Антропософия - Антропософия

http://anthroposophy.ru/index.php?go=Pages&in=view&id=535
Распечатать

Четырнадцатая лекция (Бреслау, 13 июня 1924 года).



Мы все больше и больше приближаемся к пониманию тех элементов жизни от­дельных личностей, вызывающих предчувствие о значении кармы в здешнем су­ществовании человеческой личности. Чтобы достигнуть этой цели в ходе этих лекций, сегодня моей задачей будет с одной стороны указать на то, как наука По­свя­щения сама может познать карму, исходя прежде всего из переживания кар­мы, а с другой стороны — как человек, сперва непричастный к науке Посвящения, но обладающий известной способностью интимно наблюдать жизнь, может по­­лу­­чить предчувствие о том, как действует, правит карма. Вспомните о том, что я сказал о воспоминании и о тех массах мыслей, которые вздымаются, изливаются из глубин существа души, будучи либо вызваны нашей душой, либо же поднимаются сво­­­бодно сами, не будучи вызваны, и они дают нам хотя подобный тени, более или менее абстрактный, образ нашего прошлого земного существования, начиная с нашего последнего рождения. В эти дни мы обратили внимание на то, что именно ут­ра­­чивает человек, когда он утрачивает это воспоминание. Тогда он может дей­ство­вать еще более умно, более толково, чем прежде, но он будет действовать не исходя из закономерности своей жизни, взятой в целом; он тогда действует так, как если бы в тот момент времени, когда он начинает действовать, он остался бы без воспоминания о своей прошлой жизни; он действует так, как если бы он при­­шел в мир в качестве толкового, разумного человека, но его прошлая жизнь про­текла для него вовсе не на этой Земле. Отсюда вы можете усмотреть, что для пере­живания себя в современном обыкновенном сознании “Я” человека коренится в воспоминании, основывается на нем.

Но как же мы имеем это воспоминание? Сравним воспоминание с пол­нотой пере­живания той действительности, из которой это воспоминание к нам притекает. Мы находимся внутри жизни, переживаем радости и страдания нашего существо­ва­ния, находим себя полностью сплетенными с ними в наших пе­реживаниях. Но сра­вните однажды этот совершенно интенсивный род спле­тен­ности с собственным бытием, — сравните с тем, подобным тени, воспоминанием, ко­торое мы затем со­хра­няем в душе. Вам надо взять действительно значительное жиз­ненное со­­бытие, на­пример, смерть особенно дорогого вам друга, или смерть отца, ма­тери, проис­шед­­­шую когда–то и особенно глубоко пережитую вами. Сравните всю интен­сив­но­сть переживания в момент, когда это произошло, с тенеподобными воспо­мина­ниями об этом, которые при­ходят к нам в пе­ре­живаниях, десятью годами позднее! И все же мы должны иметь эти тенеподобные вос­поминания, чтобы почувствовать не­пре­рывность, внутреннюю прочность, реальность нашего “Я” в земной жизни.

Отсюда вы усмотрите, что это “Я”, которое для обыкновенного сознания не может без воспоминаний обретать себя в земной жизни, — что это “Я”, соб­ст­вен­но, переживает себя тенеподобно, коренясь в том, что на самом деле каждую ночь погружается в бессознательное. Действительно, мы не очень интенсивно пе­ре­живаем наше собственное “Я” в обыкновенном земном сознании. Оно ста­но­вится все более и более переживаемым в мыслях в отличие от непосредственно пе­ре­живаемой жизни, о которой мы во всяком случае знаем, что она связана с ны­нешним “Я”. Это непосредственное переживание интенсивно, чего нет у того, что уже перешло в форму воспоминания. Так что мы можем сказать (Р. Штайнер рисует на доске, рис. не сохранился): если вот это — наша мыслящая душа, наш дух, который находится в живом общении со всем тем, что вне его, что вли­вается в нас из внешнего мира, то в этом “Я” мы тенеподобно переживаем в воспоминании то, что нам остается от жизненно пережитого. И характерным для этого воспоминания является как раз то, что чувствования и волевые импульсы все больше и больше отсеиваются от этого воспоминания. Мы могли иметь самое ин­тенсивное переживание при том, что я охарактеризовал, — сознаваемое при смерти чрезвычайно дорогой для нас личности, а вот образ соответствущего воспо­ми­­нания затухает, все больше и больше слабеет в эмоциональном отношении. И как мало живет в нас дальше то, что мы тогда предприняли, исходя из нашего волевого импульса, под влиянием тогдашнего внешнего впечатления! Чувствование (эмоция) и воля приглушаются, затухают; как правило остается спокойный образ вос­поминания, являющийся тенью пережитого. И мы ведь не можем быть в земном мире иначе как так, чтобы в нас оставалась лишь эта тень пережитого. К вос­по­ми­нанию мы относимся иначе, чем к непосредственному переживанию.

Однако, мы можем подойти к этому непосредственному переживанию и по–другому, чем мы привыкли в обыкновенной жизни. Мы можем поставить новые вопросы относительно наших переживаний. Спросим себя однажды: что такое, собственно, мы в настоящий момент, — что такое суть мы с нашими знаниями, с качеством наших чувствований, с энергией нашего воления? — И если мы с этими во­просами, с этими заново поставленными вопросами однажды обратимся к на­шим прошлым переживаниям, то мы найдем, — какими ничтожными мы были бы, достигнув определенного возраста, если бы у нас не было прошлых пере­жи­ваний! Взглянем назад на некоторые юношеские переживания, сравнивая их с име­ющимися в настоящее время, — какими радостными они были! Теперь, если мы будем в жизни чаще оборачиваться таким образом к прошлому, мы сможем ска­зать себе нечто в высшей степени значительное в отношении настоящего вре­мени. Та легкость, с какой мы нашей душой, а может быть и нашей физической те­лес­ностью, более или менее ловко приспосабливаемся к жизни, ведем свое су­ще­ствование, — этим мы обязаны, собственно, тому обстоятельству, что мы в юности находились не в депрессии, но что смели жить радостно, что мы ко многому при­общались с радостью. Эти душевные впечатления радости суть то, что в позднейшей жизни наделяет нас известным радостным настроением, — правда, спустившимся в более глубокие регионы души.

И вот спросим себя, — в какой большой мере то, что приносит нам жизнь как углубление, что углубляет нам душу, следует припи­сать нашим страданиям, нашим горестям?! И спросим себя: что собственно может вступить в душу, когда мы с этими вопросами обращаемся к рассмотрению нашей жизни? — Ответ на этот вопрос мы должны дать себе не посредством рассудка, — ответ мы должны дать себе чувствованием (эмоцией). И чувствование отве­чает: я должен быть благодарен всему тому, что вступило в мою жизнь, ибо только благодаря этому я стал тем, кем я теперь есть и с кем я себя более или менее отождествляю. Я не могу знать, — не стал ли бы я в ином случае еще меньшим, чем теперь; я могу быть только благодарен этой жизни, ибо я стал таким, каким я есть, благодаря большим и малым страданиям и радостям моей жизни.

С чувством благодарности к жизни надо отвечать на вопрос, поставленный мною. И это много дает для жизни, когда эта благодарность за земное существование входит в человеческую душу. При некотором душевном углублении эта благо­дар­ность выступает всегда, когда судят о жизни, исходя не из эмоций, а из чистой души. Если человек начинает печалиться, жаловаться на то, что принесла ему жизнь, то во многих отношениях его жалобы суть настоящее заблуждение. Ибо если бы в его жизни не было того, на что он жалуется, тогда не было бы и того, что есть. В конце концов чувство, которое можно иметь по отношению к жизни, сводится к этой благодарности жизни. Эта благодарность может быть также и тогда, когда человек не вполне согласен с жизнью, — когда он хотел бы иметь больше даров от жизни. И нужно быть благодарным также и тогда, когда кто–то дает нам ма­лень­кий сладкий кусочек, а мы ожидали получить от него большой кусок. Это не дол­жно нарушить наше чувство благодарности. И таким образом можно ска­зать: «Если жизнь нам в чем–то и отказывала по нашему мнению, которое может быть ошибочным, но эта жизнь при всех обстоятельствах нам что–то и принесла». Вот за это, что нам было принесено, мы должны развивать чувство благодарности. Но когда со всей серьезностью развивают чувство благодарности к жизни, тогда (надо только поразмыслить об этом, чтобы тотчас это узреть) эта благодарность обра­ща­ется к чему–то другому. Кто когда–либо развил чувство благодарности к жизни, тот как раз через это чувство благодарности к жизни будет приведен к пре­обра­зо­ва­нию воспоминаний в самоотверженную преданность незримым духовным Жизне­дателям, к их любовному признанию.

И это есть прекраснейший способ стать приведенным от своей личности к сверх­чувственному миру, когда это совершается через благодарность к жизни. Эта благодарность, она есть также путь в сверхчувственный мир и она в конце концов приводит, при наличии благоговения и любви, к духу–Жизнедателю человека. От благодарности рождается любовь. А любовь порождается тогда, когда она родилась из благодарности к жизни, через раскрытие сердца духовным Властям, пронизывающим собою жизнь. Эта жизнь началась для нас с рождением, но нам невозможно начинать чувствовать эту благодарность лишь с момента нашего рождения, ибо мы были введены в эту жизнь явно с определенными свойствами; таким образом несомненно, что благодарность по отношению к жизни выводит нас из этой жизни в существование, предшествовавшее рождению.

Чтобы полностью осознать то, что я говорю, — это надо, конечно, проверить, испы­тать в жизни. Но однажды испытав, как из непредвзятого наблюдения жизни про­истекает, развивается чувство благодарности, и как из этой благодарности дей­стви­тельно рождается проникнутая духом любовь, — находишь, что это обстоит так. Вопрос, который здесь поставлен, может получить ответ только от самой реаль­ной жизни. Однако, эта реальная жизнь отвечает так, как я это теперь изложил. Однако когда мы таким образом подходим к нашим переживаниям, развиваем таким образом чувство благодарности, развиваем любовь к жизнедательным духовным Властям, тогда мы получаем при этом взгляде на наши переживания совсем другое чувство, чем при обращении к воспоминаниям. В отношении вос­по­минаний мы должны сказать: переживаем мы жизненно, интенсивно, реально; в воспоминаниях же предстает лишь тень того, что мы переживаем, когда то, что мы переживаем, становится лишь бледной тенью. Воспоминания обязаны своим суще­с­твованием нашим переживаниям. Но теперь мы подходим к чему–то такому, что является более могущественным, чем наше обыкновенное “Я”.

Ибо когда мы взираем на обступившие нас переживания, тогда мы видим не толь­ко наши, подобные теням, воспоминания. Мы замечаем нечто могуществен­ное: мы замечаем, что это — не подобное тени наше “Я”, протекающее во времени, но — творец нашего земного “Я”, протекающего во времени. Во внешнем мире по­всюду происходят события, которым мы обязаны нашим существованием, и мы должны, когда взираем на эти события, представлять их себе как могуществен­­ного творца нашего земного “Я”. Так стоим мы с нашим преходящим теперешним “Я”: там позади, в прошлом, если мы взираем в нашу душу, — подоб­ные теням отображения пережитого нами; перед нами — творящая судьба, следу­ющие друг за другом, в порядке судьбы, переживания, которые могущественно фор­ми­руют, образуют наше “Я”. К этому могучему чувству творящего действия Судь­бы ведет как раз переход от мышления к чувствованию, ибо благодарность и любовь можно пережить только в чувствовании. В этом чувстве любви прежде всего открывается предчувствие действия правящей Судьбы. И тем самым начинают пред­чувствовать правящую Судьбу: благодаря прохождению через чувства благо­дар­ности и любви чувствуют наступающие события, которые нас сделали и делают дальше.

Это может быть кто–то, достигший сорокалетнего возраста. Он чем–то является. Скажем, чтобы взять конкретныйпример, он стал известным писателем (я мог бы сказать, что он стал известным физиологом, физиком, так как я привожу придуман­ный пример). Он вспоминает о событиях своей жизни и наталкивается на то, как он в восемнадцатилетнем возрасте, будучи абитуриентом, провалился на вступитель­ных экзаменах. Это тогда доставило ему большое горе. Но ему при­шлось иначе ус­тра­ивать свою жизнь, так как он не имел достаточно денег, чтобы еще целый год снова готовиться к экзаменам. Все это было словно подготовлено: если бы на всту­пительных экзаменах все у него прошло хорошо, то он стал бы солид­ным фи­нан­совым инспектором, добился бы выдающихся служебных успехов, но не имел бы никакого времени, чтобы развить покоящиеся на дне его души спо­соб­ности и силы. Конечно, можно сказать следующее: если эти силы фантазии были у него, то они должны быть настолько сильны, чтобы при всех обсто­ятель­ствах про­биться через финансово–хозяйственную деятельность их носителя. — Это можно сказать в абстракции; так всегда и говорят, но это неверно. В действительно­сти же некоторые писатели своим темпераментом, тем, чем они стали, обя­заны тому, что с ними случилось нечто вроде описанной мною неудачи. Этот че­­ло­век, если он сколько–нибудь ценит то, что он стал известным писателем, дол­жен быть благодарен тем, кто провалили его на вступительных экзаменах и тем самым не помешали его жизненному пути как писателя, поставив ему «отлично» по всем предметам. Таким образом, мы должны, — какой бы ни была наша жизнь, отнестись к ней реально, а не сентиментально, развить в себе это чувство благодар­но­сти к ней и сказать: мы выкованы Судьбой, которая идет то с нами, то против нас. Одна­ко мы должны пройти через это чувство, чтобы отчасти узреть творящую Судьбу.

Сюда я хотел бы включить еще то, как имеет эти самые переживания тот, кто владеет наукой Посвящения и, значит, может ясновидчески взирать в духовный (сверхчувственный) мир. Ему открывается возможность следующим образом пережить это.

Он направляет взор, уже отточенный благодаря тому, что он владеет имаги­на­тив­ным, инспиративным познанием, на какое–либо переживание. Кто укрепил и уси­лил свое познание, тот может с особенной интенсивностью направить это свое по­зна­ние на какое–либо переживание, которое он имеет в настоящее время. Ведь когда обладаешь познанием Посвящения, тогда оказываешься не слабее, но сильнее затро­нутым данным переживанием, чем если не имеешь этого познания. Из того обсто­ятельства, что человек, обладающий познанием Посвящения, кажется с гораздо большей откровенностью, внешней невозмутимостью проходящим мимо пере­живаний, чем тот, кто не имеет этого познания, не следует делать вывод, что он менее сильно затронут ими. Он будет гораздо сильнее затронут ими, чем другие люди. Только он по отношению к суровым, тяжким событиям жизни достиг спо­соб­­ности переносить их с отрешенностью, с внешней невозмутимостью; в глубине же души он чувствует их гораздо значительнее, чем другие люди. Поэтому у чело­века, одаренного имагинативным, инспиративным познанием, переживания ока­зы­ваются интенсивными и сильными; и он может, потому что он овладел ими,—уп­раж­нения в этом он ведь делал и в этой, и в прошлой земной жизни,—преобра­зо­вать эти переживания в глубоко–содержательные образы, в сами имагинации.

В чем же состоит это преобразование? Оно состоит в том, что от событий и пе­реживаний присутствует не только то, что видно глазам, но присутствует и более глу­бокое духовное, — присутствуют духовные закономерности; так что тут есть некий имагинативный образ, который несешь с собой дальше и тогда, когда данное пе­ре­живание больше не присутствует, а этот образ все равно есть. Переживание — вполне интенсивно, и благодаря имагинации в него входят духовные законо­мер­ности; душа становится интенсивно затронутой, и тогда делается возможным загля­нуть в духовное (сверхчувственное) и удержать пережитое. Проходит ночь; тогда благодаря сну переживание стало пережитым еще интенсивнее потому, что астраль­ное тело и “Я” вышли из физического тела, и оно вносится в духовный (сверх­чувственный) мир. То самое, что было пережито в физическом мире, при сов­местном участии физического тела и эфирного тела, — это может быть теперь пережито “Я” и астральным телом в духовном мире, но затем при пробуждении оно опять вгоняется обратно в физическое тело. Но теперь его уносят обратно не так, как это делает обыкновенное сознание, которому тогда уделяется постепенно блек­нущее воспоминание, но его уносят теперь обратно таким образом, что им, как неким фантомом, пронизывают все свое существо, — несут его с собой в его пол­ной реальности, полной интенсивности, чтобы из этого видения гласила словно дей­ствительная реальность присутствия другого человека, который телесно стоит перед нами. И затем опять проходят два или три дня и ночи. И то, что тогда наступает после этих двух или трех дней и ночей оказывается следующим: то, что сперва было вознесено “Я” и астральным телом в духовный мир и что опять возвратилось оттуда, так что оно теперь с силой действует, живет и вибрирует в физическом теле, — это гласит, это теперь выступает, как стоящая за переживанием правящая Судьба. Переживания суть не только то, чем они являются, но эти переживания теперь пронизаны тем, что было совершено в прошлых земных жизнях и что будет дальше действовать в последующих земных жизнях. Если мы воспоминания ста­вим позади себя как подобное тени воспроизведение наших переживаний, то чело­век, владеющий наукой Посвящения, ставит свои переживания перед собой, так что эти переживания находятся непосредственно перед ним. Но они становятся для него прозрачными как стекло, и за ними находится как грандиозное кос­ми­чес­кое воспоминание становящаяся карма, объективное воспоминание. И обна­ру­живается, что человек не только имеет внутри себя подобные теням воспо­ми­на­ния о земной жизни, но что его карма выгравирована в космическом эфире, в Акаша–Хронике. Тут внутри есть воспоминание, подобное тени; там вовне есть кос­ми­ческое воспоминание о нашей судьбе на протяжении земных жизней, хотя для обыкновенного сознания это остается неосознанным.

Мы шествуем через мир таким образом, что мы можем наш путь через мир схе­матически нарисовать так (Р. Штайнер рисует на доске). Мы идем по земной почве, мы имеем внутри себя воспоминания, подоб­ные теням. Но представляя себе человека и эти, подобные теням, воспо­ми­на­ния в нем, мы должны представить себе также как бы некое маленькое облако в области его головы, — там, где голова постепенно переходит в туловище; оно посте­пенно становится все более тенеподобным по сравнению с телом. Вследствие того, что человек таким образом шествует через мир, он окружен словно неким эфир­ным облаком, в которое вписаны все его переживания, а также все то, что вклю­чено сюда из его прошлой земной жизни. Мы имеем внутреннее воспо­ми­на­ние и мы имеем вне нас воспоминание мира о нас. Каждый человек окружен этой аурой. Не только в нас запечатлена посредством воспоминаний нынешняя земная жизнь, но и вокруг нас выгравированы земные жизни человека. Не всегда легко бывает «прочесть» это воспоминание мира о них, но оно тут есть.

Вообще такая расшифровка трудна, и те случаи расшифровки, о которых я сказал вам в минувшие дни, — их не легко было поднять, внести в наше познание. Но все это есть. Человек только не имеет в себе памяти об этом; человек имеет аури­ческую память вокруг себя. Невозможно в одно мгновение добыть эту память, когда подступаешь к тому, что было пережито человеком в земной жизни. Для этого требуются дни. Для этого надо работать с засыпанием и пробуждением, как я это описал. Никогда нельзя сразу сказать, — что это за переживание; надо выяснить, как оно образовалось из прошлых земных жизней. Надо это пере­жи­ва­ние охватить взором ясно и имагинативно, и посредством проникающей в него инспи­рации; потом надо ждать, пока оно раскроется. Проводя исследования, каса­ющиеся духовного (сверхчувственного) мира, никогда нельзя предаваться аб­страк­тным соображениям, никогда нельзя что–либо придумывать, но только надо поза­бо­титься о подготовке того, чтобы нечто открылось из духовного мира. Кто думает, что духовный мир можно принудить, чтобы он открыл ему то или иное, тот весьма оши­бается, — он станет извлекать лишь заблуждения. Надо вести подготовку того, о чем можешь надеяться получить откровение из духовного мира в порядке большей или меньшей его милости.

Видите ли, это и есть тот путь познания, который посредством науки Посвящения может раскрыть карму. Через него открывается то, что каждый человек несет свою карму вокруг себя как своего рода ауру. Но о том, что именно человек таким образом несет при себе, можно получить некоторое предчувствие на пути раз­вития чувства благодарности к жизни, который я вам описал. Можно получить пред­чувствие того, что человек заключен в такую кармически–аурическую мантию. Только это не достигается в течении нескольких дней (как и при познании Посвя­ще­ния), но постепенно наступает при более интимном самонаблюдении человека — и часто в отношении далеко уходящих в прошлое событий, на которые мы как раз направляем взор. Однако, если известное событие из прошлого нашей земной жизни созрело для того, чтобы мы стали судить о нем так, что мы усматриваем в нем вмешательство подготовивших его сил из прошлых земных жизней, тогда мы уже получаем некоторое предчувствие. Только к сожалению, ныне в душевной жизни человека очень редко встречается то самое, что столь глубоко внедряется в соб­ственную душу, чтобы он мог придти к этому постижению собственного пере­жи­вания, — причем проникает туда только посредством чувства благодарности к жизни. Жизнь ныне воспринимается людьми слишком внешне. Они бурно несутся сквозь жизнь, не останавливаясь чтобы спокойно прочувствовать свои пере­жи­ва­ния. Это обстоит уже так: для того, кто вырос с известным ощущением космичес­кого значения человеческой жизни, может порой показаться весьма примеча­тель­ным, — насколько мало люди в действительности суть, собственно, то, что они сами думают о себе, и как часто люди бывают просто захвачены жизнью вместо того, чтобы быть в этой жизни чем–то сильно индивидуальным.

Я хотел бы связать также и с этим конкретные случаи из жизни. Видите ли, мне однажды встретился один преподаватель истории, который был очень умным чело­веком и производил впечатление очень умного человека также и на своих уче­ников. Он, можно сказать, когда хотел, то мог с некоторым внутренним вооду­ше­влением преподносить ученикам излагаемую им историю, так что у них мог раз­виваться настоящий энтузиазм по отношению к этому преподавателю истории. И вот нечто примечательное произошло с этим преподавателем истории. Я встречал его тогда, когда он на самом деле мог возбуждать энтузиазм среди своих учеников. Потом жизнь поймала его на том месте, которое он занимал; он стал нерадивым, больше не вносил собственного энтузиазма в свои лекции, как то бывало прежде. Он стал читать их по книгам, о которых думал, что его ученики их не знают, а также не могут их достать. Но однажды какой–то ученик выследил и установил из какой книги взято то, что было им прочитано в лекции. Тогда все ученики купили эту книгу, выучили ее на память и стали «отличными» учениками. Это его превра­ще­ние в совсем поверхностного преподавателя произошло сравнительно быстро, и можно было только удивляться, как мало теперь занимало его то, что еще недавно вызы­вало у него воодушевление. Прошла еще пара лет и этот преподаватель истории, о котором большое число его учеников говорило с обычным вооду­ше­вле­нием юности, — «Вот человек, который увлечен историей и у которого можно кое–чему научиться», — он окончательно опустился самым пошлым образом. За немногие годы он так опустился, что должен был уехать из города, где был учителем, ибо его стали так мало уважать, что он больше не мог жить в этом городе.

Такой поворот судьбы кажется людям очень загадочным; именно при таких пово­ротах судьбы те люди, которые достаточно глубоко постигают жизнь, на­чи­нают ставить кармические вопросы. Тогда как многие другие люди продол­жают упорно ту же волынку, оставаясь теми же, какими были, так как они не испытали таких радикальных поворотов. Но если живешь внутри действительного духо­позна­ния, тогда такие судьбы, как та, о которой я сейчас рассказал, ста­но­вятся большими про­блемами. С одной стороны благодаря духопознанию мы были приведены к таким большим проблемам, которые встали перед нами вчера на примере Вудро Вильсона, завершившего собой ряд инкарнаций; а с другой сто­роны мы в той жизни, которая нас непосредственно окружает, бываем вынуж­дены поразмыслить о больших вопросах человеческой судьбы. Совершенно не­пре­д­взято наблюдая нечто подобное тому, о чем я рассказал, уже находят неиз­беж­ным сказать: это все же не может происходить из этой же жизни, где это имеет место! И в земной жизни будут еще совсем другие случаи, в отношении ко­то­рых следует со всей своей человеческой решительностью отдаться стремлению к пониманию таких вопросов судьбы. Я хочу привести еще один пример. Как раз эти примеры всегда казались мне так поставленными моей собственной кармой на моем жизненном пути, чтобы придать необходимую красочность моим воззрениям о карме.

Я лично знал также другую личность, — тоже преподавателя. Он, собственно, поль­зовался еще большим почитанием, чем тот другой, о котором я рассказал вам; его чрезвычайно почитали ученики. Они имели о нем такое представление: это — величайший мудрец, который вообще существует теперь в мире. Такое впе­чатление производил данный человек на многих своих учеников, хотя и не на всех (например, не на меня самого, но это — частный  не характерный случай). И вот случилось нечто в высшей степени примечательное. В то время как можно было думать, исходя из энтузиазма, с каким он вел преподавание, что оно, казалось, удо­влетворяло его, — внезапно обнаружилось, что он был чрезвычайно рад не иметь нужды больше преподавать: он был назначен директором школы, гораздо менее полноценной по сравнению с той, в которой он преподавал. Он был рад при­нять обязанности директора, гораздо более тривиальные, чем собственно пре­по­давательские. И самым поразительным, самым озадачивающим было то, что этот человек, с воодушевлением говоривший о Гомере и Эсхиле, который чудес­ным образом излагал своим ученикам географию, этот самый человек кончил, отдав­шись тривиально–политическим партийным делам. Прямо–таки непостижимо!

Я привожу этот пример, только как пример, и я к двум приведенным примерам мог бы добавить еще многое. Это — такие личности, часто встречающиеся в настоящее время, в отношении которых имеешь следующее чувство: они мало взяли от жизни в свое “Я”. Они предстают как личности, которые индивидуально мало взяли от жизни, но которых извне захватила текущая жизнь. Когда они еще близко стояли к своему университетскому образованию, к своим семинарским докла­дам, тогда у них, было воодушевление. Затем жизнь стала все больше захва­ты­вать их своей пошлостью; они погружаются в пошлость, делаются даже доволь­ными ею. Ничто не захватывает глубоко их душу. Если бы дело было лишь в наличии ума, в толковости, — то, ведь, уже многие люди были бы сегодня антропософами! Ибо достаточно умными для антропософии ныне являются миллионы и миллионы людей. То, что им препятствует в настоящее время подойти к антропософии, — это следующее: они поверхностно воспринимают жизнь своей душой, они даже не подходят по–настоящему своей душой к жизни, и жизнь затопляет их — с их по­вер­хностностью и банальностью. Приспособляются жить и так, и этак; можно неко­торое время быть скромным реформатором школы, а потом весь день про­во­дить в кафе и за игрой в бильярд — без какого–либо перерыва. Такие вещи ведь происходят в теперешней жизни.

Видите ли, возникает большой вопрос: как же это наступает? — В отношении многих душ обнаруживается, каким примечательным образом это наступило у них. Большое число таких личностей, каких я показал на двух приведенных примерах, имели их руководящего значения, прошлые земные жизни в ранние христианские столетия, — в те христианские столетия, когда христианство на Юге Европы и уже отчасти в Центральной Европе приняло тот облик, который позднее был зачастую сохранен для людей. В те столетия, когда угасла та мудрость Мистерий, о которой я показал в моей книге «Христианство как мистический факт», что из этой мудрости выросло христианство, выросло космическое переживание Христа, — знание о том, что из Солнца, которое является Духовным центром в Космосе, вышел Христос и пришел на Землю, чтобы Земле быть тем, к чему она призвана. Это знание, которое с Земли распространялось дальше в космическую духовность было у руководящих христиан в первом столетии и угасло в четвертом, пятом, шестом, седьмом христианском столетиях.

Тогда оно угасло настолько, что ведь ныне это дошло до того (но тогда этому уже было положено начало), что самый большой упрек, делаемый антропософии за ее концепцию Христа, состоит в следующем: антропософия понимает Христа как Космическое Существо, как Солнечное Существо. Повсюду врагами антро­по­софии наибольшим ее грехом считается то, что она понимает Христа космо­ло­ги­чески. Ими говорится: это есть подогревание того, чем когда–то было гности­чес­кое христианство. Люди же, ведь, вообще не знают, что такое представляет собой гностическое христианство. Ибо кроме совсем немногого, откуда можно хоть немного что–то узнать о гнозисе (как, например, «Pistis Sophia»); гнозис ведь известен потом только по сочинениям его врагов. Гнозиса, собственно, не знают. Ибо знают его только по сочинениям его врагов. Поразмыслите однажды над вопросом: если бы об антропософии ничего не осталось известным кроме сочи­нений моих нынешних противников — если бы было уничтожено все, кроме сочинений моих противников, то как бы рисовалась антропософия потомкам! Да, некоторые люди, и некоторые критики стремятся трактовать антропософские книги, которые, ведь, стали многочисленными, как гностические писания. Это в высшей степени интересно. Ведь в отношении гнозиса люди не могли получить для внешнего исследования ничего другого, кроме сочинений врагов гнозиса. Таким образом утверждение, что мол, делается подогревание древнего гнозиса, является нелепым просто потому, что самого гнозиса никто не знает по его писаниям, которые утрачены, уничтожены! Из сочинений же, которые написаны врагами гнозиса, познать его невозможно, а ничего другого потомкам не досталось. Но тем не менее наибольшим грехом считается отождествление Христа с Духом Космоса. При действительном же постижении Евангелий каждая их страница, каждая строка будет указывать на Космическое в Христе. Однако, это понимание было постепенно искоренено.

И в то время, когда это понимание было больше всего искоренено, было воплощено большинство тех людей, которые опять воплотившись в настоящее время, не могут найти контакта с жизнью, ибо для них в их прошлой инкарнации, когда они уже были достаточно умными и толковыми, оказалось невозможным в силу образования того времени узнать что–либо о связи Земли с духовной жизнью Космоса. Поскольку тогда они, так сказать, неуверенно бродили туда–сюда сквозь жизнь, полагая что Земля, мол, полностью заключена в самой себе, а вне нее ничего не увидишь кроме физических небесных светил, постольку они и в их нынешнем перевоплощении словно неуверенно бродят без контакта с воздей­ствующей на них реальной жизнью.

Так прозреваешь судьбу этих людей. Обнаруживаешь, что образование, полу­ченное в прошлой инкарнации оказало на большое количество людей то влияние, что они стали поверхностными и уже с задатками поверхностности появились в тепе­решней жизни. Эти люди в прошлой инкарнации утратили связь с духовными Властями, действующими в Космосе, а потому в их следующей инкарнации, для которой это имеет руководящее значение, они не могут найти связи с земной жизнью. Однако, все мысли, относящиеся к Космосу, должны вноситься в нашу жизнь не как всего лишь наблюдения, но и воздействовать на волю, на поступки. И тут вам надо призадуматься: что же такое произойдет в будущем, когда люди приходят к отсутствию постижения Духа, действующего в Космосе и к отсутствию постижения земной жизни, так что они бродят туда–сюда сквозь тривиальность, а также через глубины жизни? — Тогда рассмотрение кармы станет действительно серьезным. А оно может жить среди нас только самым серьезным образом.

Я хотел сегодня дать рассмотрение кармы больше со стороны чувствования.