно вступить более интенсивное сознание, — Общество должно вестись, так сказать, на антропософский лад. Поэтому в отношении того, что можно было бы назвать составлением устава, все происходило на Рождественской конференции совсем иначе, чем при прежних составлениях уставов. При прежних составлениях уставов говорилось: “Мы являемся приверженцами тех или иных принципов”. Мы ведь раньше имели в Теософском Обществе сформулированными следующие принципы. Первое основное положение: образование всеобщего братства человечества. Второе основное положение: показывать единство в религиях. И так далее... Я часто указывал на то, что как раз здесь должно быть выдвинуто то, что как реальность может быть основано Антропософским Обществом собственно впервые. На Рождественской конференции эта реальность с силой выступила фактически. Не было сказано об основных положениях, но было указано на следующее: в Дорнахе живет нечто, и это нечто является жизненным. И кто в этом жизненном, что живет в Дорнахе, усматривает нечто оправданное, тот присоединяется к Антропософскому Обществу. Было указано не на абстрактные основные положения, а на нечто жизненное, что тут есть. И не требовалось закрепить жизнь Общества в форме абстракций в этом, так называемом, уставе; этот последний, собственно, не есть какой-либо устав, но является рассказом о том, что существует в Дорнахе и хочет действовать оттуда. Этот рассказ, а не устав, и есть наши основные положения. Я указал на то, что Общество должно иметь Президиум, который действует и который в своей деятельности, в своей инициативе усматривает то, что делает его Президиум, — образует его как Президиум. Так была предпринята попытка уже в “Уставе”, во всем поставить на место абстракций чисто человеческое, непосредственно человеческое. Вот таким образом единственно и может жить то Общество, которое должно быть организмом для того Духовного, которое вливается в мир.

Видите ли, я хотел бы сказать: этот Президиум, который был на Рождество образован в Дорнахе, покоится на своего рода гипотетическом суждении. Если Общество примет то, что делает Президиум, тогда он будет Президиумом; если же Общество не захочет принять это, тогда Президиум вообще не будет чем-либо. Однако это может быть принято только, признавая Президиум, хотел бы я сказать, центром жизненной деятельности. Тем самым я могу лишь обозначить (ибо я ведь могу сказать об этом лишь в немногих словах, а все остальное отчетливо изложено в бюллетене “Сообщения”), что фактически посредством Рождественской конференции была предпринята попытка внести новый дух в Антропософское Общество. Но очень желательно, чтобы поняли, какого рода этот новый дух, — что он есть дух жизненности, противостоящий духу абстракций, что он есть дух, желающий гласить не голове, но сердцу. Поэтому получается так, что эта Рождественская конференция окажется для дела антропософии либо ничем, либо всем. Она окажется ничем, если не найдет никакого продолжения, — если окажется, что она была неким празднеством, когда можно было чуточку порадоваться, а после того все забыть и дальше жить, шлепать по жизни по-старому. Тогда она не имеет никакого содержания, ничто не излучается обратно на нее. Эта Рождественская конференция впервые получает свое содержание от жизни в различных областях общества и впервые становится действительностью тогда, когда благодаря ей что-то непременно происходит в Антропософском Обществе. Рождественская конференция впервые становится реальностью благодаря тому, что из нее происходит дальше. Условием обращения к Рождественской конференции является наличие в душе сознания некоторой ответственности за то, чтобы сделать ее реальностью, иначе она отходит от здешнего земного бытия и примет то направление, какое я сегодня описал, говоря о лунном бытии. Конечно, в известном смысле она была здесь, в этом мире. Однако станет ли Рождественская конференция действенной для жизни, зависит от того, будет ли она продолжена.

Видите ли, нам следует выразить это со всей отчетливостью. В сердце каждого участника был заложен спиритуальный краеугольный камень для Антропософского Общества. Правда, мы провели эту Рождественскую конференцию формально вплоть до ее закрытия, но она, собственно, не должна была быть закончена, а всегда продолжаться в жизни Антропософского Общества. Поэтому я хотел бы попросить вас со всей серьезностью принять то, что тут есть, и сообщаться посредством бюллетеня, — действительно со всей серьезностью отнестись к тому, что постепенно подступает к вам не только в даваемом описании, но как реальность. Не правда ли, не все возможно теперь сразу обломать, а потому прежде всего надо непрестанно задавать себе вопрос: что надо сделать и как это сделать? — Конечно, нельзя совершить все за один день. Как одно из ближайших начинаний, вы увидите, что в нашем бюллетене сообщений “Что происходит в Антропософском Обществе” вы сможете каждую неделю найти наставления, выражаясь абстрактно, в форме тезисов. Там каждую неделю будет находиться в кратких формулировках нечто из антропософских истин относительно человечества — человеческой жизни, религии, искусства и так далее — и в том, “что происходит в Антропософском Обществе”. И тогда вы будете располагать возможностью сказать в различных антропософских Секциях: Из Дорнаха нам прислана в качестве наставления та или иная мысль; и мы в наших Секциях, наряду с прочим, будем говорить, прежде всего, о том, что прислано нам из Дорнаха как мысль, сформулированная в бюллетене сообщений для членов Антропософского Общества.

Благодаря этому будет наступать единство в различных областях антропософской жизни в нашем обществе. И таким образом постепенно возникнут многие вещи, которые подобно крови пронижут Антропософское Общество; тогда можно будет не только говорить о единстве, но тем самым будет введено нечто такое, что сможет пронизать Общество едино-духовной кровью. На это должно было быть указано при Рождественской конференции. Тогда можно было это почувствовать, — теперь же это следует видеть в дальнейшей перспективе.

Но это в особенности необходимо в Германии. Ведь в Германии мы на самом деле находимся совсем по-другому внутри антропософской жизни, чем где бы то ни было. Враждебность к нам нигде не развита так, как здесь. Можно ведь заметить, что, где бы эта враждебность ни выступала, она во многом импортирована отсюда, — хотя известный род враждебности есть повсюду, в особенности вокруг самого Дорнаха. Но опять-таки совсем особенный род враждебности противостоит нам в Германии: я хотел бы сказать, что эта враждебность — мощная, и она действует систематически, вполне сознательно, организованно. Там это было уже тяжким решением — все перевернуть вверх дном. Ибо так это произошло фактически. Вам нужно только поразмыслить о следующем: когда в 1912-1913 году было основано Антропософское Общество, я не был наделен какой-либо должностью в Антропософском Обществе и даже вообще не был его членом. Я не был членом Антропософского Общества с момента его основания, как я это часто акцентировал (но только неверно внимали, истолковывали значение этого), ибо я хотел, чтобы Антропософское Общество относилось ко мне только как к наставнику, который ведет к истокам антропософской жизни, и так далее. И должна была быть, прежде всего, предпринята эта попытка, чтобы увидеть, что может произойти на этот лад.

И вот, видите, это как раз произошло таким образом, что я в этом возрасте, когда люди обычно уже уходят на пенсию, впервые должен начинать, — ибо на самом деле я рассматриваю то, что совершилось в Дорнахе вместе с Рождественской конференцией, как некое начало, как истинное начало жизни. И я хотел бы, чтобы почувствовали, что мы стоим перед неким началом. И если верно почувствуют, что стоят перед неким началом, тогда из этого начала может нечто настать, ибо это начало многое несет в себе. Как было сказано, я только по необходимости стал теперь членом и даже председателем Президиума этого Антропософского Общества; и я очень хотел бы, чтобы со всей серьезностью действительно заметили то самое, что связано с Рождественской конференцией.

Если это усмотрят, заметят, тогда как раз, может быть, благодаря этой попытке станет возможным, что в процессе общей работы, совершаемой во всех местах, вместе с тем, что должно исходить из Дорнаха, будет струиться через Антропософское Общество истинная антропософская жизнь. С этим настроением, — а с этим настроением по преимуществу будут вступать в Антропософское Общество, — с этим настроением я хотел бы самым сердечным образом ответить на то приветствие мне, которое было сказано д-ром Колиско, когда я после Рождественской конференции впервые опять нахожусь среди вас; я хотел бы ответить столь же сердечным приветствием, так что приветствие приветствию, сердце сердцу гласит друг другу: Мы хотим так действовать совместно с тем Духом, который подразумевался при Рождественской конференции, чтобы никогда не прекратился действенный импульс этой Рождественской конференции среди тех антропософов, которые стремятся верно познать условия антропософской жизни; чтобы через это антропософское стремление все больше и больше получала свое действительное содержание эта Дорнахская конференция; чтобы благодаря тому, что антропософы создают, исходя из нее, повсюду в мире, эта Дорнахская конференция, собственно, никогда не переставала существовать; чтобы тот Дух, которого мы так пытались призвать, — чтобы этот Дух всегда пребывал с нами из-за нашей доброй воли, самоотверженности, проникновенного понимания звания члена Антропософского Общества и значения всего этого для антропософии и антропософской жизни.

Так хотим мы действовать сообща; но мы хотим также взирать на Дорнахскую конференцию как на нечто оправданное, как на нечто серьезное, а не смотреть на нее как на нечто такое, что может оставлять нас равнодушными; мы хотим взирать на нее, как на нечто такое, что действительно проникает глубоко, глубоко в наше сердце, в наш характер, даже в совесть. Тогда мы правильным образом обретем в Рождественской конференции не просто праздничную неделю, но нечто космически действенное, довлеющее над человеческой судьбой. А все космически действенное и довлеющее над человеческой судьбой может быть верным импульсом для антропософской работы, антропософского действия, антропософской жизни.