Карен Свасьян. Антропософия

Антропософия в зеркале научных энциклопедий

Под этой рубрикой редакция предполагает публиковать статьи об антропософии и связанных с ней по­нятиях из научных энциклопедий разных лет.

Антропософия*

АНТРОПОСОФИЯ (от antropoz - человек и sofia - мудрость) - наука о духе, мыслящая се­бя как индивидуальный путь познания, но иден­тифицирующая при этом познание не с субъек­тивным как таковым, а с первоосновой мирового свершения, так что миропознание оказывается в строгом смысле тождественным самопознанию. Хотя возникновение антропософии падает на первое десятилетие XX века, корни ее следует искать в философских трудах ее создателя Штайнера, написанных в 80 - 90-е гг..XIX века и посвященных выработке мировоззрения, цель которого «оправдание познания сферы духа до вступления в духовный опыт» (Steiner R Die Philosophie der Freiheit (1894). В., 1921, S. 8). Поэтому обозначать антропософию как оккультизм допус­тимо лишь с учетом следующей специфики: она есть оккультизм, который можно (а в некотором смысле даже нужно) понять без Блаватской, но который никак нельзя понять без Э.Геккеля. Это значит: в основе антропософии лежит не тради­ция и авторитет, а естествознание, домысливаю­щее себя до своих начал и органически перерас­тающее в тайноведение (ср. «Дух есть не что иное, как цветение и плод природы. Природа есть в некотором отношении корень духа», - Steiner R. Anthroposophie und akademische Wissenschaften. Z., 1950, S. 98). Здесь коренится отличие антропосо­фии от всех прежних и нынешних форм оккульт­ной традиции с их практиками транса, экстатики и саморастворения в космическом. Хотя сущност­ное ядро антропософской науки о духе составля­ет медитативная самоуглубленность мышления, ей чуждо умозрение самодавлеюще-теоретического характера. Антропософия не доктринальна, а импульсивна; ее абсолютная ориентирован­ность на познание не покоится в себе, а имеет целью деятельную регенерацию омертвелых зон культуры. Сама культура в этом понимании все­гда современна. Сводить ее к традициям, видеть в традиции гарантию ее бытия недопустимо уже хотя бы потому, что не культура живет в тради­ции, а традиция установлена милостью культуры. Реальность антропософски мыслимого (скажем, на материале истории) духа дана не в автома­тизме воспроизведения, а исключительно продук­тивно; дух есть всегда только присутствие духа, некая непрекращающаяся «эврика» духа; поэто­му, в строго антропософском смысле, и традиции можно следовать не иначе, как заведомо творя ее, т.е. беря ее не в посмертных масках былого, а в осовременивании ее энергией. Это достигается, по Штайнеру, путем выработки сверхчувственных органов восприятия и через перенесение в жизненную практику познаний, почерпнутых из ду­ховно - научных исследований. Существует це­лый ряд инициированных Штайнером научно-прикладных дисциплин, от антропософской педа­гогики, фармакологии и медицины до биодинами­ческого сельского хозяйства и новых форм искус­ства (эвритмия). Впечатляют также импульсы, данные им представителям различных традици­онных специальностей (от физики и архитектуры до политической экономии и актерского мастерст­ва). Подобная практика познания, возникающего, каждый раз наново из сиюминутности случая (и обозначенного однажды Штайнером как «творе­ние из ничего»), чрезвычайно затрудняет воспри­ятие антропософии со стороны как традиционного оккультизма, так и традиционной науки.

Специфика антропософского познания озна­чена стадиями выхождения за чувственную обо­лочку явлений (что, по Штайнеру, равно пережи­ваемой мысли, которая и составляет объективное содержание духовного мира) и обратного вхожде­ния в явления путем их одновременного переос­мысления в свете приобретенного сверхчувст­венного опыта. В этом смысле антропософия конституирует не только понятие научности, но и собственно «вечные истины» эзотерической тра­диции, придавая новый смысл оккультным пред­ставлениям о карме, реинкарнации, жизни после смерти, семичленнрм составе человека и т.д. Пе­реосмыслению подвергается прежде всего исто­рия человечества, центральным событием кото­рой Штайнер считает событие Христа и мистерию Голгофы. Антропософская христология выходит за рамки всех конфессиональных представлений и есть результат самостоятельных духовных ис­следований Штайнера; нельзя назвать ее и мис­тикой, так как характер лежащих в ее основе переживаний определяется не экстатической раскачкой бессознательных душевных энергий, а расширением логического сознания до сознания Логоса, которое формирует высшие познаватель­ные способности. Они включают: 1) имагинацию (стадия образного восприятия сверхчувственного, некое подобие сверхчувственного представления, которое в отличие от обычного опирается не на чувственное восприятие, а на некую точную фан­тазию в гетевском смысле слова; 2) инспирацию (стадия безобразного - адекватного - восприятия сверхчувственного, бессознательным эквивален­том которой можно считать «наитие»; 3) интуицию (стадия единения со сверхчувственным; если цель естественной науки в объяснении мирового свершения через знание, то цель духовной науки, или Интуиции, есть само мировое свершение, сознающее себя в познающем и как познающего). Имманентное понимание антропософии не ис­черпывается ее сугубо теоретическим изучением, а имеет предпосылкой самоотнесенность собственной «философской судьбы» с ее становлени­ем в личности ее творца. Можно условно разде­лить это становление на три этапа: философский (1882-1900), теософский (1900-09) и собствен­но антропософский (после 1909), беря, разумеет­ся, перечисленные этапы не просто в их последо­вательности, но и симультанно. Первое, фило­софское, самооформление антропософии пред­стает как ее первофеномен, задающий тон всем последующим ее метаморфозам. На этой стадии становления антропософия выступает в форме «теории познания гетевского мировоззрения», стоящей к естествоиспытателю Гете в таком же отношении, в каком теория познания Канта стоит к Ньютону. Аналогия отнюдь не случайная, осо­бенно в свете последующих судеб науки: разви­тие естествознания во 2-ой пол. XIX в. протека­ло под знаком антигетевского, английски ориентированного типа познания, что в немалой степе­ни было определено отсутствием альтернативной кантианству теории познания. Очевидно, что эм­пирическое естествознание, нуждающееся в не­коем трансцендентальном оправдании, не могло равняться ни на духоведение немецкого идеа­лизма, который скорее сговорился бы со Сведенборгом, чем с Ньютоном, ни на эмпирическую науку Гете, которая, при всей ее продуктивности и экспериментальной неоспоримости, оценивалась всего лишь как гениальная довеска к его поэзии. Теория познания Гете, единственно смогшая бы стать противовесом кантовскрго критицизма, ос­талась в Гете нереализованной возможностью. Возможность реализована Штайнером в вводных статьях и обширных комментариях к пяти томам естественно-научных сочинений Гете (1884-97) и в «Очерке теории познания гетевского мировоззрения» (1886, рус. пер. 1993).

Философия антропософии, потенцирующая познавательный праксис Гете, до уровня некой универсальной теории познания, есть требование радикального эмпиризма на почве последова­тельно регулируемого в своих познавательных предпосылках естествознания (эту тему позднее, в гораздо более слабой и по существу тупиковой форме и при полном умолчании штайнеровских трудов, будет разрабатывать феноменологическая философия, которая перспективам гетевских начинаний предпочтет связанный традицией кар­тезианский дискурс). В свете этой теории позна­ния традиционный эмпиризм страдает тем же не­достатком, что и традиционный рационализм, ко­гда он принципиально отмежевывает восприятия от понятий и кладёт  во главу угла субъект/объектный дуализм. Радикальный эмпиризм Штайнера начинается с преднахождения в облас­ти фактического наряду с чувственными воспри­ятиями и мышления как такового: «Если мы хотим иметь в мышлении средство глубже проникнуть в мир, тогда мы должны найти мышление среди фактов опыта как один из таковых фактов» (Очерк теории познания гетевского мировоззрения. М. 1993, с.23). Только философский догматизм спо­собен постулировать гетерогенность природы и мышления о природе, чтобы биться потом над неразрешимым ребусом познаваемости природы в мышлении и пугать сознание призраком «вещи самой по себе». В теории познания гетевского мировоззрения мысль, мыслящая эволюцию, мыслит себя не вне эволюции, а в ней самой, притом на самой ее вершине, т.е. она сознает себя не просто единосущной любому объекту при­роды, но как «высшую природу внутри природы». «Мышление есть последнее звено в последова­тельном ряду образующих природу процессов», а человек «как дух достигает высшей формы бытия и создает в мышлении самый совершенный ми­ровой процесс» (там же, с.82,90). Если дарвинско-геккелевская теория развития останавливается на биологически понятном человеке, то здесь эво­люция мыслится как продолжение природы в че­ловеческой духовности, т.е. не звеном во внеш­ней цепи дальнейших трансформаций физико-биологического вида а как самопознание, пред­ставляющее собой самоодухотворение тварного фюзиса. «Человек по отношению к мировому процессу является не праздным зрителем, повто­ряющим в пределах своего духа образно то, что совершается в космосе без его содействия; он является деятельным сотворцом мирового про­цесса; и познание является самым совершенным членом в организме вселенной» (Штайнер Р. Ис­тина и наука. М., 1992, с.7).

Продолжение в следующем номере.

Карен Свасьян

*©Национальный общественно-научный фонд.2000. В настоящем издании перепечатывается на правах рукописи. Новая философская энциклопедия в 4х томах. М. том I А-Д Мысль, 2000 стр.139.