IV. Международные отношения социальных организмов

Международные связи внутренне расчлененного социального организма тоже становятся трехчленными. Каждая из трех автономных областей общественной жизни может вступать в самостоятельные отношения с соответствующими органи­зациями других стран. Экономические связи между странами будут возникать и развиваться независимо от их государственных связей.* И наоборот — взаимоотношения правовых государств будут в значительной мере освобождены от влияния экономики. Вследствие такой независимости в самом возник­новении экономических и государственных связей и те, и другие могут в случае конфликта оказывать взаимоумиротворяющее действие. Создадутся столь обширные области общих интересов, что территориальные границы стран пе­рестанут играть существенную роль в совместной жизни людей.

Духовные организации отдельных стран смогут вступать между собой в отношения, основанные только на общности духовной жизни людей. В независимой от государства, авто­номной духовной жизни создадутся условия, неосуществимые там, где значимость духовных достижений определяется не самими духовными организациями, а государственной вла­стью. В этом отношении достижения науки, неоспоримо ин­тернациональные, ничем, в сущности, не отличаются от до­стижений других областей духовной жизни. Одна из них — особый, принадлежащий каждому народу язык и все, что с ним связано. К этой области относится и самосознание народа. Противоестественные конфликты между людьми разных язы­ковых групп возникают там, где культура одного народа утверждается силой государственного или экономического принуждения. Если же та или иная национальная культура сама по себе обладает большей жизнеспособностью и духовно более плодотворна, чем другая, то ее распространение зако­номерно. Она и будет распространяться мирным путем, если этим займутся только лица и учреждения, принадлежащие к духовной организации общества.

В настоящее время идея трехчленной организации обще­ства встретит резкое сопротивление со стороны национальных объединений, сложившихся на почве общности языка и на­циональной культуры. Но это сопротивление неизбежно бу­дет преодолено единством цели исторического развития чело­вечества; под действием настоятельных требований жизни это единство будет все яснее осознаваться. Все больше будет укрепляться сознание, что в любой стране подлинно достой­ное человека существование достижимо лишь при условии тесных жизненных связей с другими странами.

Национальные связи, вместе с другими историческими факторами, послужили причиной возникновения государст­венных и экономических объединений. Но национальные культуры в ходе своего естественного развития должны взаи­модействовать свободно, без тех препятствий, которые выра­стают на почве государственных и экономических отношений разных стран. Это достижимо, лишь если внутренняя социаль­ная структура каждой национальности будет построена на на­чалах трехчленности так, что все три ее члена получат воз­можность самостоятельно взаимодействовать с соответству­ющими организациями других национальностей.

Таким путем создадутся столь многообразные и тесные связи народов, государств и экономических объединений, что любая часть человечества должна будет — в своих собствен­ных интересах — заботиться о благополучии всех других. «Лига наций»¹ вырастет органически, на основе реальных закономерностей общественной жизни; ее не придется «учреждать» специальным чисто юридическим актом.**

С практической точки зрения особенно важно уяснить, что хотя изложенные здесь идеи имеют значение для всего чело­вечества, но осуществляться они могут любым социальным организмом в отдельности, независимо от положения, сло­жившегося к данному моменту в других странах. Представи­тельные органы трех членов социального организма могут участвовать в международной жизни как единое целое, всту­пая в те или иные отношения с другими странами, не име­ющими еще трехчленного деления. Страна, впервые осуще­ствившая трехчленность социального организма, послужит общей цели всего человечества. То, что должно быть осуще­ствлено, проложит себе дорогу в силу жизненности той зада­чи, которая вытекает из глубоких потребностей эпохи, а не в силу резолюций, конгрессов и конференций. Задача эта осоз­нается на основе реальных фактов жизни; и в реальной жизни, в любой точке человеческого общежития люди могут действовать для ее осуществления.

Рассматривая в свете изложенных здесь идей весь ход политических событий за последние десятилетия, можно про­следить, как исторически сложившиеся государства, где ду­ховная, правовая и экономическая жизнь сплетены воедино, пришли к таким международным отношениям, неизбежным следствием которых и явилась разразившаяся военная ката­строфа. Вместе с тем можно также увидеть и противодейст­вующие силы, рождающиеся из неосознанного стремления человечества к трехчленности. В трехчленности социального организма заложено целебное средство против бедствий, при­чиняемых фанатиками единства. Но «руководящие деятели» не были расположены замечать то, что уже давно подготов­лялось. Еще весной и летом 1914 года мы слышали от госу­дарственных мужей, что стараниями правительств мир в Ев­ропе обеспечен надолго. Эти «государственные мужи» и не подозревали, что все, что они делали и говорили, не имеет уже ничего общего с действительным ходом событий. Однако их считали «практиками». А «фантазерами» считались тогда те, кто в противовес высказываниям «государственных деяте­лей» соглашались с совершенно иной оценкой событий, изло­женной автором настоящей работы за несколько месяцев до войны в Вене небольшому кругу слушателей (более обширной аудиторией он был бы, наверное, осмеян).² Об угрожающих Европе бедствиях было сказано тогда приблизительно следу­ющее: «Господствующие теперь в политической жизни тен­денции будут усиливаться до тех пор, пока не начнут унич­тожать сами себя. Кто наблюдает социальную жизнь духов­ным взором, видит, как повсюду рождаются зачатки ужасных социальных гнойников. И великая тревога за культуру охва­тывает видящего. Надвигается ужас, который подавляет. Но если бы даже он мог погасить нашу страстную жажду познать истину средствами духоведения — тем сильнее побуждает он нас искать способы исцелить социальные язвы, заставляет прямо-таки кричать об этих способах наперекор всему. Если и дальше события будут развиваться в том же направлении, то в человеческой культуре, в социальном организме возник­нут гибельные явления, подобные разрастанию раковых кле­ток в телесном организме». Но правящие круги, не желая ничего знать о глубоких основах общественной жизни, пови­новались только своим привычным побуждениям и проводили мероприятия, от которых лучше было бы воздержаться, так как они ни в малейшей степени не содействуют взаимному доверию между странами и народами.

Кто склонен думать, что в ближайших причинах мировой катастрофы жизненно важные социальные потребности эпохи не играли никакой роли, пусть представит себе, как могли бы измениться политические импульсы государств, неудержимо шедших к войне, если бы «государственные деятели» этих стран в своих политических программах действительно учи­тывали социальные требования трудящихся. Многое, что про­изошло, могло бы не произойти, если бы эти деятели занима­лись социальными мероприятиями, вместо того, чтобы накап­ливать взрывчатые вещества, которые не могли не вызвать взрыва. Социальная политика правящих классов отравляла все государственные отношения медленно действующим ядом, подобно раковому заболеванию организма. Можно по­этому понять Германа Гримма, человека, глубоко озабочен­ного общечеловеческими духовными интересами, который еще в 1888 году, пораженный несостоятельностью социальной политики правящих кругов, писал: «Цель ясна: все человече­ство в конечном идеале должно образовать единое братство и, повинуясь только благороднейшим побуждениям, идти даль­ше к общим высоким целям. Но взгляните на карту хотя бы одной только Европы — и вы убедитесь, что наше ближайшее будущее — всеобщее взаимное истребление». Только одна мысль, что должны быть найдены «пути к утверждению ис­тинных ценностей человеческой жизни», способна поддер­жать веру в человеческое достоинство. Эта мысль «противо­речит нашим чудовищным военным приготовлениям и таким же военным приготовлениям наших соседей, но я верю в нее. Она освещает мрак. А иначе — лучше просто уничтожить по общему согласию все человечество, официально назначить день всеобщего самоубийства». (Г. Гримм, 1888 г. «Из послед­них пяти лет»).³ «Военные приготовления» — это и есть мероприятия людей, стремящихся сохранить существующие государственные образования в их монолитной форме, хотя эта форма в ходе развития новейшего времени стала препят­ствием на пути к подлинно здоровым взаимоотношениям стран и народов. Здоровая социальная жизнь может быть создана только трехчленным устройством социального орга­низма, отвечающим глубочайшим жизненным закономерно­стям нашей эпохи.

Больше полустолетия Австро-Венгерская империя настоя­тельно нуждалась в полном переустройстве. Духовная жизнь многонационального государства требовала особых форм ор­ганизации. Их развитию препятствовала та форма унитарно­го государственного устройства, которая сложилась под дей­ствием старых, уже изживших себя импульсов. Сербско-авс­трийский конфликт, послуживший началом войны — убедительное доказательство того факта, что политическая структура Австро-Венгерского унитарного государства давно уже пришла в столкновение с национальными культурами составлявших его народов. Если бы духовная жизнь страны получила свою автономную, независимую от государства и государственных границ организацию, то в таких условиях можно было бы, минуя всякие политические деления, созда­вать новые формы культурной жизни, соответствующие ин­тересам национальностей. Но деятелям Австро-Венгерской монархии, воображавшим себя «государственно мыслящими людьми», подобные идеи казались совершенно неосуществи­мыми, просто вздорными. Их навыки мышления не позволяли им отступить от укоренившегося представления, будто госу­дарственные границы и границы национальностей совпадают. Им неприемлема мысль, что независимо от государственно-административных подразделений могут создаваться куль­турные объединения, охватывающие, например, школьное дело или другие области духовной жизни. И тем не менее эта «немыслимая» идея — настоятельная потребность нашей эпо­хи в области международной жизни. Подлинно практическое мышление не должно отступать перед трудностями практиче­ского осуществления идей, заранее признавая их якобы не­преодолимыми; его задача, напротив, сосредоточить усилия мысли на отыскании способов преодолеть эти трудности. Но «государственно мыслящие» деятели Австро-Венгрии отвора­чивались от подлинных требований эпохи и упорно стреми­лись своими учреждениями и мероприятиями поддержать существующую форму унитарного государственного единст­ва; тем самым это государство все более и более становилось внутренне невозможным, нежизнеспособным социальным об­разованием. И к началу второго десятилетия 20-го века Авс­тро-Венгерская империя пришла к моменту, когда она уже ничего не могла сделать, чтобы сохранить себя в старой форме; она должна была распасться или же сохранять это внутренне невозможное объединение насильственным путем, ссылаясь на необходимость военных мероприятий. В 1914 году у «государственных деятелей» Австро-Венгрии не было иного выбора: они должны были или изменить свою политику в соответствии с подлинными требованиями здорового социаль­ного организма, явив тем самым миру добрую волю, которая могла бы положить начало новым отношениям доверия между народами — или они вынуждены были развязать войну для сохранения старой государственной формы. Только осветив эти глубокие причины политических событий 1914 года, мож­но правильно решить вопрос о так называемых «виновниках войны». Австро-Венгерская империя исторически сложилась как многонациональное государство; тем самым перед ней стояла всемирно-историческая задача первой вступить на путь оздоровления социального организма в духе трехчленности. Но миссия осталась неосознанной. Этот грех против духа всемирной истории и вверг Австро-Венгрию в войну.

А Германская империя? Она была основана в тот момент мировой истории, когда социальные требования новой эпохи вышли на арену политической жизни. Осуществление этих требований могло бы явиться исторической миссией герман­ского государства. Это государство, возникшее в Центральной Европе, казалось, самой историей было предназначено послу­жить местом, где социальные импульсы эпохи могли сосредо­точиться и проявить всю свою жизненную силу. Социалисти­ческие идеи развивались во многих странах, но в Германии социализм принял особые формы, свидетельствующие об его широких всемирно-исторических задачах. Эти задачи могли бы стать жизненными задачами германской империи. Ими должны были бы руководствоваться в своих действиях его правители. Тогда и место и роль этой вновь образованной империи в жизни современных народов определились бы вы­полнением задач, вытекающих из глубоких законов истории. Но вместо того, чтобы принять эту миссию во всем ее величии, остановились на «социальных реформах» в рамках злободнев­ной политики. И радовались, когда в других странах восхи­щались такого рода реформами и подражали им. Вместе с тем все больше стремились укрепить внешнее могущество импе­рии в формах, соответствующих старым понятиям о блеске и мощи государства. Создавали империю, которая подобно Ав­стро-Венгерскому государству в основах своих противоречила новым силам, исторически уже заявлявшим о себе в жизни народов. Этих сил правители империи не замечали. То госу­дарство, к которому они стремились, могло опираться только на военную мощь. Государство же, осуществившее всемирно-историческую миссию Германии, опиралось бы на жизненную мощь здорового социального организма. Вооруженная этой мощью Германия в международных отношениях играла бы совсем другую роль, чем та, которая выпала ей на долю в 1914 году. Полное непонимание новых глубоких сил, действующих в жизни народов, свело германское правительство в 1914 году как бы к нулю — лишило проводимую им политику всякой реальной действенности. В течение десятилетий, предшеству­ющих войне, германские политики не замечали никаких при­знаков того, что должно было случиться и что действительно случилось в 1914-18 годах. Они занимались чем угодно в погоне за успехами, не имеющими никакой связи с подлин­ными движущими силами эпохи. Из-за этой бессодержатель­ности созданная ими империя и должна была рухнуть и рухнула действительно как «карточный домик».

Верная картина трагической участи, постигшая герман­скую империю как неизбежное следствие исторического хода событий, открылась бы нашим глазам, если бы правительство согласилось беспристрастно изучить и правдиво опубликовать факты, имевшие место в руководящих органах правительства в Берлине в конце июля и 1 августа 1914 года. Факты эти мало известны как внутри страны, так и за границей. Кто о них знает, видит, до какой степени германская политика в тот момент оказалась в полном смысле слова политикой «карточ­ного домика», до какой степени правительство действительно сводилось к нулю, потеряло всякую власть над событиями; в этих условиях решение вопроса, как и когда начать войну, не могло не перейти целиком в руки военного командования. А руководящие лица военного командования с военной точки зрения и не могли действовать иначе, чем они действовали, потому что с этой точки зрения сложившееся положение нельзя было оценить иначе, чем оно было ими оценено. Помимо же и вне военной сферы правительство оказалось в положении, исключавшем для него всякую возможность дей­ствовать. Все это могло бы сыграть важную роль в истории, если бы удалось опубликовать те, что происходило в Берлине 31 июля и 1 августа 1914 года. Ошибочно думают, что это опубликование ничего не даст, поскольку предшествующие факты, подготовившие эти события, достаточно известны. Но затрагивая то, что сейчас называют «вопросом о виновности», нельзя пройти мимо этих фактов. Несомненно, из других источников многое известно о давно существовавших причи­нах войны, но факты 31 июля — 1 августа 1914 г. покажут, как именно действовали эти причины.⁴

Идеи, которыми руководствовались прежние правители Германии на пути к войне, роковым образом продолжали жить. Они стали настроением народа. И они помешали новым правителям, пришедшим к власти в последний страшный год войны, понять, наконец, в результате горького опыта те ис­тины, непонимание которых стало трагедией Германии. На действие этого горького опыта рассчитывал автор, когда в момент военного поражения выступил в Германии и в Авст­рии с изложением идей о трехчленном переустройстве соци­ального организма и о вытекающих отсюда практических мероприятиях.⁵ Эти идеи были им высказаны в ряде бесед с лицами, обладавшими в то время достаточным влиянием, чтобы провести их в жизнь. Но все было напрасно. Укоренив­шиеся навыки мышления восстали против этих идей; умы, воспитанные в духе одних только милитаристических поня­тий, не увидели в них ничего практически ценного. Самое большее — соглашались, что «отделение церкви от школы — да, это было бы полезно». С такого рода идеями «государст­венно мыслящие» люди давно свыклись, вступить же на путь действительно глубоких преобразований они не в состоянии. Лица, сочувствующие идеям автора, советовали выступить в печати. В тот момент это было совершенно бесцельно. Какое значение могло бы иметь изложение этих идей «в литерату­ре», среди прочих высказываний частных лиц? Эти идеи в то время могли получить значение лишь в зависимости от того, как и кем они были бы высказаны. Если бы полномочные лица выступили тогда с ответственными заявлениями в духе этих идей, народы Средней Европы увидели бы в них нечто, отве­чающее их собственным, более или менее осознанным стрем­лениям. И восточные народы России, несомненно, могли бы в тот момент осознать свержение царизма в духе этих идей. Оспаривать это можно, лишь ничего не зная о той высокой восприимчивости к здоровым социальным идеям, которая свойственна нетронутому, полному свежих сил интеллекту восточноевропейских народов. Но вместо провозглашения та­кого рода идей Россия получила Брест-Литовск.⁶

Милитаристское мышление было бессильно спасти Сред­нюю и Восточную Европу от катастрофы — не видеть этого могли только политики, воспитанные в духе милитаризма. Не хотели понять, что катастрофа неизбежна; в этой слепоте — причина бедствий германского народа. Никто не видел, до какой степени германские руководящие круги лишены всяко­го понимания закономерных требований эпохи, понимания ее всемирно-исторических задач. А кто знал что-либо об этих задачах, знал также, что в среде англоязычных народов име­ются лица, прозревающие скрытые силы, действующие в народах Средней и Восточной Европы. Эти лица были убеж­дены, что в Средней и Восточной Европе готовится нечто, что должно найти себе выход в мощных социальных переворотах, таких переворотах, которые в англоязычных странах в силу исторически сложившихся условий они считали ненужными и невозможными. На этом убеждении они и строили свою собственную политику. В странах же Средней и Восточной Европы ничего этого не видели и ориентировали свою полити­ку так, что она не могла не рухнуть как карточный домик. Политики этих стран могли бы обрести твердую почву под ногами, лишь осознав, что руководящие круги англоязычных стран в своей политике учитывают — разумеется, с англий­ской точки зрения — грандиозные, всемирно-исторические перспективы. Но такого рода идеи казались, особенно «дип­ломатам», чем-то в высшей степени несерьезным, ненужным.

Новая, глубоко обоснованная политика могла бы, еще до мировой войны, вывести Среднюю и Восточную Европу на путь процветания, несмотря на грандиозность политических замыслов руководства англоязычных стран. Но этого не слу­чилось: руководящие круги Европы продолжали двигаться по обкатанным рельсам старой дипломатии. И ужасы войны, горький опыт этих лет ничему не научили: никто в Европе не понял, что тем послевоенным задачам, которые Америка по­ставила в своих политических воззваниях к миру, Европа должна противопоставить другие задачи, рожденные жизнен­ными силами европейских народов. Между теми целями, которые сформулированы с американской точки зрения Виль­соном, и теми, которые могли бы прозвучать в громе пушек как духовный импульс Европы, было возможно соглашение. Всякие же иные, «дипломатические» переговоры в тот исто­рический момент — пустые слова. Но лица, волею обстоя­тельств находившиеся в тот момент во главе германского государства, не были способны поставить задачи, вытека­ющие из осознания новых сил, пробудившихся в глубинах общественной жизни. И поэтому осенью 1918 года соверши­лось то, что должно было совершиться. Крах военной мощи сопровождался духовной капитуляцией. Вместо того, чтобы хотя бы в этот момент воспрянуть и утвердить духовный импульс германского народа, выражающий духовные чаяния Европы, Германия полностью подчинилась «14 пунктам» Вильсона.⁷ Вильсон со своей программой оказался перед лицом такой Германии, которая ничего своего не могла ему противопоставить. Как бы ни оценивал Вильсон свои собст­венные «14 пунктов», он может помочь Германии только в том, чего она сама хочет. И он должен от самой Германии ждать изъявления ее желаний. Но германская политика, обнаружившая свою несостоятельность перед началом войны, оказалась столь же несостоятельной и в октябре 1918 года. Произошла ужасная духовная капитуляция, осуществленная человеком, на которого столь многие в Германии возлагали последние надежды.

Неверие в практическую ценность идей, раскрывающих исторические задачи эпохи, решительное нежелание прини­мать в практической политике во внимание глубокие импуль­сы, открываемые познанием духовных законов жизни — вот что создало в странах Средней Европы положение, приведшее к войне. Теперь, в результате военной катастрофы и ее по­следствий, создалось новое положение. Главное, что его ха­рактеризует, можно определить так: пришли в движение глу­бокие социальные импульсы человечества, те, о которых говорится в этой книге. В этих социальных импульсах слышен голос, призывающий весь цивилизованный мир выполнить назревшую историческую задачу. Неужели наше мышление, наше предвидение того, что должно совершиться, окажется теперь, перед лицом социальной проблемы, столь же несосто­ятельным, сколь несостоятельной оказалась политика евро­пейских стран перед лицом политических задач 1914 года? И если в то время многие страны могли оставаться в стороне, то теперь, в отношении социальных задач человечества, это уже невозможно. В решении социальной проблемы не может быть ни политических противников, ни «нейтралов». Она разреши­ма лишь соединенными усилиями всего человечества, распоз­нающего в самой жизни знамения эпохи и строящего жизнь в соответствии с ними.

Читатель, ознакомившись с идеями, изложенными в этой книге, поймет намерения автора, выступившего некоторое время тому назад с воззванием «Немецкому народу и всему культурному миру». Это воззвание распространялось в ряде стран, особенно в странах Центральной Европы, усилиями Комитета, созданного людьми, разделяющими взгляды авто­ра.⁸ В настоящее время в мире создались условия, отлича­ющиеся от условий тех лет, когда содержание изложенных в этом воззвании идей сообщалось только узкому кругу слуша­телей. В то время их обнародование неизбежно осталось бы в рамках «литературы». Теперь это опубликование может иметь результат, который еще недавно был невозможен: появятся люди, воспринимающие эти идеи и готовые действовать для их практического осуществления — постольку, поскольку они того заслуживают. Ибо то, что нужно теперь сделать, может быть сделано только усилиями таких людей.

__________

* Кто возразит на это, что правовые и экономические отношения в дейст­вительности образуют нечто целое и не могут быть разделены, тот не понима­ет, о каком расчленении идет речь. В общем процессе общения оба вида отношений действуют, разумеется, как нечто целое. Но одно дело, если пра­вовые нормы устанавливаются, исходя из экономических потребностей, и совсем другое дело — если их устанавливают на основе элементарного право­сознания, а затем уже предоставляют им возможность действовать вместе с экономическими отношениями.

** Кто во всем этом видит только «утопию», не замечает, что на самом деле реальная жизнь уже устремляется именно к этим, принимаемым за утопию институтам и что ее бедствия происходят именно из-за отсутствия этих ин­ститутов.

1. «Лига наций», международная организация, созданная в ходе работы парижской мирной конференции и в соответствии с Версальским мирным договором 1919 года. Первоначально состояла из 31 члена. Самораспустилась в 1946 г.

2. Доклад в Вене — 6-й доклад в цикле «Внутреннее существо человека между смертью и новым рождением» от 14 апреля 1914 г. («Inneres Wesen des Menschen zwischen Tod und neuer Geburt» GA 153.

3. Herman Grimm, Funfzehn. Essays. Vierie Folge. «Aus den letzten funf Jahren», Gutersloh, 1890.

4. Относительно «вопроса виновности» («Schuldfrage») см. размышления и воспоминания начальника генерального штаба Г. фон Мольтке о событиях с июля 1914 по ноябрь 1914, воспроизведенные в «Статьях о трехчленности социального организма», «Aufsatze uber die Dreigliederung des sozialen Organismus und zur Zeitlage 1915-1921», GA 24.

5. См. «Меморандум» 1917 г., напечатанный в «Aufsatze uber die Dreigiiederung...» GA 24.

6. Брест-Литовск. Здесь 15 декабря 1917 г. было заключено перемирие между странами Германского блока и Россией.

7. Вудро Вильсон (Wilson) 1856-1924, в 1913-21 гг. президент США. 14 пунктов Вильсона изложены в послании Конгрессу в январе 1918 года.

8. «Союз трехчленности социального организма» («Bund fur Dreigliederung des sozialen Organismus») был организован в Штутгарте.