Жизнь сновидений (Пенменмаур, 22 августа 1923 года).

Между жизнью бодрствования и жизнью сна, относительно которой я мог дать вам в последней лекции только некоторые краткие указания, включается жизнь сновидений. Эта жизнь сновидений, имеющая так мало значения для непосредственной действительности каждого дня, имеет, однако, для более глубокого познания как мира, так и человека величайшее, какое только можно представить себе, значение; не только потому, что в духовной науке, о которой здесь идет речь, должно быть вполне признано все значение сновидений, дабы от рассмотрения сновидений мы могли перейти ко многому другому, но эта жизнь сновидений имеет столь особенное значение еще и потому, что она представляет собой, так сказать, угол, где в наш обычный мир просвечивают некие иные миры, отличные от того мира, какой человек переживает, когда бодрствует. Таким образом, часто сама загадочность сновидений обращает внимание человека не только на то, что в подосновах или же в надосновах доступного ему мира имеются еще и другие миры, но также и на то, каковы могут быть особенности этих миров.

Но, с другой стороны, в эту загадочную жизнь сновидений чрезвычайно трудно проникнуть, с точки зрения высшего сознания, так как сновидение есть та сила в жизни, которая может ввергнуть человека в величайшие, какие только можно себе представить, иллюзии. И именно в отношении к снам люди бывают очень склонны ложным образом относить к реальности жизни то, что входит в нее как иллюзия. Рассмотрим это отношение, придерживаясь, однако, того, что я уже сказал о жизни сна и также о повторных земных жизнях.

Один пример того, что так или иначе постоянно повторяется в жизни сновидений, есть тот, когда во сне человек делает что-либо, о чем в бодрствующей жизни он никак не может подумать, что он когда-нибудь уже делал это, что-либо совершенно выходящее за пределы возможностей его данной земной жизни. Далее человеку снится, что он никак не может найти то, что было им изготовлено, и он как безумный ищет везде эту пропавшую вещь, которую он будто бы сделал.

Рассмотрим конкретнее этот пример. В том виде, как я это обрисовал, с теми или другими вариациями, этот сон, конечно, встречался в жизни каждого человека. Скажем, портному снится, хотя он только мелкий портной для мелких заказчиков, но ему снится, что он сшил парадный мундир для министра. Он чувствует себя превосходно оттого, что сделал этот парадный мундир, который должен быть уже готовым. Но тут настроение сна сразу меняется, и теперь он везде ищет этот мундир, который должен передать министру и которого он нигде не может найти.

Здесь вы имеете сон, который протекает всецело в тех формах, которые указанный человек хотя и не может осуществить в жизни, но вполне может представить себе как нечто желательное в этой жизни, какую он ведет теперь на Земле. Выполнить этого он не может, так как он именно всего лишь мелкий портной для мелких заказчиков и ему не могут заказать такого мундира. Но иногда в смелых дневных мечтах у него могло промелькнуть желание сшить такой великолепный мундир. Может быть, это ему совсем не по силам, но это становится желанием его дневных грез. Что же лежит в основе этого? Фактическая действительность. Когда во время сна человек пребывает со своим “Я” и астральным телом вне физического тела и эфирного тела, то он находится в том именно существе, которое проходит через повторные земные жизни. То, что развивает внутренние силы, то, что преимущественно является внутренне деятельным в его существе, когда человек спит, это есть его “Я” и его астральное тело. В своих переживаниях это “Я” и астральное тело не должно помнить только об одной данной жизни, но может иметь воспоминания о других земных жизнях. И я рассказываю вам не что-либо гипотетически предполагаемое, а то, что проистекает из области действительности, о которой я говорю: могло быть так, что указанный человек когда-нибудь, скажем, в древнеримскую эпоху, в прошлой земной жизни принимал участие в сооружении особенно нарядной тоги.

Для этого он не должен был быть непременно портным, он мог быть слугой, возможно, даже другом какого-нибудь римского государственного деятеля. И, может быть, именно оттого, что он имел тогда такое живое желание — представить своего господина в возможно более достойном одеянии перед глазами света, его судьба привела его к этой профессии в его данной инкарнации. Ибо для всей совокупности человеческой жизни чрезвычайно большое значение имеют эти мысленные желания. И тогда воспоминание о пережитом таким образом в прошлой земной жизни может пронизать душу и дух человека, “Я” и астральное тело, и утром, когда человек, как я кратко показал это выше, погружается своим “Я” и астральным телом в эфирное тело и в физическое тело, эта душа, которая только что пребывала во вспоминающем переживании красоты великолепной тоги, опускается в представления, какие этот портной может иметь в настоящей земной жизни, — последние содержатся в эфирном теле. Тогда то, что только что переживалось в связи с древнеримской эпохой, сталкивается с ними; оно должно войти в представления, которые указанный человек может иметь днем. Но днем он представлял себе только то, что он шьет платье для мелких заказчиков. И когда душа погружается теперь в эти представления, она с большим трудом может перевести в нее то, что она только что ощущала в связи с прекрасной тогой, ей трудно представить себе это рядом с той ужасной одеждой, какую должен мастерить портной.

И при переходе от одного к другому, при столкновении — представление о современном парадном министерском мундире; и только после того, как указанный человек совсем сойдет в свое эфирное и физическое тела, его теперешние представления окончательно закрывают в нем то, что он пережил незадолго до пробуждения.

Так имеем мы между засыпанием и пробуждением целостно всю нашу человеческую жизнь и должны в своем внутреннем противопоставить себя со всей нашей целостной человеческой жизнью тому, что мы можем мыслить, представлять себе в данной земной жизни, в зависимости от приобретенного нами в ней опыта; благодаря этому получаем мы странные образы наших снов. Поэтому в сновидении так трудно отделить его содержание, которое оно в основном нам предлагает и которое может быть чистой фантасмагорией, от истинной действительности, которая, в сущности, всегда за этим скрывается. Эта истинная действительность может быть чем-то совсем другим. Но тот постепенно приобретет навык, чтобы разбираться в запутанном процессе жизни сновидений, кто будет иметь в виду, что в сновидении главное внимание следует обращать не на те образы, которые волшебно возникают перед нашей душой, так как эти образы оформляются именно оставленным в постели эфирным телом, содержащим в себе мысли, представления. Ибо этих представлений мы, разумеется, не имеем в нашем истинном внутреннем существе, когда спим. От этого содержания представлений следует отличать нечто совсем другое, и это другое я хотел бы назвать драматическим развитием сна.

Нужно постепенно приучить себя обращать свое внимание на это драматическое развитие сна, спрашивая себя: развивается ли сон так, что если бы те же события были пережиты в дневном бодрствовании, то они доставили бы огромную радость? Была ли эта радость пережита так же во сне? Попадаем ли мы сразу же в катастрофу? Или сначала дается известная экспозиция, где собы­тия могут развиваться, потом спутываются, и потом все обрывается катастрофически. Эти вопросы следовало бы ставить в первую очередь, когда рассматриваем жизнь сновидений, то есть брать не мыслительное содержание, а драматический ход событий. Кому-нибудь может сниться, что он восходит на гору; подъем становится все труднее и труднее; наконец, наступает момент, когда он не может двигаться дальше, когда перед ним воздвигаются величайшие трудности; он ощущает эти трудности как что-то угрожающее его жизни. Итак, кто-нибудь может иметь такой сон. Его можно было бы развить еще дальше. Он же, или еще кто-нибудь, может иметь другой сон: он двигается в подземном переходе, который ведет, скажем, к горной пещере. Сначала, когда он вошел, было еще немного светло, потом делается все темней и темней. Наконец он доходит до места, где не только совершенно темно, но где на него веет ледяным холодом и т.п., так что с этого места он уже не может дальше проникнуть в пещеру. Здесь вы имеете по содержанию два совсем разных сна, но драматически оба они представляют собой начинание, которое сперва удается; потом появляются трудности, потом препятствия становятся непреодолимыми. Образы совершенно различны, драматическое развитие одно и то же. В основу обоих снов можно положить в сверхъестественном мире, так сказать, за кулисами жизни, одно и то же событие. При обоих сновидениях в душе могло разыграться одно и то же, и одно и то же может отразиться вовне в самых различных образах. Это должно обратить внимание на то, что нельзя внешним образом, как это часто бывает, делать заключение на основании содержания сна, а следует прежде всего из драматического развития проследить, что могла пережить здесь душа и дух человека. Тогда постепенно, особенно если к тому же укрепить свою мыслительную способность упражнениями, о которых я говорил в эти дни, мы придем к тому, чтобы постепенно из иллюзорного мира сонных образов, через драматику уметь схватывать то, что как сверхчувственно пережитая между засыпанием и пробуждением действительность лежит в основе сна.

Прежде чем говорить о частностях сновидения, о его отношении к физическому телу человека и к духовному существу человека — о чем еще будет сказано в ближайшие дни, — я хотел бы сегодня охарактеризовать то, как человек благодаря миру сновидений оказывается включенным в целый Космос, во всю Вселенную. Без сомнения, можно видеть, что в сновидении выступает совсем другая связь отдельных событий жизни, чем та, какую мы имеем в бодрствующей жизни. В бодрствующей жизни — мы это уже видели из вышеприведенных примеров — вещи располагаются в известной связи по тем законам, в которые мы включены именно в чувственном мире. Последующее должно всегда вытекать из предыдущего. Но сновидение показывает то, что может происходить в обыкновенном чувственном мире, — в полной освобожденности от этих связей. Все изменяется. Все связи развязываются. То, что, включая и самого человека как чувственное существо, привязано к почве земли силой тяжести, — все это во сне вдруг может летать. Человек может совершать во сне искусные полеты без всяких летательных приспособлений. То, на чем обычно можно сломать себе зубы, — например, какая-нибудь математическая проблема, — переживается во сне как нечто детски легко разрешимое. Конечно, потом при пробуждении можно не помнить этого разрешения, — ну, это будет уже личное несчастье, но, во всяком случае, сохраняется представление, что трудности, препятствия, имеющиеся в земной жизни, здесь отсутствуют. И, таким образом, все, что в земной жизни имеет прочную связь, оказывается во сне как бы растворенным. Если мы хотим создать себе чувственный образ того, что, собственно, происходит в сновидении, — происходит, конечно, только с нашими представлениями, — то мы можем сказать: возьмем, например, стакан с жидкостью, с водой, опустим в воду какую-нибудь соль, способную растворяться в воде, и проследим за растворением. Соль, скажем, может быть даже кристаллической и иметь определенные формы; когда мы опустим ее в воду, то увидим, как возникнут самые фантастические, меняющиеся образования, пока, наконец, вся соль растворится в воде и получится снова более или менее однородная жидкость. Нечто подобное происходит с представлением, с душевным переживанием в сновидении. Как сон при засыпании, так и сон перед пробуждением избирает себе обыкновенные дневные переживания, растворяет их, придает им всевозможные фантастические формы, всевозможный фантастический смысл: фантастическим называем мы это с точки зрения обычного сознания. Растворение соли в жидкости дает именно вполне соответствующий образ для того, что духовно-душевно происходит, собственно, в сновидении.

Но, разумеется, для того, кто крепко врос в мир современных представлений, будет совсем нелегко прийти к беспристрастности понимания этого факта, так как современное, в особенности современное, называющее себя научным, человечество очень мало знает фактического об известных вещах. Поистине, то, что я теперь говорю, я говорю совсем не потому, что хотел бы придраться также к науке. У меня совсем нет такого намерения. Я ценю научность и никак не хотел бы, чтобы невежество и дилетантизм были поставлены на место научной работы. Именно с точки зрения духовной науки совершенно необходимо признать великие достижения, а также, в известных границах, истинность и достоверность современной науки. Итак, это есть безусловная предпосылка. И, тем не менее, должно быть сказано следующее.

Когда теперь люди хотят что-нибудь изучить, то они берут земные вещи и земные процессы. Наблюдают их и из наблюдений выводят законы природы. Кроме того, они, конечно, делают еще эксперименты, чтобы подслушать у природы ее тайны, и из того, что показывают им эксперименты, они опять-таки открывают свои законы природы. Так получают они определенного рода законы, которые называют потом своей наукой. Затем они направляют свой взгляд в небесные дали. Видят в небесных далях, скажем, удивительную спиральную туманность, видят выступающие в этой туманности отдельные крупинки и т.п. Пользуются для этого даже фотографическим методом, который еще точнее, чем наблюдения в телескоп. Но что же делают потом для того, чтобы получить знание о происходящем там, в небесных далях?

Берут земные законы природы, то, что было установлено в условиях Земли, то, что было получено экспериментально, — берут это и на основании этого спекулируют, как согласно тем же самым законам природы может образоваться такого рода туманность в далях пространства. Создают гипотезы и теории о происхождении мира и о конце мира, применяя к небесной сфере то, что открыли как законы природы в своих лабораториях, экспериментируя над земным марганцем, земным кислородом, водородом. И если при этом открывают новые вещества, то делают такие бессознательные намеки, что получается довольно-таки сомнительная научная работа. Так, например, в небесном пространстве нашли водород, гелий, но нашли еще некое вещество, которое получило странное название — странное потому, что оно уже несколько намекает на спутанность мышления, которая здесь проступает. Оно называется «туманий (небулий)». Мышление становится здесь туманным и оттого появляется этот «туманий» рядом с гелием и водородом. Если так просто применять везде то, что как законы природы добыл в своей лаборатории, и на манер шведского мыслителя Аррениуса спекулировать затем тем, что может происходить там, в пространственных далях, то неизбежно должен будешь переходить от заблуждения к заблуждению.

Но я хотел бы опять обратиться к сравнению: вам, конечно, известно из области естествознания, что Ньютон, английский физик, философ природы, установил теорию так называемой гравитации, закон всемирного тяготения во всем мировом пространстве. Закон, который наблюдается на простом падающем камне, притягиваемом землей, Ньютон распространил на взаимоотношение всех мировых тел. Но он же указал, что сила этой гравитации убывает с ростом расстояния (в квадрате).

Итак, для этой силы устанавливается этот закон. Это совершенно правильно. Но, оставаясь в пределах чисто физического бытия, мы не можем мыслить этот закон всецело универсальным. Он мыслится так, что когда мы имеем здесь мировое тело, то сила его гравитации убывает на расстоянии, здесь она сильна, затем становится слабее, еще слабее, еще слабее, — она все время ослабевает.

И то же самое с распространением света. Свет, распространяющийся из какого-либо источника, становится все слабее и слабее на расстоянии.

Это усматривает современный человек в своей науке. Но он не усматривает другого — того именно, что когда он здесь, на Земле, устанавливает в своей лаборатории законы природы и переводит эти законы природы в идеи, то истинность этих законов природы, значение этих законов природы так же убывает по мере того, как мы удаляемся от Земли. Когда мы устанавливаем здесь, на Земле, закон гравитации, то истинность содержания этого закона убывает так же, по мере того, как мы выходим все дальше и т.д. в мировое пространство. Следовательно, основное заблуждение возникает оттого, что открываемые в земной лаборатории совершенно правильные законы природы неправомерно переносят в даль, в небесные пространства.

Но человек не исключен также из иной закономерности, к которой переходят, когда такие земные законы, как сила гравитации или сила света, уже не имеют значения. Чтобы найти в пространстве эту иную закономерность, отличную от наших законов природы, мы должны были бы все больше и больше удаляться от Земли. И если мы хотим найти ее в соответствии с более внутренней человеческой природой, то мы должны перейти от бодрствования ко сну. Во время бодрствования мы находимся в области земных законов природы. Все, что мы делаем, мы делаем согласно этим законам природы. Мы решаем поднять свою руку, кисть руки; физико-химические процессы, которые разыгрываются тогда в мышцах, механические процессы, которые разыгрываются в костной системе, — эти процессы протекают по тем законам, которые мы исследуем в нашей лаборатории или выводим из наблюдения. То, что живет в этом внутренне как душа человека, выходит во время сна из физического и эфирного тел. И, выйдя, вступает в мир, который уже не подлежит законам природы. Поэтому сон становится таким насмешником над законами природы. Мы проникаем совсем в новый мир. Мы проникаем в мир, в котором во время сна мы живем точно так же (своим астральным телом), как во время бодрствования живем своим физическим телом в чувственном мире. Этот мир имеет не наши законы природы, а совсем другие законы. Каждую ночь, когда мы выходим из нашего физического и эфирного тел, мы вступаем в мир, где наши законы природы уже не имеют значения. И сновидение есть та сила, которая представляет собой интенсивную оппозицию законам природы. Когда я грежу, то сновидение показывает мне, что я живу в мире, который протестует против законов природы, который не хочет быть подчинен законам природы. Когда вечером я засыпаю и двигаюсь из моего физического и эфирного тел, то я живу еще наполовину в законах природы; но я уже вступаю в мир, который больше не подчинен законам природы. От этого происходит смешение законов природы и сверхчеловеческих законов во сне. То же при пробуждении.

Итак, можно сказать, что с каждым засыпанием мы погружаемся в мир, в котором наши законы природы не имеют значения, и с каждым пробуждением, выходя из этого, мы погружаемся в тот, где наши законы природы именно имеют значение. Если мы действительно представим себе этот процесс тождественно так: представьте себе мир сновидений как некое море, в котором вы живете. Представьте себе, что утром вы просыпаетесь, выходя из волнующей текучей жизни сновидений. Это происходит так, точно вы выдвигаетесь из волнующейся жизни сновидений. Вы передвигаетесь из сверхзакономерности в чувственную интеллектуальную закономерность.

И происходит то, как если бы все, что вы видите после пробуждения в четких контурах, рождалось из чего-то расплавленного, летучего. Скажем, например, вы видите здесь окно; когда вы имеете сперва это окно во сне, то оно, может быть, также появится вам возникающим из чего-то неясного, из чего-то неопределенного, может быть даже, это окно всплывает перед вами как бы из пламенеющего огня, и если бы ваше сновидение было достаточно живым, то вы увидели бы, как весь твердо очерченный определенный дневной мир вашего сознания всплывает из этой неопределенности, точно как если бы из моря поднялись волны, и затем эти волны оформились в ваш дневной мир. И здесь мы имеем одно из тех мест, где, исследуя в качестве современного человека вновь эти вещи, мы приходим к благоговейному изучению, которое можно почувствовать перед грезящими имагинациями дневного человечества, о которых я уже говорил. Я сказал: когда мы возвращаемся к тому, что древнее человечество также и в бодрствующей жизни, в грезящих имагинациях, переживало в душе, что оно затем оформляло в мифах и легендах, в сказаниях о богах, что протекает так незакрепощенно по сравнению с тем, что мы воспринимаем теперь в застывшем воззрении на природу, когда мы возвращаемся к этому со знаниями, которые можем получить теперь вполне самостоятельно, независимо от этих древних, грезящих имагинаций, тогда именно мы опять-таки приходим к благоговейному удивлению, к благоговейному изумлению перед тем, что жило в душах людей этих более древних эпох. И из древней Греции к нам звучит еще слово, которое служит доказательством и истиной того, что мы находим, когда вновь исследуем эту область; из древней Греции к нам звучит слово, которое свидетельствует о том, что греки знали еще нечто об этих вещах, что греки представляли себе: есть что-то, лежащее в основе всего мироздания, то, из чего возникают все твердо очерченные образования, но чего можно достигнуть, только если перейти от чувственного мира к состоянию сна, к сновидческому состоянию. Греки называли это «ХАОС». И все спекуляции, все понятийные изыскания того, что есть Хаос, были напрасными, ибо Хаос есть то, к чему современный человек приближается, когда вступает в область сновидения. Только в средневековье заметно еще некоторое знание о том, что лежит в основе всех внешних субстанций как сверхчувственная, едва допускающая название материи, внешняя субстанция; это сохранилось в указаниях средневековья на так называемую квинтэссенцию, на пятый элемент*, наряду с четырьмя другими элементами: Земля, Вода, Воздух, Огонь — Квинтэссенция. Так же нечто проникает еще в воззрения средневековья, когда поэт так отчетливо говорит: мир соткан из сновидений. Грек сказал бы: мир соткан из того, что ты, когда ты из чувственности проникаешь в мир, который ты воспринимаешь свободно от твоего тела, переживаешь состоящим из Хаоса. Так, чтобы понять, что именно разумели греки под Хаосом, нужно указывать в направлении того, что лежит уже не в чувственности, а в сверхчувственном мире. И если мы проследим все процессы засыпания, сновидения, сна, пробуждения с таких точек зрения, какие открываются, когда указанным в эти дни мною путем высшего познания мы поднимаемся через имагинацию, инспирацию, интуицию в сверхчувственные миры, когда, следовательно, мы проследим жизнь сновидения, сна, бодрствования с точки зрения этого познания, то предстает приблизительно следующее: засыпая, человек переходит из обычного дневного состояния в жизнь сна, из которой могут подняться неопределенные, хаотические, но обладающие удивительной внутренней цельностью сновидения. В постели оставляется физическое тело и эфирное тело, которое пронизывает физическое тело как нечто, именно оживляющее, образующее, производящее рост. Эта двухчленность оставляется в постели. Но двухчленность также выходит и вступает в то сверхчувственное бытие между засыпанием и пробуждением, которое я мог описать вам выше с точки зрения сновидческого переживания.

Эта двухчленность представляется для высшего познания имагинации, инспирации, интуиции следующим образом. Это есть то, что присуще человеку, когда он выходит из физического и эфирного тел, как астральное тело и “Я”. Как я уже сказал, не будем смущаться названиями — названия нужно иметь, и вместо «астральное тело» можно было бы взять также и какое-нибудь другое слово. Но я охарактеризую сейчас нечто, касающееся астрального тела, и мы увидим, что дело совсем не в названиях, а в тех представлениях, которые мы приобретаем в связи с ними. Это астральное тело есть сумма процессов. Нечто совершается в человеке, который вырастает из пределов своего физического и эфирного тел. И именно эти свершения, эти процессы и представляют собой астральное тело. В эфирном теле мы оставили представления, мысли. Здесь, в астральном теле, имеется одухотворенный свет — пронизанное силой способности любви космическое тепло. Все это содержится в астральном теле. Все, что содержится таким образом в астральном теле, опускаясь при пробуждении в эфирное тело, сталкивается с ним и может тогда явиться как ткань, как игра простых сновидений, или же при засыпании, двигаясь из физического и эфирного тел, покидая мир представлений, оно может опять-таки появиться как ткань, как игра простых сновидений. Так, именно астральное тело, главным образом, выносит нас из физического и эфирного тел.

И это астральное тело в нас есть, собственно, та сущность, которая стоит в оппозиции к законам природы. С утра до вечера, от пробуждения до засыпания мы включены в ход законов природы, который в его пространственном и временном значении мы можем охватить с помощью математики. Засыпая, мы выходим как из действия законов природы, так и из действия математических законов. Мы сбрасываем с себя также и математику, так как наше астральное тело содержит в себе не мертвую, абстрактную математику трехмерного пространства, а завершенную в себе, я хотел бы сказать, живую, но духовно живую математику, которая протекает только в одном измерении, которая протекает только в прямой линии. Об этой протяженности я буду еще иметь случай сказать. Но именно астральное тело делает нас свободными от нашего подчинения законам природы, действующим между пробуждением и засыпанием. Благодаря астральному телу мы переносимся совсем в другой мир, в сверхчеловеческий мир.

Если бы мы хотели изобразить этот процесс в приблизительной схеме, то должны были бы сказать: мы действуем в пределах законов природы. Но при этом мы бодрствуем. При засыпании мы выходим из них со своим астральным телом, которое, бодрствуя, мы имеем ведь также в нашем физическом теле.

Здесь, в физическом и эфирном телах, наше астральное тело совершенно подчинено законам природы. Пребывая в физическом и эфирном телах, наше астральное тело живет всецело в законах природы, как я изобразил их схематически в этих фигурах (рис. нет). Затем, выступая из физического и эфирного тел, наше астральное тело переходит в сверхчеловеческий мир и пребывает тогда в другой, в сверхчувственной закономерности. Астральное тело стало чем-то совсем другим. От пробуждения до засыпания оно несет на себе, так сказать, смирительную рубашку законов природы. Оно засыпает, то есть оно выходит из физического и эфирного тел и движется в мире свободной закономерности, которая есть его, присущая ему закономерность. И куда же оно тогда входит? Оно входит в некий мир, то есть оно вводит нас как людей в некий мир, который дает возможность свободной подвиж­ности для собственной организации “Я”, пребывающей именно в астральном теле и выступающей вместе с ним из физического и эфирного тел при засыпании. “Я” становится свободным в мире, где законы природы не имеют значения, где “Я” может поступать и действовать свободно от принуждения законов приро­ды. Когда мы пребываем между засыпанием и пробуждением и наше астральное тело освободило нас от законов природы, когда ни гравитация, ни закон сохранения энергии — ничто вообще из этих законов не имеет больше никакого значения в том мире, в который мы теперь перешли, тогда открывается путь свободы для нравственных импульсов, которые, я хотел бы сказать, только в виде принудительного нравственного миропорядка могут про­являть себя здесь, в мире, где мы пребываем между пробужде­ни­­ем и засыпанием. В том мире, где нравственные законы достига­ют такой же силы и мощи, какую здесь, на Земле, имеют законы природы, живет “Я” от засыпания до пробуждения. И в этом мире “Я” может нечто подготовить. В этом мире, где в состоянии сна “Я” освобождено от законов природы, оно может подготовить то, что оно выполнит, когда пройдет через врата смерти. Об этом пу­ти — от смерти к новому рождению — мы будем еще говорить в следующих лекциях. Итак, “Я” может подготовить сначала в об­разных формах, в имагинациях, которые, однако, не суть пред­ста­вления, а силовые импульсы, “Я” может между засыпанием и про­буждением подготовлять образно то, что оно должно будет вы­полнить затем в духовной действительности. Когда оно пройдет через врата смерти, то нравственные законы станут тем, чем являются наши законы природы здесь, в физически-чувственном мире.

Между засыпанием и пробуждением освобожденное астральное тело и “Я” подготовляли уже в образах то, что должно быть осуществлено в духовной действительности между смертью и новой земной жизнью. Так что мы можем сказать: “Я” уже теперь вырабатывает, хотя и в зачатке, как бы в малом зародыше, то, что после смерти оно должно выполнить в духовной Вселенной. И в тех образах, которые “Я” вырабатывает уже теперь в состоянии сна, лежит намеченным то, что из данной земной жизни мы можем перенести с собой в ближайшую земную жизнь не под действием каких-либо законов природы, а только благодаря силам духовного мира. Причинность того, что мы, люди, восприняли как нравственность, моральные импульсы здесь, на Земле, мы можем установить только как нечто, под власть чего мы ставим себя, так сказать, в силу внутреннего душевного повиновения в том виде, как “Я” вырабатывает их в состоянии сна и затем продолжает над ними работать между смертью и новым рождением. Эти нравственные импульсы приобретают такую же мощь, какую здесь, на Земле, имеют законы природы; далее они облекаются в человеческое тело, которое мы будем носить в следующей земной жизни, и проявляют себя как наш природно-нравственных строй, как наш темперамент, как задатки нашего характера, которые неверно приписываются только наследственности, которые складываются именно благодаря тому, что “Я” может работать над ними уже в состоянии сна, когда, освобожденное астральным телом, оно действует не в природном, а в чисто духовном мире между засыпанием и пробуждением. И, таким образом, мы можем видеть, как в состоянии сна человек готовит уже свое будущее, как он вживается в свое будущее. Что же показывает нам сновидение? В сновидении, я хотел бы сказать, “Я” работает в состоянии сна, но это сновидение показывает нам эту работу в иллюзорных образах. Мы не можем еще принять в эту земную жизнь то, что ткется уже для следующей земной жизни в состоянии сна.

Сновидение может — я говорил об этом в начале моей лекции — показать нам в своих спутанных образах то, что могло быть испытано нами в прежней земной жизни. Но оно может в хаотичных формах показать также и то, что зачаточно подготовляется для человека в будущем.

Так, правильная интерпретация сновидения действительно ведет нас к признанию, что сновидение, поистине, есть как бы окно, через которое мы должны только уметь должным образом видеть, как бы окно в сверхчеловеческий мир. Ибо за этим окном простирается ткань деятельности “Я”, которая продолжается от прежних земных жизней к будущим земным жизням. И если мы можем правильно интерпретировать сновидение, то взираем уже через это окно сновидения — из мира, в котором мы живем как земные люди — в мир длительности, вечности, к которому мы принадлежим нашим истинным внутренним человеческим существом.

* Пятая сущность — у античных и средневековых философов название пятой стихии, эфира, признававшегося основной сущностью всех других. Прим. перев.