Девятая лекция (Дорнах, 11 мая 1924 года).

ОБРАЗОВАНИЕ ЗАЧАТКА КАРМЫ НЕПОСРЕДСТВЕННО ПОСЛЕ СМЕРТИ ПРИ ПЕРЕЖИВАНИИ В ОБРАТНОМ НАПРАВЛЕНИИ МИНУВШЕГО ЗЕМНОГО СУЩЕСТВОВАНИЯ ЧЕЛОВЕКА

Еще в течение некоторого времени нас будут занимать закономерные взаимозависимости, действующие внутри человеческого кармического развития. И сегодня я прежде всего коснусь внутренней конфигурации в образовании кармы, а именно той части кармы, которая имеет дело преимущественно с моральной, с этической и с духовной сторонами человеческой жизни.

Только при этом мы должны принять во внимание, что в тот момент, когда взирают, выходя за пределы физического мира, — а это ведь делают при наблюдениях кармы, ибо кармические закономерности суть духовные (сверхчувственные) также и тогда, когда они, например, в болезнях изживают себя в физическом мире, — тогда то самое, что принадлежит карме в случае болезни, оказывается обусловленным как раз духовно. Итак, при всех обстоятельствах вступаешь в духовное (сверхчувственное) бытие, когда обращаешься к кармическим наблюдениям. Но мы сегодня хотим однажды обозреть в особенности этически-духовную, душевную часть кармы.

Мною ведь уже обращалось внимание на то, как карма, как образование кармы связано с теми существами, бывшими на Земле, которые в очень давние времена земного развития сами присутствовали на Земле и которые затем ушли вместе с выделением Луны из Земли, чтобы дальше, как своего рода жители Луны, как лунные существа, иметь свое место обитания на Луне.

То самое, что мы называем Луной и лишь физической частью чего, признаком чего является то, что обычно описывается как Луна, мы должны ведь рассматривать в качестве носителя известных духовных существ; важнейшими из них оказываются те, которые некогда жили на Земле как великие ПЕРВОУЧИТЕЛЯ и заложили среди людей основы той изначальной мудрости, о какой я часто говорил. Итак, эти существа некогда были на Земле; они были на ней тогда, когда Луна еще не отделилась от Земли. Тогда они (как я это однажды описал) отчасти влили в людей изначальную мудрость так, что люди путем своего рода внутреннего озарения пришли к этой изначальной мудрости. И тот способ, каким эти существа действовали, совершенно отличен от того способа, как ныне на Земле может исходить действие от человека.

Видите ли, способ действия этих Первоучителей среди людей надо было бы обозначить как некий род магического действия, — как такие действия, которые происходили потому, что человеческая воля тогда обладала гораздо большим влиянием, оказываемым также на внешние вещи, чем это она может теперь. Ведь теперь воля может оказывать свое воздействие на физический мир только посредством физического перемещения. Мы должны, когда хотим передвинуть какой-нибудь предмет, применить волю, чтобы своей рукой толкать его. Непосредственное же воздействие воли на внешние процессы, которые мы называем ныне природными процессами, еще имелось во время древних Первоучителей и совершалось таким образом, какой мы должны ныне обозначить как МАГИЧЕСКИЕ ДЕЙСТВИЯ. Впрочем, можно сказать, что последние остатки таких действий человеческой воли еще имели место в сравнительно недавнее время. Так, например, еще Руссо рассказывает нам, что он в некоторых более теплых странах был в состоянии, просто фиксируя строго свой взгляд на жабе, оказывавшейся вблизи него, доводить ее до состояния паралича и даже смерти. Эта действенность воли, наблюдавшаяся в более теплых странах еще вплоть до восемнадцатого столетия, затем все больше и больше исчезает. Во времена древнего Египта еще имелось налицо действие человеческой воли на рост растений; воля еще могла способствовать росту растений. А когда древние Первоучителя еще жили на Земле, тогда было вполне возможно также и безжизненные природные процессы включать в область власти человеческой воли.

Эти вещи, естественно, зависят от того или, вернее, зависели от того, что люди обладали точным инстинктивным прозрением в мировые закономерности, которые ведь полностью остаются сокрытыми для нынешней грубой науки. Что, например, воздействия тепла должны сильно приниматься во внимание при действиях человеческой воли, явствует опять-таки из дальнейшего рассказа Руссо, который был в состоянии в более теплых странах убивать жаб своим взглядом. Позднее в Лионе он попытался пристально уставиться взором на жабу так, что он мог думать, что она, по меньшей мере, будет парализована его взглядом. И вот, жаба не только не впала в паралич, но со своей стороны стала пронзительно глядеть на него; и он в какой-то мере сам оказался парализованным и смог опять ожить только благодаря змеиному яду, который дал ему принять врач. Этот способ проявлять волю безусловно связан с принятием во внимание — посредством инстинктивного познания — того, что есть в окружении человека.

Однако те древние Первоучителя, исходя из духовных (сверхчувственных) оснований, обладали совсем иным, интенсивным и проникновенным познанием природы, чем то, какое имеют нынешние люди. Короче, эти Первоучителя были фактически одарены чем-то таким, что как раз не может быть постигнуто в «законах природы». Также и не нуждались тогда, когда Первоучителя правили на Земле, в постижении посредством «законов природы», ибо нынешнего естествознания тогда естественно не существовало. Но оно все равно показалось бы тогдашним людям не имеющим никакой ценности, — они совсем не могли бы понять, для чего оно. Ибо тогда все действия людей покоились на некоем гораздо более внутреннем познании и понимании вещей, чем то, какое может быть ныне.

И вот, эти Первоучителя, как сказано, изменили поле их действия, перенесли его с Земли на Луну; а так как все во Вселенной ведь взаимосвязано, то они имеют там перед собой одну великую задачу в ходе всего мирового свершения. И они суть те, кто имеют чрезвычайно много дела с кармой, с образованием кармы человека. Ибо важной составной частью в действии кармы является та, которую мы можем наблюдать, когда человек после смерти, сложив по прошествии немногих дней свое эфирное тело, переживает затем в обратном порядке свою жизнь, но не дневную, а прожитую им во сне. Итак, когда человек прошел через врата смерти, то он ведь прежде всего имеет перед собой в виде могучей большой панорамы ясный обзор того, что этот человек натворил в жизни. Однако это остается лишь образом. Затем по прошествии немногих дней эфирное тело человека растворяется в мировом эфире, и тогда этот взгляд назад медленно исчезает. Но тогда начинается некий действительный обзор в обратном направлении.

Не правда ли, наша жизнь во время нашего земного существования протекает таким образом, что когда мы охватываем ее в воспоминании как некое единство, так это, конечно, есть заблуждение, иллюзия; ибо жизнь протекает как единство, но мы всегда переживаем сознательно день, бессознательно ночь, сознательно день, бессознательно ночь и так далее. Когда потом человек вспоминает себя, оглядываясь назад, то он забывает о ночах, которые всегда лежат между вспоминаемыми днями. В эти ночи многое происходит с душевным существом человека, с его астральным телом и с “Я”, но только человек ничего не знает об этом. То, что тогда происходит, значит то, что человек во время земной жизни переживает бессознательно, — это переживает он после смерти в обратном направлении так, что время ему тогда действительно является идущим в обратном направлении; тогда он переживает свои ночи в полном сознании.

Поскольку человек проводит во сне около трети своей жизни, постольку это обратное прохождение (Rьckgung) его ночных переживаний занимает около одной трети земной жизни. Итак, если кто-либо прожил шестьдесят лет и, значит, приблизительно двадцать лет проспал, то он тогда после смерти переживает это обратное прохождение за двадцать лет. Затем он вступает в собственно духовную область, и так человек живет тогда иным образом. Но это прохождение в обратном направлении, лицезрение того, что происходит по ночам, — человек переживает это вскоре после смерти. Но это он переживает таким образом, что это сперва может показаться кому-то поразительным, — настолько глубоко, значительно отличается это обратное прохождение от обыкновенного переживания в течение ночи.

За исключением всплывающих из бессознательности сна сновидений, которые передают очень неточно то, что было пережито в земной жизни, а зачастую совсем иллюзорным, фантастическим образом, — значит, за исключением того, что как сновидения смутно вздымается из течения ночной жизни, человек ведь имеет мало сознания о том многообразном, что с ним тогда происходит. Раньше я ведь также и здесь описал то, что с ним происходит во время сна, но после смерти человек переживает это с чрезвычайной наглядностью. Можно сказать: эта жизнь в мире душ после смерти — она производит гораздо большее впечатление на человека, чем земная жизнь. Образы, которые тогда переживаешь, и то, как сам находишься внутри этого переживания, отличаются чрезвычайной интенсивностью; они вовсе не сновидческие, но чрезвычайно интенсивны. И все переживаешь, собственно, таким образом, что переживаешь это, сказал бы я, с точки зрения некоего фотографического негатива. Значит, если вы во время земной жизни причинили кому-либо страдание, то вы во время земной жизни пережили причинение этого страдания со своей точки зрения. Вы во время вашей земной жизни пережили и совершили то, что исходит от вас. Но когда вы после смерти возвращаетесь обратно к этому событию, тогда вы переживаете не то, что, было пережито вами в земной жизни, но вы, словно проскользнув в того, другого, человека, переживаете то, что пережил тогда он вследствие вашего поступка.

Итак, если привести грубый пример, вы, дав кому-нибудь пощечину, переживаете после смерти не то, что пережили в земной жизни как свое решение дать эту пощечину, как ее осуществили, как действие этой пощечины на вас самих, может быть и боль в собственной кисти руки из-за сильного напряжения ее мышц, но вместо этого вы переживаете — при посмертном обратном прохождении содеянного вами — все то, что пережил другой человек, которому вы дали пощечину. Вы переживаете это теперь как ваше переживание и притом переживаете это со всей непосредственностью, да еще в усиленной мере.

Так что на самом деле человек, когда он проделывает это посмертное обратное прохождение, говорит себе: «О, это производит чрезвычайно сильное впечатление, что я теперь переживаю!» И никакое переживание на Земле не действует столь могущественно, как это посмертное обратное прохождение земной жизни, продолжающееся одну треть ее времени. Так что в это время вы переживаете, собственно, все кармическое исполнение (Erfьllung) того, что вы сами натворили в земной жизни: ведь вы переживаете все это с точки зрения другого человека. Итак, вы переживаете в целом кармическое исполнение. Вы только переживаете это еще не как земную жизнь, — это вы проделаете в ближайшем воплощении, но вы переживаете это, хотя и не так интенсивно в отношении поступков, как это будет позднее в земной жизни, — но вы переживаете это в отношении производимого впечатления гораздо сильнее, чем это может иметь место в какой-либо земной жизни.

Это есть что-то поразительное, мои дорогие друзья. Действительно, сказал бы я, насыщенность, сила переживания тогда есть нечто совсем необычайное, нечто изумительное.

Однако, если бы человек мог развить только ту силу в своем “Я” и в своем астральном теле, которой он обладает, когда проходит через врата смерти, то он пережил бы все это обратное прохождение самое большее как очень живое сновидение. И потому, что он может даже осознать сновидческий характер своего переживания, так можно было бы (если взирают только на земную жизнь и на то, что земная жизнь может сделать из человека) прежде всего собственно ожидать, что это обратное прохождение переживают как некое очень, очень живое сновидение. Но это вовсе и никак не имеет места. Это есть не живое сновидение, это есть чрезвычайно интенсивное переживание, — гораздо более интенсивное, чем все земные переживания; только тогда не имеют никакого ни физического, ни эфирного тела, посредством которых люди имеют на Земле свои переживания.

Только поразмыслите о том, что вы вообще переживали бы на Земле, обладая обыкновенным сознанием, но не имея никакого физического тела и никакого эфирного тела. Тогда вы промелькнули бы на Земле от одного сновидения к другому и так далее.

Так вот, можно себе, пожалуй, представить, что после окончания земной жизни шестидесятилетний человек непрестанно переживает в течение двадцати лет некое сновидение. Но это есть вовсе не сновидение, а самое энергичное, интенсивное переживание. И откуда же это происходит? Видите ли, это происходит от того, что в тот момент, когда человек сложил свое эфирное тело, — в тот момент, когда он после смерти начинает это обратное прохождение минувшей земной жизни, — тотчас же к нему подступают упомянутые обитатели Луны; и они суть те, которые вступают с их древней силой в посмертное переживание человека и напечатлевают его образам космическую субстанцию.

Видите ли, что тогда бывает с человеком, — это происходит именно следующим образом, как если бы я писал некую картину (если воспользоваться таким сравнением). Пока я только пишу картину, это не причиняет никакому человеку скорби, боли, если только эта картина не слишком ужасна, но и тогда она производит лишь моральное впечатление — значит, не причиняет боли никакому человеку. Но представьте себе, что я пишу, скажем, троих из вас на этой картине и что она пронизалась бы некой магически действующей силой, вследствие чего эти трое тотчас же выступили бы из картины и учинили бы все то злое, что они имели бы против кого-либо из присутствующих здесь. И они выступили бы интенсивнее, страшнее, резче, чем привычно для антропософов. Так обстоит с этим. Все посмертное переживание связано с чрезвычайной его живостью, ибо эти обитатели Луны пронизывают переживаемые человеком образы всем своим бытием, — я сказал бы, пронизывают и насыщают их неким «сверхбытием».

Так что после смерти мы проходим через регион Лунных существ. Но ведь благодаря этому в мировом эфире могущественно фиксируется то, что мы переживаем (описанным мною образом) как изглаживание, возмещение наших собственных поступков. И как раз это посмертное обратное прохождение, если не ограничиваться лишь его принципиальным описанием, как это я сделал в моей «Теософии», но попытаться описать его так конкретно наглядно, как я мог это сделать теперь, — тогда это обратное прохождение человеком его минувшей земной жизни оказывается чрезвычайно интересным. Вообще, эта жизнь человека в обратном направлении непосредственно после смерти есть чрезвычайно важная часть его жизни.

В наше время эти переживания, которые тогда может иметь человек, в действительности же еще усложняются в совсем особенной мере. Поразмыслите хоть однажды о том, насколько совершенно иным является собственно весь душевный склад этих обитателей Луны по сравнению с жителями Земли. Эти Лунные существа, с которыми мы имеем так много дела после смерти (как я это описал), — они дали людям ту изначальную мудрость, которая как раз в нашу эпоху угасла; эта мудрость более или менее интенсивно наличествовала, собственно, только вплоть до третьего, четвертого христианского столетия, затем она сохранялась в традиции и, наконец, совсем угасла. Я ведь часто разъяснял, что люди не могли бы прийти к их свободе, если бы у них оставалась величественная, могучая мудрость этих Первоучителей. Итак, она угасла. Ее место заняло нечто иное, а именно, абстрактное мышление. Ныне человек мыслит в понятиях, которые, собственно, имеют совсем мало дела с духовным (сверхчувственным) миром.

Я хотел бы еще раз воспользоваться одним сравнением, которое я здесь однажды уже приводил. Аристотель оставил нам десять понятий, которые, собственно, были остатками древней мудрости: бытие (Sein), количество, качество (свойство), отношение, положение, пространство, время, состояние (Haben), действие, страдание. Он назвал их категориями. Это — десять простых понятий. Эти десять простых понятий обыкновенно ведь входят в состав логики, преподающейся в наших школах. Гимназисты должны знать их наизусть. Профессора философии знают их, но знают как раз только эти десять понятий: бытие, состояние, положение, пространство, время и так далее. Но что же, собственно, знают, когда знают эти десять понятий? Эти десять понятий для нынешних людей, конечно, являются чем-то, наводящим скуку. Но, видите ли, для того человека, который прозревает их значение, они не скучнее, чем 22 или 23 буквы нашего алфавита.

Подумайте: если бы вы ничего не знали об алфавите, кроме самих букв «a, b, c, d, e, f, g» и т.д. вплоть до «z», — если бы вы не знали совсем ничего другого, кроме этих букв «a, b, c, d, e, f» и т.д., то чем был бы для вас «Фауст» Гете?! Вы перелистали бы эту книгу и нашли бы там повсюду самые различные нагромождения этих 22 знаков. Если бы вы никогда не научились читать, а только могли раскрыть книгу и усмотреть в ней эти буквы, то настолько иначе все это было бы, чем теперь, когда вы умеете читать и берете «Фауста» Гете! Никакая книга в мире, которую вы можете прочесть, не содержит ничего, кроме этих 22 значков букв, и все же, — чего достигаете вы с этими 22 буквами, если вы умеете читать! Посредством них вам открывается весь мир внешних чувств благодаря тому роду и способу, как вы, жонглируя этими 22 буквами, применяете их.

Но те представители логики, которые ныне восприняли эти десять категорий —бытие, количество, качество, отношение, пространство, время, положение, состояние, действие, страдание — и которые больше не знают, к чему относятся эти категории, — они подобны людям, которые никак не научились читать и обо всех книгах мира знают лишь то, что там есть буквы «a, b, c, d, e, f» и т.д. Это есть то же самое. Ибо эти десять понятий, эти десять логических понятий Аристотеля надо понимать так, что их можно применять самым различным образом — подобно применению букв алфавита в физическом мире. Тогда при помощи этих десяти понятий читают в духовном (сверхчувственном) мире. Это суть его буквы!

Однако в нашу эпоху постепенно стало так, что еще только знают эти понятия сами по себе — подобно тому, как неграмотный может знать лишь последовательность букв азбуки. Подумайте, что вы утратили бы, если бы не умели читать!... Соответственно люди утрачивают все то, что есть в духовном (сверхчувственном) мире, если они не научаются многообразно применять модифицированные понятия Аристотеля, чтобы уметь читать в духовном мире.

В этом отношении даже в философии случилось нечто совсем смехотворное. В середине Средневековья жил очень умный человек, РАЙМОНД ЛУЛЛИЙ 1) (ок. 1235 — ок. 1315), который еще кое-что знал из традиции об этом комбинировании логическими категориями, логическими основными понятиями; и он то, что знал, изложил для общего сведения, но — согласно обычаю того времени — сделал это в образной форме. Если бы он захотел выразить это в словах, то сказал бы следующее. Мои современники, они все — пустоголовые, ибо они знают только азбуку, а не чтение посредством основных понятий. Надо уметь своей головой так приводить в связь друг с другом эти основные понятия, как в ином случае соединяют буквы в слова и предложения речи. Тогда можно читать в духовном (сверхчувственном) мире. Однако он не высказал этого так прямо, но, следуя обычаю того времени, он говорил: напишем на листках основные понятия, а затем возьмем своего рода рулетку, вложим, перемешав их, туда и приведем ее во вращение, которое станет выбрасывать так или иначе понятие за понятием; тогда будем читать их. И тогда нечто получится.

Это было всего лишь сравнение, так как Раймонд Луллий, собственно, думал не о некоем мертвом механизме рулетки, но подразумевал под ней духовно мыслящую голову, которая должна, перемешав эти понятия, выдавать их нам. Но те, кто об этом слышали, приняли эту «историю» всерьез и с тех пор насмехаются над этим. Они сочли это необычайно ребяческой выходкой со стороны Раймонда Луллия. Но ребячеством является со стороны философии нового времени лишь то, что она не знает, в чем тут дело.

Видите ли, фактически утрачено почти все, что в древние времена было передано человечеству от этих Первоучителей, о которых ныне мы должны говорить как об обитателях Луны. И человек, собственно, неким особенным образом знакомится с этим — другого рода знанием — при своем странствовании в обратном направлении непосредственно после смерти. Тогда он, собственно, особенным образом узнает о том, как мыслили и что знали эти Прамудрецы. Отсюда — наглядность, такая конкретность того, что выступает тогда (перед человеческой душой).

Но как раз в наше время это несколько запуталось. Запуталось потому, что налицо есть своего рода непонимание — с того времени, как изначальная мудрость угасла — между людьми, которые здесь на Земле живут в их абстрактных понятиях, и тем, что эти Первоучителя теперь (после того, как они стали связанными с Лунным бытием) имеют в качестве их душевного склада.

Уже имеет место следующее: когда современный естествоиспытатель проходит через эту посмертную жизнь, тогда он говорит там на другом языке, чем эти Первоучителя, которые, собственно, должны иметь очень много дела с образованием его кармы (как это я еще подробно опишу дальше). Эти Первоучителя и те люди, которые теперь умирают, будучи сформированы современным образованием, современной цивилизацией, — они недостаточно понимают друг друга.

Добиться постижения таких вещей чрезвычайно трудно, так как наблюдение того, что происходит тогда с человеком, дается очень нелегко. Но в характерных случаях уже можно добыть ясновидческие восприятия. И вот, мои дорогие друзья, получаешь, например, следующее восприятие такого рода, когда наблюдаешь двух людей, которые, скажем мы, умерли недавно и проделали посмертное странствование в обратном направлении; оба они в известном смысле вполне находились в рамках современного образования и, тем не менее, в большой мере отличались друг от друга.

Видите ли, тут можно взять какого-либо гениального, на свой лад гениального, но, тем не менее, все-таки «дюжинного», современного естествоиспытателя вроде Дюбуа-Раймона (1818-1896) или кого-нибудь другого такого же и понаблюдать его посмертное обратное прохождение. Но можно понаблюдать также и другую личность. И очень интересной личностью в отношении этого обратного прохождения человека через мир душ является та, которая однажды представилась мне при сочинении моих Мистерий, когда я обрисовывал фигуру Штрадера. Штрадер, как действующее лицо в Мистериях, есть отображение личности одного вполне конкретного человека; он действительно в своей юности поступил в монахи, но затем вышел из монашества и впоследствии действовал в области современной «просветительской» философии, также и преподавал ее в качестве университетского профессора.

Ну, эта личность — она написала некоторое количество сочинений — является, собственно, во всем ее мыслительном развитии абстрактной, исполненной вполне абстрактных понятий современного мыслителя; но она является вместе с тем проницательной, чрезвычайно проницательной и очень отважной. Это ведь есть нечто благодетельное, когда у современного мыслителя выступает нечто такое, как отважность, основательность.

Конечно, быть столь основательным, каким был, например, Гегель, который с чрезвычайной наглядностью выдвигал самое абстрактное, — столь основательным современный человек быть больше не может. Гегель, собственно, был человеком, который мог своими понятиями «колоть дрова», который смог так твердо, так конкретно выставлять понятия, что мог ими «колоть дрова». Но и тот, о ком я сейчас упоминаю, также уже имел нечто отважное, основательное в его трактовке абстрактных понятий. И вот, как сказано, его жизнь представлялась мне, когда я обрисовывал фигуру Штрадера в моих Мистериях.

Для меня было совсем особенно интересным посмертное странствование, переживание в обратном направлении земной жизни у этой личности. Тогда при наблюдении была очень заметна теологизирующая тенденция во всем, что мыслила эта личность, — она мыслила совершенно абстрактно, как современный естествоиспытатель, с одной стороны, но вместе с тем — с некоторой теологизирующей тенденцией; при этом повсюду даже просвечивало нечто от сознания (это проистекало, естественно, из прошлых инкарнаций этой личности), что все же можно, по меньшей мере, говорить о реальном духовном мире.

Так что понятия этой личности были в большей мере родственны тому, что есть душевный склад у упомянутых Лунных существ, чем те, которые имеет обыкновенный «дюжинный» ученый вроде Дюбуа-Реймона. И можно увидеть, что посмертное прохождение такого «дюжинного» ученого через этот мир душ, через эту лунную сферу действительно отличается полным непониманием, — как если бы он живет в какой-то чужой стране и никак не может научиться языку ее жителей: они не понимают его, он не понимает их. Так, приблизительно, обстоит это для того человека, который вполне произрос из современной цивилизации, когда он вступает в это посмертное странствование в обратном направлении через минувшую земную жизнь.

Но для иной личности, мог бы я сказать, для «прообраза» моего Штрадера это все же было несколько по-другому. И как раз при его обратном странствовании можно было воспринять, что те существа, которые теперь принадлежат Луне (я, естественно, вынужден пользоваться земными выражениями, хотя они ужасно тривиальны в отношении той вещи, которую я должен описать), — что эти существа проявили исключительный интерес к тому роду и способу, как он вносил тогда свои мысли, свои абстрактные мысли в этот мир душ. И он сам опять-таки переживал тогда замечательное, совсем замечательное пробуждение — пробуждение, которое выглядело так, как если бы он говорил себе следующее: «Ах, все, против чего я боролся (а он много боролся против всего того, что было традиционным), — это оказывается вовсе не таким; это в корне взять есть, собственно, нечто совсем другое. Это ведь только постепенно стало таким потому, что древние благие мудрости сделались абстрактными словами; и я, собственно, много раз боролся против ветряных мельниц. Но теперь я вижу реальности.» Видите ли, тогда (именно у такой личности, — а в современной жизни можно назвать целый ряд таких личностей), когда происходит обратное странствование в мире душ и когда закладываются зачатки кармы, нечто начинает становится чрезвычайно интересным для жизни.

Одной, еще более примечательной, личностью в этом отношении является философ ЯКОБ ФРОШАММЕР (1821-1893), написавший книгу «Фантазия как мировой принцип»; о нем я также часто упоминал. Он, собственно, имел в себе еще много от задушевности абстрактных понятий, но он был также своего рода абстрактным мыслителем, как и тот человек, которого я сейчас описал. Однако сам он так мало мог переносить абстрактность модернизма (я подразумеваю сейчас «модернизм» не в смысле католической терминологии), что как раз хотел признать в значении созидающих мир сил не понятия, но — фантазию. Он видел фантазию действующей повсюду: благодаря фантазии произрастают растения, существуют животные и так далее. В этом отношении книга Фрошаммера чрезвычайно интересна.

Это — совсем чудесно, как такая личность, которая еще много имеет в себе от того, что было в процессе развития цивилизации прежде, чем выступил вполне современный мещански-абстрактный способ мыслить, — как она задушевным образом срастается с субстанцией Лунных существ. Такие исследования чрезвычайно интересны потому, что с ними связано более точное проникновение в законы развития кармы. И когда с участием относишься к такой личности, как это было у меня по отношению к человеку — прообразу Штрадера моих Мистерий, тогда та теплота, душевная теплота, которая связывает наблюдателя с такой личностью, дает ему возможность сопережить это, столь значительное, ее посмертное странствование.

Тогда действительно обнаруживается тот факт, что впечатления, столь сильные у того, кто переживает их после смерти, оказывают еще свое побочное действие на того, кто их прослеживает, познавая. Как раз при таком прослеживании обнаруживается, насколько больше эти посмертные переживания оказываются впечатляющими по сравнению с земными переживаниями.

Я, например, со всей серьезностью задаю себе вопрос: После того, как я написал четыре драмы-мистерии и хотел в продолжение их сделать пятую, было ли возможно для меня дальше изображать фигуру Штрадера, когда я как раз длительное время лицезрел те преобразования, которые человек — прообраз Штрадера — испытал после своей смерти? Это было бы никак невозможно, ибо когда я хочу изобразить фигуру земного человека, которая производит гораздо менее интенсивное впечатление, чем образы тех переживаний, которые испытал после смерти сам человек, — эти образы гораздо интенсивнее и погашают то, что предстает в земной жизни.

И я мог вполне наблюдать это на самом себе. В то время, как я имел чрезвычайный интерес к жизненным проявлениям определенной личности (она являлась прообразом фигуры Штрадера моих Мистерий), пока она жила, — потом, после смерти, интерес к впечатлениям, которые эта личность имеет после смерти, далеко превзошел все то, что я мог как-либо узнать об этой личности в жизни или придумать о ней при ее изображении и так далее.

Да, обращаясь сам мыслью обратно к моим драмам-мистериям, я должен сказать следующее: вследствие живейших впечатлений от посмертной жизни человека, бывшего прообразом моей фигуры Штрадера, для меня погасло то самое, что составляет образ Штрадера, в то время как в отношении других фигур драм-мистерий это почти вовсе не имело места. Тут вы видите, как для действительного реального наблюдения действительно в реальности предстают рядом друг с другом то самое, что есть на Земле, и то, что есть вне Земли; и как в отношении воздействия, которым обладают эти вещи, уже можно вынести суждение, что эта жизнь после смерти в обратном странствовании ужасно интенсивна, — она полностью погашает земные впечатления.

Да, в отношении таких вещей можно сказать даже еще больше. Может иметь место, например, следующий случай (я рассказываю, касаясь и этих вещей, не что-либо сконструированное, но описываю безусловные реальности). Можно очень хорошо знать некоего человека здесь в земной жизни и можно затем пережить то, что он испытал при посмертном обратном странствовании, когда все принимает иной образ, ибо картины этого обратного странствования чрезвычайно интенсивны. И можно даже сказать (как это было со мной в случае с одним человеком, умершим ряд лет тому назад), что если чрезвычайно интересуешься его земной жизнью, то все отношение к этой земной жизни принимает другую форму, если затем сопереживаешь то, что данная личность испытала в ее обратном странствовании после смерти. Тогда отношение к ней принимает совсем другую форму! И многое в земных отношениях тогда впервые предстает в своей полной истине.

Это происходит тем более, если отношения в земной жизни не духовной природы. Там, где они духовной природы, где они пронизаны духовным (сверхчувственным), наличествует некий род их продолжающегося дальнейшего развития. Однако если они оказываются такими, что, скажем, налицо есть какие-то человеческие отношения, но без согласия в воззрениях, тогда при некоторых обстоятельствах тотчас же после смерти совершается превращение этих человеческих отношений в нечто совсем другое, в совсем другой род жизни чувствований и так далее. Это вызывается, собственно, той живостью образов, которые тогда выступают.

Я описываю эти вещи, мои дорогие друзья, чтобы вызвать у вас конкретное представление о роде и способе существования (сразу после смерти человека) других реальностей, чем те, которые наличествуют на Земле. Именно существуют самые различные роды этих реальностей. И то, что тогда в образы, которые умерший человек может творить из самого себя, повсюду вливаются деяния Лунных существ, — эта реальность, при ее наблюдении, собственно, поразительнее, чем позднейшие реальности, когда человек проходит через мир Духа, где он — вместе с высшими Иерархиями — имеет дело с результатом своей земной жизни, что тогда протекает гораздо легче, так как является своего рода продолжением предыдущего. Но это радикальное изменение человека после смерти благодаря тому, что он вступает в отношения с существами, давно покинувшими Землю и основавшими на Луне некий род космической колонии, — это есть нечто такое, что чрезвычайно сильным образом знакомит нас с реальностью, коренным образом отличной от земной реальности и, однако, очень близкой к этой последней, так как это происходит ведь непосредственно после земной жизни.

И вот, если люди уж слишком сильно привязаны к земному существованию, тогда это может быть даже так, что им трудно находиться, свыкаться в этом регионе, где присутствуют те Лунные существа. Тогда наступает следующее, что можно охарактеризовать, пожалуй, таким образом (Р. Штайнер рисует на доске).

Представьте себе: здесь — Земля (внизу), тут — Луна (красное). Дело обстоит ведь так, что лунные действия, которые, собственно, суть отраженные солнечные действия, проникают в земную почву лишь неглубоко (показано желтым). Они проникают в земную почву, оказывают свое воздействие лишь на глубину слоя распространения корней растений. Ниже этого слоя Земли — а это очень тонкий слой — лунные действия, собственно, не проникают. Это есть, собственно, лишь сравнительно тонкая верхняя оболочка Земли, где эти лунные действия могут удерживаться. Солнечные же действия проникают глубоко в Землю, от них — от солнечного тепла — многое вступает туда; влияние же лунных действий ограничивается тонким слоем земной почвы, зоной растительных корней.

Может происходить то, что некоторые человеческие существа после смерти должны идти в регион Луны, в мир душ, и, однако, не достигнув взаимопонимания с теми Лунными существами, оказываются изгнанными из того тонкого слоя земной почвы, проникнутого лунными воздействиями; тогда они неким образом воскуряются из Земли. И тогда они появляются для действительно чувственно-сверхчувственного восприятия как некие призраки, как блуждающие ПОСЛЕДЕЙСТВИЯ (Nachwirkungen) людей.

Сказания, которые имеются о таких вещах, безусловно покоятся на реальностях. Но только надо, вынося суждения о таких вещах, быть вполне свободным от суеверий, критически настроенным и принимать только те вещи, которые выдерживают проверку.

При этом посмертном прохождении, которое таким образом длится одну треть земной жизни человека, прежде всего подготовляется его карма. Ибо те Лунные существа ведь причастны к этим негативным образам, которые человек набрасывает о своих действиях — также и о своих мыслительных действиях; а те Лунные существа имеют отличную память, и все то, что они переживают тогда вместе с данным человеком, они регистрируют в мировом эфире.

Вот так мы идем через жизнь между смертью и новым рождением, затем возвращаемся опять обратно. Тогда мы находим, когда опять приходим в регион Луны, все это там начертанным. Мы вносим это себе в жизнь, чтобы потом осуществить посредством земной воли.

Это и есть то самое, что я хотел сегодня прежде всего представить вам, мои дорогие друзья, как основополагающее рассмотрение.

ПРИМЕЧАНИЕ

1) ЛУЛЛИЙ (латинизир. Lullius) Раймунд (ок. 1235 — ок. 1315), философ и теолог; основоположник классической каталанской литературы, поэт-лирик. Францисканец, миссионер, проповедовал в Северной Африке. Около 300 сочинений, главным образом, на каталанском и арабском языках. В сочинении «Великое искусство» высказал идею логической машины и сделал попытку ее реализации. Занимался алхимией, владел секретом Философского Камня.