Антропософия - Антропософия

http://anthroposophy.ru/index.php?go=Pages&in=view&id=257
Распечатать

Пятая лекция (Мюнхен, 29 августа 1912 года).



Вчера я пытался при помощи подходящих для таких вещей слов характеризовать разницу между выходом из физического тела и теми переживаниями и чувствами, которые человек испытывает, будучи в эфирном, или элементарном, теле. Я отметил при этом, что вживание в элементарное, или эфирное, тело ощущается человеческом как своего рода излияние в мировые дали, причем у него сохраняется сознание, что излияние это идет из какой-то одной срединной точки, и именно из собственной его телесности, и идет во все стороны в беспредельное. Переживание же в астральном теле ощущается как выпрыгивание из себя и впрыгивание в астральное тело. Человек чувствует себя при этом ожившим вне своего физического тела. Все, что человек называет самим собой, он чувствует как находящееся вне него. Он точно находится в чем-то другом.

Я указал вчера, кроме того, что мир, с которым тогда сталкивается человек, называется (в соответствии с моей «Теософией») «Страной духов». Можно было бы также сказать, что это «низший ментальный план». Безусловно, неверно было бы, однако, думать, что, достигнув нормальным самоотверженным путем жизни в астральном теле, попадаешь в то, что обычно называют «астральным миром», особенно если с этим наименованием связывают нечто сравнительно жизненное.

Различие между жизнью, наблюдением и опытом, которые дает пребывание в мире чувств, и тем опытом, который человек приобретает, будучи в астральном теле в стране духов, очень большое, громадное. В мире чувств мы имеем дело с материей, силами, предметами, процессами и т.д. Мы имеем в мире чувств дело также и с существами различных царств природы, а главным образом — с нашими ближними. Сталкиваясь с этими существами, мы знаем, что они проникаются ими и, благодаря этому, живут жизнью мира в соответствии с законами природы и благодаря силам природы. Короче говоря, в мире чувств мы должны делать различие между природным процессом и существами, изживающими себя в пределах этого природного процесса и проникающимися материей и силами ее. Мы имеем, таким образом, с одной стороны, природный процесс, а с другой — различные существа.

Когда же в духовном мире мы получаем восприятия в астральном теле, то такого различия уже больше нет. В духовном мире мы встречаем только сущностей, и этим сущностям не противопоставляется то, что можно назвать «природным процессом». К чему бы мы ни подошли в духовном мире тем способом, который я вчера указал, все в нем является «сущностью». Когда там что-нибудь есть, то это сущность. Там нельзя говорить, как в мире чувств: «Вот это — животное, а это — материя, которая поглощается животным». Такой двойственности там нет. Напротив, все, что там есть, — это сущность. И какую позицию необходимо занять по отношению к этим сущностям, я тоже уже сказал, а именно, что этот мир духовных Иерархий, который мы уже неод­нократно характеризовали с других точек зрения. Мы познакомились с миром Иерархий в их последовательных ступенях, начиная с тех сущностей, которые мы знаем как Ангелов и Архангелов, до тех сущностей, которые почти ускользают от нас, настолько они неясны, а именно — Херувимов и Серафимов. Одно лишь возможно, когда находишься в этих мирах, а именно — установить определенное отношение к этим сущностям. То, чем человек является в мире чувств, надо отбросить в соответствии с тем, что я разъяснял вчера; но, как я вам указал, мы это сохраняем в своем воспоминании. Память об этом пережитом в мире чувств мы вносим в этих сущностей, и совершенно так, как в мире чувств. Мы смотрим назад, на то, чем мы были в мире чувств. Мы это сохраняем в представлениях, вызываемых нашими воспоминаниями. Хорошо, когда на первых шагах посвящения в высшие миры человек научится строго отличать первый шаг от следующего за ним шага. Нехорошо, если человек не научится делать этого различия. В существенном это различие состоит в том, что человек научается наилучшим образом ориентироваться в высших мирах, когда с теми воспоминаниями, которые берет туда с собой и которые ему напоминают мир чувств, не связывает представление о собственном физическом теле и своем образе. Опыт показывает, что это будет лучше. И каждый дающий советы относительно тех упражнений, которые должен быть проделаны, чтобы приблизить первые шаги посвящения, должны обратить внимание на то, чтобы к связанным воспоминаниями представлениям, которые появятся после перехода границы и прохождения мимо Стража Порога, не примешивалось созерцание физической телесной формы, но чтобы, наоборот, первые, связанные с воспоминаниями, представления, были в существенном таковы, чтобы их можно было объединить под общим обозначением морально-интеллектуальных ощущений самого себя. Первое, что надо ощутить, это — какую моральную оценку необходимо сделать самому себе, какие имеются в нас моральные или аморальные наклонности, живет ли в нас чувство правды или, напротив, — чувство поверхностного отношения к ней и вообще, какова наша ценность как человека душевного. Это то, что обнаруживается в качестве первого переживания. Это переживание не может быть выражено словами, относящимися к миру чувств, потому что оно связано с нами интенсивнее, чем что-либо подобное в чувственном мире, когда человек только что вступает в духовный мир. Если мы там что-либо сделали, с чем нельзя согласиться с нравственной точки зрения, то все наше внутреннее существо, которым мы там обладаем, переполняется точно какой-то горечью, точно чем-то таким, что распространяется в мире, как аромат горечи, при этом, конечно, нельзя иметь в виду чувственного аромата. Человек чувствует, однако, что проникается ароматом горечи. Наоборот, то, что встречает нравственное оправдание, проникнуто приятным ароматом. Можно было бы также сказать: «Темна и мрачна сфера, в которую входят с чувством внутреннего несогласия; светла, наоборот, и ярка сфера мира, в которую входят, чувствуя удовлетворение собой». Таковы должны быть оценки морального или интеллектуального характера, которые необходимы для того, чтобы можно было приобрести способность ориентироваться и которые окружают мир, в который мы входим, точно атмосфера. Лучше всего, таким образом, чтобы мы душевно ощущали этот мир и чтобы после освоения и ознакомления с этим душевным ощущением духовного пространства в нас возникло воспоминание; это воспоминание может иметь форму и образ того, чем является физическая телесная форма в мире чувств, но надо, чтобы она как бы вошла во вновь полученную моральную атмосферу. То, что я вам здесь описываю, может, однако, наступить и иначе, то есть не только так, что человек вступает в духовный мир из самой середины своего земного пути, когда пройдет соответствующие шаги к посвящению. Наступает ли оно тем или иным способом — это, в основном, зависит от кармы отдельного человека и от степени его способностей. Нельзя говорить, что один способ лучше или менее хорош, чем другой, встречается и тот и другой. Человек может почувствовать себя втянутым в духовный мир из самой середины дневной жизни; но это может наступить и так, что человек почувствует иного рода переживания во сне, чем обычно. Обычное переживание во сне таково, что при наступлении сна человек теряет сознание, а с пробуждением снова приходит в сознание, и что затем, во время дневной жизни, — за исключением воспоминаний о сновидениях — не помнит свою жизнь во время сна. Он пережил ее бессознательно. На первых шагах посвящения может, однако, произойти, что во время жизни во сне наступает нечто иное, так что самый способ засыпания будет иным. С наступлением жизни во сне человек переживает иной способ сознания. Его в большей или меньшей степени прерывают бессознательные периоды различной длительности, в зависимости от того, насколько он подвинут. Затем, однако, когда дело подходит к утру, сознание снова затухает. А затем, в первое время после засыпания, наступает то, что можно назвать воспоминанием о своем моральном состоянии, о своих душевных качествах. Это воспоминание особенно сильно после засыпания и слабеет все больше и больше, чем ближе дело подходит к пробуждению.

Таким образом, то, что может наступить при упражнениях на первых шагах по пути к посвящению, это озарение, пронизанное светом сознания во время сна, который обычно бывает бессознательным. Человек проникает тогда в те же миры высших Иерархий и чувствует свою принадлежность к ним. Но эту жизнь в мире, где все является сущностью, необходимо, в противоположность нашему обычному миру чувств, характеризовать следующим образом: в мире чувств перед наблюдателем стоит, положим, цветочный горшок. Наблюдатель стоит перед ним; цветочный горшок находится вне него; он наблюдает за ним, стоя перед ним и смотря на него. С таким процессом наблюдения переживания в высших мирах совершенно не могут сравниваться. Вы составили бы себе совершенно ложное представление, если бы подумали, что там можно так же расхаживать и рассматривать сущности, становясь так же «извне» перед ними и наблюдая за ними, как мы это делаем в мире чувств с цветочным горшком. Это не так. Если бы в мире чувств мы хотели сравнить что-нибудь с тем, как мы относимся к миру Иерархий, то оно было бы следующим. Это только сравнение, которым я пользуюсь, но оно хорошо поясняет положение.

Вы, положим, усаживаетесь где-нибудь и решаете ни о чем напряженно не думать и вообще не думать ни о чем особенном. Как бы совершенно без всякого основания у вас тогда появляется какая-нибудь мысль, и притом такая, какой до того совершенно не было. Она захватывает вашу душу, наполняет ее, так что вы не в состоянии отделить себя от нее; вы совершенно сливаетесь воедино с этой появившейся у вас мыслью. И если у вас при этом возникает такое чувство, точно эта мысль живет и увлекает за собой вашу душу, так что ваша душа связана с ней настолько, что можно сказать: мысль в душе подобна душе в мысли, тогда в мире чувств получается подобие тому, как знакомятся и общаются с сущностями высших Иерархий. Слова: «Находишься рядом с ним, находишься вне них» теряют всякий смысл. В действительности находишься с духовной Иерархией, как мысли живут с нами; однако это не так, что можно было бы сказать: «Мысли живут в нас». Это, напротив, так, что можно было бы сказать: «Мысли в нас думают сами себя». Они изживают себя, и мы изживаем изживание сущностей.

Мы находимся внутри этих сущностей; мы едины с ними настолько, что все наше существо изливается в сфере, в которой живут эти сущности, и мы сопереживаем их бытие и знаем при этом точно: они изживают себя в нем.

Никто не должен думать, что после первых же шагов по пути посвящения человек тотчас же почувствует все то, что переживают эти сущности. Достаточно, чтобы он знал, что перед ним эти сущности находятся совершенно так, как в чувственном мире перед нами находится человек, которого он видит в первый раз. Выражение: «сущности изживают себя в человеке» сохраняет свою силу, и все же при первом знакомстве с ними человек может знать о них столь же мало, сколь мало мы знаем человека, которого встречаем здесь в первый раз. Таково, таким образом, сопереживание. И оно становится все интенсивнее и интенсивнее, и человек благодаря этому проникает постепенно все глубже в существо этих сущностей.

С тем, что мы описывали как душевное переживание, сочетается, однако, еще нечто. С ним связано некое основное чувство, которое ощущается в душе как своего рода реальное данное, как отдельные переживания. Это такое основное чувство, которое я смогу вам, может быть, пояснить при помощи сопоставления с его противоположностью. Полной противоположностью этому основному чувству является то переживание, которое человек имеет в чувственном мире, когда, находясь в каком-нибудь месте, смотрит на то, что лежит вокруг него. Представьте себе, что кто-нибудь стоял бы здесь, посередине зала, и смотрел бы на все, что здесь происходит. Он сказал бы тогда так: «Вот тут человек, там человек». Таково было бы его отношение к окружающему миру. Это является, однако, противоположностью того основного настроения, которое владеет человеком в том мире, который мы только что характеризовали. Там нельзя сказать: «Я нахожусь здесь, а там — та или иная сущность», там надо, напротив, говорить: «Я есмь эта сущность», потому что поистине таково фактическое ощущение человека. И то, что я говорил относительно отдельных сущностей, ощущается и по отношению ко всему миру. Там человек находится, собственно, во всем сам. Это «пребывание в сущностях» распространяется на все его душевное настроение. И это душевное настроение фактически ощущается, когда с полным сознанием переживается время от засыпания до пробуждения. При сознательном переживании это ощущается как излияние себя на все то, что переживается как пребывание во всем, что имеется в мире до пределов мира, вспоминаемых человеком.

Я однажды попытался сделать следующее — и это я сообщаю не как что-либо особенное, а просто, чтобы сделать мою мысль понятнее. Давно уже мне пришло в голову, что некоторые более или менее сверхчувственные состояния выступают перед нами как бы в отражении в великой мировой поэзии. Я имею в виду следующее: когда ясновидящий уяснит себе, какое основное душевное настроение ощущается им при известных сверхчувственных переживаниях, и просмотрит затем мировую литературу, то в действительно великих произведениях поэзии он встретит в различных местах такое настроение, которое проходит через целые главы или отрывки этих поэтических произведений. Это не значит, что это — оккультное переживание авторов-поэтов. Ясновидящий может, тем не менее, сказать, что при желании найти в мире чувств в форме отзвука то, что он пережил в качестве духовного настроения, он может обратиться к тому или иному великому поэтическому произведению и найдет там как бы теневой образ этого настроения. Так, если ясновидящий читает, например, Данте, то у него появляется чувство, что в поэзии Данте имеется отблеск, тень того, что по-настоящему в его первоначальном состоянии может быть пережито только ясновидением. И вот я однажды попытался отыскать в поэтических произведениях некоторые состояния и найти своего рода совпадение, согласованность между тем, что переживается в высших мирах, и тем, что существует как бы в отражении в физическом мире. Я задался вопросом: не могло ли быть так, что это своеобразное душевное настроение, излитое в душу во время сна при условии сохранения полного сознания, то есть, иными словами, при пребывании в высших мирах может быть найдено в мировой литературе в форме отблеска этого настроения? Непосредственных результатов, конечно, не получилось. Однако, когда я поставил вопрос иначе, то получил некоторые результаты. Переживаемое человеком позволяет ведь поставить вопрос и так: как ощущала бы другая сущность — не человека, а сущность высших Иерархий — это душевное переживание, это нахождение в высших мирах или, иначе говоря, — человек чувствует, что находится в мире и видит существ высших Иерархий. Подобно тому, как в мире чувств можно задаться вопросом, что ощущает другой человек по отношению к той вещи, которая вызывает определенное ощущение в нас, так и относительно сущностей высших Иерархий можно поставить такой же вопрос и можно составить себе представление, что переживает при этом сущность высших Иерархий. Тогда можно было бы составить себе известное представление относительно переживаний жизни в высших мирах, которая была бы возможна при действительно сознательном сне. Эти переживания были бы более высокими, чем переживания, имеющиеся в самом человеке; вместе с тем, однако, они является переживаниями, захватывающими человеческую душу (принимающие участие в человеческой душе, составляющие значительную часть человеческой души). Можно представить себе, таким образом, сущность, принадлежащую к более высокому разряду Иерархий, чем тот, к которому принадлежит на Земле человек и которая все же в высочайшей степени в состоянии испытывть все человеческое.

Если поставить вопрос так, если иметь таким образом в виду необыкновенного, а не типического человека, и представить себе такое настроение, то получаешь возможность встретить в мировой литературе кое-что, относительно чего можно составить себе такое суждение: такое настроение является как бы отзвуком того, о чем настоящее представление можно соответственно получить, только переселившись в только что описанный мир.

В европейской литературе не встречается ни одного поэтического произведения, о котором можно было бы сказать, что в нем чувствуется настроение, излитое в душу, которая чувствует себя в высшем мире, который мы характеризовали. Прекрасное чувство испытываешь, когда начинаешь по-новому понимать и по-новому чувствовать себя чудесно воскрешенным, отдаваясь настроению, являющемуся как бы отзвуком речей Кришны в «Бхагават-Гите». Совершенно новым светом озаряются эти строки, если ясно осознаешь, что это заключается не в словах, а в том настроении, которое является как бы отзвуком, как я только что описал. Все это я привел только в виде иллюстраций ясновидения для того, чтобы вы могли взять поэтическое произведение и попытаться отыскать излитое в него настроение, а исходя из него, могли бы ощущать отчетливо, в чем именно заключается соответствующее переживание ясновидящего, когда из повседневной жизни он сознательно переносится в соответствующие миры или когда сознание его распространяется на сон.

Это настроение, это основное чувство сочетается еще с иным чувством. С ним соединяется еще иное чувство, и я попытаюсь дать вам о нем понятие, описывая словами то, что при этом переживается.

То, что при этом переживается, приблизительно таково. Человек чувствует себя излитым в этот мир. Вначале он, собственно, нигде не чувствует ничего внешнего, за исключением только той точки, в которой он находится перед тем. Эту точку он чувствует как собственное единое внешнее. То, что он совершил плохого, то, что он сделал хорошего, — все это он находит втиснутым в эту одну точку мира. Это — внешнее. В отношении же остального он чувствует себя вместе со всем тем, что сам совершил в мире, излитым по всему миру. И у него при этом появляется особенное чувство, что совершенно неуместно переживать это отношение к миру, применяя при этом некоторые естественные, свойственные чувственному миру выражения, например, совершенно прекращают иметь всякий смысл слова «прежде» и «потом», потому что с засыпанием дело обстоит так, что человек не испытывает: теперь это «прежде», а пробуждение будет «потом»; наоборот, человек испытывает некоторые переживания, наступающие с засыпанием и происходящее затем дальше. Когда человек, однако, испытал известную сумму переживаний, то в известном отношении он стоит снова на той же точке, но он стоит на ней не так, как стоял при засыпании.

Когда говорят о «прежде» и «потом», то «прежде» в графическом изображении будет находиться в точке А, а потом в точке В.

У нас такое чувство, что, говоря: «Я заснул», сказать «тогда» будет неправильным. Тут происходят разные события и «прежде» и «потом» утрачивают при этом свой обычный смысл. И если я теперь скажу (но это будет неверно): «После некоторого времени человек стоит там, где стоял «раньше», то надо себе представить, будто стоишь перед ним, будто вышел из его тела, обошел его и смотришь на себя самого. Стоишь, таким образом, приблизительно на той же точке, на которой стоял при выходе, но стоишь против себя; изменяется лишь направление. Затем (но «затем» мы опять-таки употребляем для сравнения) события развертываются дальше и происходит так, будто мы снова возвращаемся к телу и снова находимся внутри его. При этом переживаешь не «прежде» и «потом», а скорее кругообразное движение, при котором слова: «начало», «середина» и «конец» не могут быть, собственно, употреблены иначе, как вместе. Как в том случае, когда мы имеем круг, можно, когда он очерчен, на каждой отдельной точке сказать: «Он начинается здесь» и, обойдя вокруг, сказать: «А здесь он кончается» (это можно сказать на каждой точке), так и при этом переживании мы испытываем при этом чувство, что переживаем не время, а круговое движение, циклическое движение, и при этом движении совершенно теряется чувство времени, которое обычно ощущается в чувственном бытии. У нас только такое чувство, что мы находились в мире и что основной характер мира — циклический, кругообразный. Существу, никогда не вступавшему на Землю, никогда не находившемуся в условиях чувственного бытия, никогда бы не пришло в голову, что мир некогда имел начало и может иметь конец; напротив, мир представлялся бы ему всегда только в виде замкнутого в себе кругообразного образа. Такое существо совершенно не имело бы основания говорить, что стремится к вечному, по той причине, что все вокруг него вечно и потому оно не встретило ни одной точки, из которой можно бы взирать на вечное через временное.

Это чувство отсутствия временного, чувство цикличности наступает, таким образом, когда человек достигает определенной ступени ясновидения или когда он начинает сознательно переживать жизнь во сне. Но это чувство сочетается всегда с некоторым страстным томлением, которое проявляется в том, что человек, испытывающий это переживание в высших мирах, никогда не испытывает «покоя». Он всегда чувствует себя в движении, в каком-то круговращательном движении, он никогда не испытывает остановки. И его страстное томление связано с потребностью остановиться где-нибудь, вступить где-нибудь в условия временного; он испытывает, таким образом, именно противоположное тому, что мы переживаем в чувственном мире. В чувственном мире мы постоянно чувствуем себя во временном и испытываем страстное томление по вечности. В высших же мирах человек чувствует себя, наоборот, в вечном и ощущает единое страстное желание: «О если бы мир остановился где-нибудь; о если бы где-нибудь можно было бы войти в условия временного бытия!». В этом состоит основное чувство, которое испытывает человек, — непрестанное движение и страстное стремление к временному, переживание себя в непрестанном на вечные времена, гарантированном становлении и томительное желание, которое можно выразить словами: ах если бы можно было как-нибудь, где-нибудь исчезнуть, погрузившись в преходящее!

Если сохранить понятия чувственного бытия, то придется признать такие вещи парадоксальными; не следует, однако, спотыкаться о такие парадоксы, потому что иначе это значило бы, что мы избегаем вдаваться в реальное изображение высших миров, при вступлении в которые приходится отказываться не только от всего остального, но также и от обычных описаний чувственного мира, если только желаешь описывать эти высшие миры в их действительной реальности.

Это описанное мною чувство, которое я просил бы вас рассматривать как такое чувство, которое вы испытываете в себе и у себя (и это чрезвычайно важно, чтобы это переживание было в себе и у себя, потому что таковы первые шаги по пути посвящения). Это чувство может выражаться двояким образом: в одном случае оно может проявиться так, что переживаемое можно выразить следующими словами: «Я испытываю томление по преходящему, по бытию в рамках временного; я не хочу быть излитым в вечности».

Если у человека в духовном мире возникает такое чувство, то есть если он испытывает его не так, как в чувственном бытии, а так, что по возвращении в чувственное бытие он его совершенно утрачивает и что оно, таким образом, проявляется только в духовном мире, где выражается приблизительно так: «Как бы хотелось жить во временном! Как бы хотелось хорошенько сконцентрироваться самостоятельно в одной какой-нибудь точке мирового пространства! Какую ценность имеет вся эта вечность, разлитая во Вселенной! Так бы хотелось заручиться самостоятельностью и пользоваться ею!»

Представьте себе такую характеристику этого чувства, выраженную при помощи ощущений, взятых из чувственного мира. Характеристика эта не точна; мы еще подойдем к другой, более точной характеристике, но чтобы добиться точности, должны сочетать ее с кое-чем другим. Но я ведь только что сказал, что там, наверху, все — сущность и что иначе о том мире нельзя говорить. Мы будем, однако, не совсем точны, если скажем, что там все — сущность. Когда мы в чувственном мире охвачены каким-нибудь желанием, то говорим так: «Ах если бы я только мог заручиться хотя бы одной этой точкой!» Когда же говорят о высших мирах, то приходится сказать: «Я чувствую, что меня толкает какая-то сущность, и она производит на меня и во мне такое действие, что я хочу войти в эту точку». И если человек поймет, что это желание (заручиться какой-нибудь точкой, быть сконцентрированным во временном) является результатом импульса, исходящего от какой-нибудь сущности (только так это и может быть), то он поймет и то влияние, которое оказывает в мире люциферическая сущность.

Мы подошли теперь к вопросу: «Почему можно сказать, что мы в данном случае встретились с люциферической сущностью?». Если в мирах высшей Иерархии проявляется такой импульс, что от вечного нас влечет к самостоятельной концентрации в условиях временного, то это является доказательством, что мы встретили люциферическую сущность. И когда мы пережили эту встречу, тогда только нам становится известно, как надо описывать силы, являющиеся силами люциферическими. Они описываются так, как это сделал я, и тогда только открывается возможность говорить реально об одной противоположности, отзвук которой проявляется и в нашем чувственном мире. Эта противоположность получается вследствие того, что в чувственном мире является совершенно естественным, что мы находимся в условиях временного; для астрального же мира, помещающегося над миром чувственным, совершенно естественно, чтобы мы ничего не испытывали временного, а только лишь вечное. И отзвуком деваканического опыта является в чувственном мире, в условиях временного, тоска по вечному. Такое одновременное ощущение фактически пережитого временного — пережито в одно мгновение — и тоски по вечному происходит от того, что наш чувственный мир пронизан миром деваканическим, страной духов. И как за чувственным миром сокрыта для обычного чувственного восприятия страна духов, так за мгновением сокрыта вечность. И как нигде, ни в одной точке нельзя сказать: «Здесь кончается чувственный мир, а здесь начинается мир духовный», и как повсюду духовный мир пронизывает чувственное бытие, так каждое мгновение пронизывает вечность. Вечность переживают не тогда, когда выходят из временного, а тогда, когда в одно мгновение могут ясновидчески пережить ее. Она находится в каждом мгновении. Если вы возьмете какую-либо точку мира и встретитесь с какой-либо сущностью, то, исходя из ясновидческого сознания, не можете сказать: эта сущность пребывающая (временная), а эта сущность — вечная. Для духовного сознания такое выражение не имеет никакого значения. Значение, смысл лежит совершенно не в этом. То, что лежит в основе бытия — мгновение и вечность, — имеется всегда и повсюду. Вопрос можно поставить только так: как происходит, что вечность представляется в виде мгновения, что она представляется временной и что находящаяся в мире сущность принимает образ временного. Причиной этого является не что иное, как то, что наше чувственное бытие повсюду, где оно проявляется, пронизано люциферическими сущностями, и поскольку в дело вмешивается люциферическая сущность, постольку вечность превращается во временное. Вы должны, таким образом, сказать так: сущность, находящаяся где бы то ни было в условиях временного, является вечной настолько, насколько она имеет возможность освободиться от люциферического влияния. И она поскольку временная, постольку подчинена влиянию люциферического бытия.

Когда приводишь духовную характеристику, то перестаешь употреблять выражения обычной жизни. Если бы в обычной жизни мы применили то, чему учат религии и теософия, то должны были бы сказать так: внешней оболочкой человека является его тело, а в нем находится его душевное и духовное существо; тело — временно-преходящее, духовное и душевное существо — вечно и бессмертно.

Это будет верно, поскольку мы находимся в чувственном мире и хотим характеризовать вещи, находящиеся в нем. Но это будет уже неверно, если мы захотим применить точку зрения духовного мира. Тогда надо будет сказать так: человек является таким существом, для выявления полной природы которого необходима совместная работа прогрессирующих божественных и люциферических сущностей. И поскольку в нем проявляются прогрессирующие божественные сущности, одна часть его существа настолько отрывается от того, что в нем является люциферическим, что приобщается вечности.

Поскольку проявляется деятельность божественных сущностей, постольку человек принимает участие в вечном. Поскольку в нем действует люциферический мир, человеческой сущности причленяется все то, что связано с преходящим и временным.

Таким образом, вечность и временность являются совместной деятельностью разнородных сущностей. В высших мирах больше уже не имеет смысла говорить о таких отвлеченных противоположностях, как вечность и временность. Они прекращают иметь смысл в высших мирах. Там надо говорить только о сущностях. Поэтому говорят о прогрессирующих божественных сущностях и о люциферических сущностях. Так как они находятся в высших мирах, то их отношение друг к другу выражается как противоположность вечности и временности.

Я отмечал, что хорошо, когда человек при своем восхождении в мир, который здесь имеется в виду, ощущает не столько свою внешнюю физическую форму, сколько переживает моральные воспоминания. Лишь продолжая упражнения первых шагов посвящения, он станет ясновидящим в такой степени, что в его воспоминаниях выступит также и внешний физический образ. С этим воспоминанием собственного физического образа связано, однако, еще нечто иное, а именно то, что только с этого момента человек начинает вспоминать не свою душевную жизнь вообще, не только вообще свои хорошие и плохие поступки, но и все свое “Я”. Все свое “Я” вспоминает человек в тот момент, когда получает возможность смотреть назад на свое тело как на внешний образ. Он чувствует тогда, что его существо точно раскололось. Он смотрит на ту часть своего существа, которую сложил у Стража Порога, и смотрит на то, что называет своим “Я” в чувственном мире. И когда он смотрит на то, что называет своим “Я” в чувственном мире, то и оно представляется расколотым, и он говорит себе: «То, что я называл прежде своим “Я”, теперь я только припоминаю; теперь я живу в “Я” высшего порядка, и оно относится к прежнему моему “Я”, как отношусь я в моих воспоминаниях как мыслитель к жизни в чувственном мире». Таким образом, на то, чем, собственно, является человек как земной человек — на своего “Я”-человека, — человек может смотреть только с этой ступени.

Тут, однако, человек вовлекается в еще более высокий мир, который можно назвать высшей страной духов, или, если хотите, — высшим ментальным миром, несколько отличным от другого, низшего. Человек чувствует себя в нем, когда ощущает свое “Я” расколотым, а свое обыкновенное “Я” чувствует только еще как воспоминание. Тут только он приобретает возможность произвести правильную оценку человека на Земле. Лишь когда начинает смотреть назад оттуда, то узнает, чем является человек в своей глубочайшей сущности. Тогда получает вместе с тем возможность составить себе живое суждение обо всем течении истории. Тогда пережитое человечеством развитие вчленяется как “Я”-сущность в ход развития душ и, вместе с тем, из обычного хода развития человечества выделяются сущности, являющиеся ведущими в развитии человечества. Тогда все складывается так, как я охарактеризовал во втором моем докладе, а именно, что человек действительно переживает импульсы, которые вливаются в эволюцию человечества через посвященных, которые повсюду из чувственного бытия должны переходить в бытие духовное, чтобы иметь возможность оказывать свои импульсы.

С того момента, когда переживают человека как “Я“-сущность, приобретают также и настоящее прозрение в человеческое существо. При этом есть только одно исключение. Объединим все сказанное: если человек прошел первые шаги по пути посвящения, то может ясновидчески подняться в мир низшей страны духов. Он переживает тогда представления душевного, морального и интеллектуального и взирает вниз на то, что происходит в душах, даже не объединенных в “Я”-существа. Объединение сущностей в “Я”-существа переживается в высшей стране духов, а вместе с тем там переживается все, что можно назвать цветами духовной жизни посвященных, с одним-единственным исключением, которое надо признать правильным и хорошим, если оно наступает как исключение, нарушающее общее правило. Исключение это состоит в том, что из низшей страны духов видят всю сущность Христа Иисуса! Таким образом, когда выполнено второе условие, о котором я говорил во втором докладе, то, глядя назад чисто человечески и удерживая вызванные воспоминаниями представления, вспоминают Христа Иисуса и все события, ушедшие вместе с Ним. Истину обо всех других Посвященных переживают только в высшей стране духов. В этом заключается различие громаднейшей важности. Когда человек восходит в духовный мир, тогда, озираясь назад, он видит земное сперва душевно, если только у него при взгляде на земное не возникает воспоминаний об образе в форме земных людей.

Это человек переживает, однако, только достигнув высшей ступени, которую мы характеризовали выше. Только Христа Иисуса он может и должен видеть на первых же шагах к Посвящению. Он может Его созерцать, когда поднимается вверх и видит себя окруженным только одним душевным, которое сперва не пронизано “Я”-сущностью, а в нем, как бы в виде своего рода центральной точки, он видит сущность Христа, совершающего Мистерию Голгофы, пронизанную “Я”.

То, что я вам сейчас сообщил, нельзя, конечно считать изложе­нием каких-либо существующих христианских вероисповеданий, миросозерцаний, потому что я не думаю, чтобы это можно было где-нибудь встретить. Однако нечто все же можно встретить (потому именно, что христианство в своем развитии, наблюдавшемся до сего времени, не достигло того, чего должно было достигнуть); хотелось бы сказать, что можно встретить противоположность того, что мы охарактеризовали, но встретить совершенно особенным способом, к которому человек приходит только тогда, когда пронизывает вещи взором с оккультной точностью.

Некоторым из вас известно, может быть, что среди официальных представителей христианства есть много таких, которые ис­пы­­тывают ужасный страх перед всем, что называется оккультизмом, и считают все это чисто бесовским делом, которое может привести человека только к погибели. Почему это так? Почему приходится все снова и снова сталкиваться с тем, что когда пред­ста­вители какого бы то ни было религиозного культа слышат об оккультизме или теософии, то они их отвергают? И если скажешь такому господину: «Вдумайтесь же, наконец, в то, что ведь христианские святые всегда переживали высшие миры и что об этом рассказывается в их биографиях», тогда они находят только один ответ: «Да, это, конечно, так, но это все же нельзя ставить целью своих стремлений; об этом, правда, можно прочесть в житиях святых, но если не хочешь подвергать себя опасности чертовщины, то испытывать самому такие же переживания нельзя». Отчего такое отношение?

Если вы объедините все то, что я вам говорил, то вы это поймете: в этом выражается боязнь, весьма сильная боязнь. Люди не знают, откуда она происходит, но оккультисту это известно. Как я вам говорил во второй лекции, человек может иметь в высших мирах воспоминание о Христе, но оно может возникнуть у него только в том случае, если он правильно, по-настоящему постиг его в физически-чувственном мире на Земле. И весьма важно иметь это воспоминание уже в том ближайшем мире, в который человек вступает, когда сохраняет еще в своем представлении воспоминание об остальном человеческом. С одной стороны, не­об­ходимо иметь связанное с воспоминанием представление, а с другой стороны, — его можно иметь только в том случае, если уже здесь проникаешься Им. Случается поэтому, что, познакоми­в­шись до некоторой степени с оккультизмом, но не проникнув в некоторые важные выдающиеся факты, люди считают не имеющим особого значения, познакомился ли человек с представлением о Христе до того, как проник в высшие миры, или нет. Они думают, что то, что там, вверху, не зависит столь сильно от того, что было пережито внизу, несмотря на то, что они это обычно всегда подчеркивают. Однако именно то или иное отношение ко Христу в высших мирах зависит от того, в какое отношение человек стал к Нему в физическом мире. Если человек не старается вызвать в себе правильного представления о Нем в физическом мире, то входит в высшие миры до известной степени незрелым и может Его там не найти, несмотря даже на то, что должен был бы Его там встретить. Таким образом, если не обратить необходимого внимания на это значительное, выдающееся обстоятельство, то представление о Христе может быть вместе с восхождением в высшие миры совершенно утрачено.

Если, таким образом, человек пренебрег тем, чтобы уже в чувственном мире встать в определенные отношения ко Христу, то он мог бы быть даже весьма сильным оккультистом, но в высших мирах не получил бы никаких восприятий о Христе и ничего не узнал бы о Нем. Он не нашел бы Его там и ничего не мог бы узнать о Нем. Его представления о Нем оставались бы всегда недостаточными. В этом заключается нечто весьма значительное.

То, что я вам говорю, не является моим субъективным мнением, а представляет собой общий объективный результат, полученный теми, которые производили соответствующие исследования. Что это именно так, объективно описывается оккультизмом. Если же люди не ощущают необходимости стать оккультистами, а являются лишь честными представителями того или иного религиозного вероисповедания, то это отношение с полной бессознательностью проявляется в виде боязни. И если кто затем хочет предпринять восхождение в высшие миры, то это представляется им большой чертовщиной и они полагают, что они при этом не могут занять правильного отношения ко Христу, так что им поэтому лучше было бы не восходить из обычного чувственного мира. Эта боязнь является, таким образом, до известной степени обоснованной. Сами они не знают, какой путь ведет ко Христу, и если затем они входят в высшие миры, то Христос является для них утраченным. Такова боязнь, проявляющаяся в некоторых кругах священнослужителей; потворствовать этой боязни никоим образом не представляется возможным.

Я прошу это маленькое отступление, которое весьма интересно с культурно-исторической точки зрения и дает понимание многого, что протекает в жизни, рассматривать как нечто весьма значительное и уделять ему в жизни углубленное, вдумчивое внимание.

С двух различных точек зрения показал я вам, так сказать, истоки, ведущие ко Христу, и попытался бросить некоторый свет на Сущность Христа. Все, что я сказал, могло быть сказано и без этих двух истоков и могло бы быть значительным и понятным без них. Необходимо, однако, занять совершенно объективное положение по отношению к фактам и рассматривать их как факты космического порядка, совершенно вне зависимости и влияния от конфессиональных направлений. Мы, таким образом, попытались бросить некоторый свет на понятия «временное, преходящее, вечное» — с одной стороны, «смертное и бессмертное» — с другой стороны, и понятия преходящего и временного были поставлены в связь с люциферическим принципом, с Принципом Христа сочетаются такие понятия, как вечность и бессмертие.

Могло бы прийти в голову, что сочетание временного, преходящего, концентрации в одной точке с люциферическим принципом является хотя бы в самомалейшей степени умалением значения люциферического принципа. Сегодня мне хотелось бы сказать только одно: ни при каких обстоятельствах не было бы правильным рассматривать Люцифера («носителя света») как нечто такое, чего надо было бы бояться, от чего надо было бы отказываться или от чего надо было бы во что бы то ни стало отделываться. Поступающий так упустил бы из виду то, чему учит истинный оккультизм, а именно, что здесь, в чувственном мире, существует такое же чувство, как и в сверхчувственном мире. В чувственном мире у человека такое чувство: «Я живу во времени и тоскую по вечному; я живу в мгновении и желаю вечного». В духовном мире это дает такое чувство: «Я живу в вечном и тоскую по мгновению».

Проследите теперь «сообщения из Акаша-Хроники»: разве в древние времена, которые мы часто называем «Лемурийскими», человеческое становление не было своего рода переходом из такого состояния, которое мы имеем во сне, в состояние бодрствования? Проследите хорошенько, что произошло в Лемурийское время, и вы скажете себе: благодаря тому, что человек совершил переход из духовного состояния сна в бодрственное земное состояние, вся эволюция перешла от духовного в чувственное. В то время совершился переход, и все наше теперешнее чувственное бытие приобрело смысл, только начиная с Лемурийского времени. И подумайте, разве это столь неестественно, что человек, вышедший из высших миров, будучи охваченным люциферическим началом, унес с собой как бы тоску по вечному? И тогда, в связи с люциферическим началом, у человека сохраняются своего рода воспоминания о доземном состоянии, воспоминания о том, что он имел до того, как пришел в чувственное бытие.

О том, в какой мере тоска по врйменному, по мгновению, участвует в общей эволюции человека, об этом — завтра.