Карма Антропософского общества и содержание Антропософского движения. Лекция вторая (Арнхейм, 19 июля 1924 года).

Вчера тем друзьям, которые здесь присутствовали, я сообщил то, что было для меня возможно о карме Антропософского Общества. Сегодня я хотел бы еще продолжить обсуждение этого так, чтобы сегодняшняя лекция была понятной и сама по себе.

Все то, что в настоящий момент развития человечества может служить подготовкой духовных свершений как ближайшего, так и более далекого будущего, связано с тем, что я часто называл в среде друзей-антропософов как “свершение Михаэля”; и я хотел бы именно сегодня сказать об этом “свершении Михаэля” нечто, что связано с антропософским движением.

Когда мы говорим о таком явлении, как “свершение Михаэля”, то мы должны исходить прежде всего из представления о том, что мир был построен, так сказать, “по-этапно”. Когда мы взираем на мировое развитие лишь с помощью тех способностей, которые доступны человеку в его теперешней жизни между рождением и смертью, то мы видим, как на Земле развилось человечество, как образовывались древние народы из еще более древних; как затем постепенно через этапы развития восточных (индийского, китайского, арабского и халдейско-египетского) народов возникла греко-римская эпоха; как затем из греко-римской эпохи возникает эпоха Средневековья и, наконец, наша эпоха нового времени — со всей ее сумятицей, но и со всеми ее великими техническими достижениями. Но под поверхностью и над поверхностью поступательного хода развития народов, которое мы наблюдаем, мы усматриваем процессы и другого рода — процессы развития, совершаемые не людьми, но духовными существами, а именно такими духовными существами, которые находятся в определенной связи с развитием человечества.

В непосредственной связи с развитием каждого отдельного человека находится царство Ангелов в христианском смысле слова. Это царство Ангелов содержит в себе тех существ, которые руководят отдельным человеком, поскольку он нуждается в водительстве, в таком руководителе от одной земной жизни к другой. Они, Ангелы-Хранители человека, везде, где он нуждается в такой охране. Таким образом, хотя они и невидимы для земных глаз, они непосредственно связаны с развитием человечества.

А в следующей за предыдущей духовной области развивают свою деятельность те существа, которых мы причисляем к Иерархии Архангелов. Архангелы тоже принимают большое участие во всем том, что играет роль в развитии человечества, но не по отношению к отдельному человеку, а к объединениям людей. Так, например, развитием народов руководят Архангелы, о чем я уже часто говорил в антропософских лекциях. При этом нужно сказать, что определенные эпохи в развитии Земли получают импульсы преимущественно от тех или иных совершенно определенных Архангелов. Так, например, в течении трех столетий, предшествовавших последней трети девятнадцатого века, то есть с 17-го по 19-е и отчасти в 16-м столетии, цивилизованный мир находится в основном под правлением того архангельского существа, именуемого теми христианами, которые вообще могут говорить о таких вещах, Габриэлем. Так что это время было эпохой Габриэля.

Эта эпоха Габриэля имеет большое значение для всего нового времени развития человечества. Ибо в сущности со времени Мистерии Голгофы люди на Земле хотя и переживали, что Высокое Солнечное Существо Христа низошло с Солнца на Землю, воплотилось в теле Иисуса, и через Мистерию Голгофы связало себя с судьбами Земли, однако импульс Христа в сущности не смог еще за все это время правления ряда Архангелов, начиная со времени Мистерии Голгофы и до наступления правления Габриэля, — не смог еще охватить внутреннее физическое и эфирное существо людей. Это стало возможным только под влиянием импульса Габриэля, начавшего действовать приблизительно за три столетия до последней трети XIX века. Так что только начиная с этого времени, появилось такое человечество, которое могло быть внутренне проникнуто импульсом Христа уже через силы наследственности (хотя оно этого до сих пор еще и не осуществило). Ибо Габриэль правит в человечестве всем тем, что является физическими силами наследственности. Он именно тот из сверхчувственных Духов, который связан с последовательной сменой поколений; он, можно сказать, — великий всеобъемлющий Дух-хранитель матерей, поскольку эти матери приносят в мир детей. Габриэль имеет дело с рождением, с эмбриональным развитием человека. Силы Габриэля находятся во всем том, что как духовное заложено в основу физического продолжения рода. Так что, собственно, лишь начиная с последнего правления Габриэля, физическое размножение человечества пришло в связь с Христовым Импульсом.

Затем, с конца семидесятых годов прошлого столетия, начинается правление МихаэлЯ. Оно совершенно отлично от правления Габриэля. В то время как Архангельское правление в течение трех предыдущих столетий надо искать в духовных подосновах физического бытия — с тех пор, как стало распространяться правление Михаэля, — в нем надо видеть как раз того Архангела, который имеет отношение преимущественно к духовным, к мыслительным качествам человека, ко всему тому, что относится к умственному, духовному развитию человечества, к духовной культуре. И для рассмотрения всего земного развития человечества необычайно большое значение имеет тот факт, что правление Габриэля, охватывающее, можно сказать, наиболее физическое в духовном, всегда сменяется правлением Михаэля, который имеет дело со всем тем, что в культуре связано с так называемым “духовным”. Итак, когда мы хотим узреть Архангела, являющегося Божеством-Хранителем физического размножения, тогда мы поднимаем свой взор к Архангелу Габриэлю; когда же мы хотим лицезреть того Духа, который способствует в эпоху цивилизации развитию наук, расцвету искусств и т.д., то мы поднимаем свой взор к архангельскому существу, носящему по христианскому словоупотреблению имя Михаэля.

Вообще смена следующих одна за другой культур, являющихся руководящими для своих эпох, зависит от смены правления семи Архангелов; т.е. правлению Михаэля предшествовало еще шесть правлений других Архангелов. Если мы вернемся назад через водительства всех остальных Архангелов, то мы придем опять к эпохе, в которой осуществлял свое водительство Михаэль. Так что всегда каждое правление какого-либо Архангела есть повторение прежних правлений того же Архангела; одновременно вследствие этого поступательного хода развития совершается и развитие самого Архангела. И всегда через определенный промежуток времени, приблизительно через два тысячелетия, тот же Архангел возвращается к водительству в руководящей цивилизации того времени.

Но характеры этих водительств, продолжающихся каждое несколько дольше трехсот лет, существенно различаются между собой — не всегда так сильно, как правление Михаэля от правления Габриэля, но все же они различаются существенно. И мы можем сказать: во время Габриэля всегда подготовляется для будущего та эпоха, которая ведет народности к разделению, к дифференциации — к эпохе, когда народы становятся более националистичными. Вы можете спросить: как же это получается, что в настоящее время, когда наступила эпоха Михаэля, на Земле проявляется такая сильная стихия национализма? Да, духовно это уже давно подготовлялось ранее, это продолжение прошлого; затем это постепенно отбрасывается, но еще долгое время сохраняются его отзвуки, которые зачастую еще хуже, чем сама породившая их эпоха. Ибо, лишь постепенно пробиваясь, внедряется импульс Михаэля в наследие, оставленное Габриэлем. Но всегда, когда начинается эпоха Михаэля, у людей возникает сильнейшее стремление преодолеть все национальные различия и распространить на различные народы, обитающие в это время на Земле, то, что возникло в данную эпоху как высшая культура, как высшее духовное содержание. Правление Михаэля характеризуется всегда значительным преобладанием принципа космополитизма; для него всегда характерно распространение наивозможно высокого духовного уровня среди всех народов Земли, безразлично от языка, на котором они говорят, — если только этот духовный уровень доступен им. Поэтому из всех семи Архангелов, посылающих свои импульсы в развитие человечества, как раз Михаэль является тем, кто дает человечеству импульс космополитизма и в то же время — импульс к распространению среди людей наиболее духовно ценного, существующего в то время.

Если мы теперь проследим обратно ход развития человечества и спросим себя, когда же была ближайшая эпоха Михаэля, то мы придем к тому времени, которое нашло свое завершение в тех космополитических деяниях, что были совершены благодаря походам Александра в Азию, — на основе самой ценной в ту эпоху греческой духовной жизни. И мы видим, как тогда из основы развивавшейся старой цивилизации образуется стремление перенести то, что было достигнуто в смысле духовной культуры в Греции, в этой маленькой Греции — перенести восточным народам, перенести это в Египет и распространить это, придавая ему космополитический характер, среди всех тех народов, которые способны были это воспринять. И это страшно важно, что из этой эпохи Михаэля развертывается космополитическое распространение того, чего достигла для человечества Греция. И когда на севере Египта расцветает город Александра, то этот расцвет ее есть в известном смысле увенчание тогдашней эпохи Михаэля.

Это было время предыдущего правления Михаэля. А затем следуют эпохи правления других шести Архангелов. И в последней трети девятнадцатого столетия, в конце семидесятых годов, опять начинается новая эпоха Михаэля. Но никогда еще во время всего земного развития не было еще такого большого различия между двумя последовательными эпохами действия Михаэля, как между временем Александра и тем временем, в котором мы теперь живем, начиная с конца семидесятых годов прошлого столетия. Ибо между этими обеими эпохами Михаэля в земное развитие как раз вступает то событие, которое и придает собственно смысл всему этому земному развитию: Мистерия Голгофы!

Теперь нам надо сообразить, чем, собственно, правит Михаэль во всем многообразии духовного космоса: он правит тем, что само по себе спиритуально, но что затем кульминирует в человеческой способности интеллектуального понимания. Михаэль — не тот Дух, который заботится о самой интеллектуальности, но все, что он дает как спиритуальность, он хочет давать в форме идей, в форме мыслей, которые воссияют человечеству, — но в форме таких идей и таких мыслей, которые исполнены духовного. Михаэль хочет, чтобы человек был бы таким свободным существом, которое в своих понятиях и идеях воспринимало бы то, что как откровение ниспосылается ему из духовных миров.

Взглянем на эпоху Михаэля, какой она была во время Александра. Я уже часто говорил: в наше время люди очень, очень толковы, то есть они имеют понятия, идеи, представления; они интеллектуальны, они достигли этой интеллектуальности своими силами. Хотя и во время Александра люди тоже были толковыми, но если бы их только спросили: откуда вы получаете вы понятия и идеи? — то они не ответили бы, что образовали их сами, ибо они получали, воспринимали духовные откровения и вместе с ними — идеи. Так что тогда не считали идеи чем-то таким, что было образовано самим человеком, но принимали их за нечто такое, что открывалось человеку вместе со спиритуальностью. И этой-то небесной интеллектуальностью, а не противоположной ей нынешней земной, и правил тогда Михаэль во время Александра. Он был среди всех обитающих на Солнце Архангелов самым выдающимся. Он был там Духом, который посылал с Солнца не только физически-эфирные солнечные лучи, но который в этих физически-эфирных солнечных лучах ниспосылал на Землю инспирирующую интеллектуальность. Ибо тогда люди знали: то, что они развивают на Земле как силу разума, — это дар небес, это дар Солнца; это ниспосылается с Солнца. И Дух, непосредственно выполняющий это, Дух, ниспосылающий на Землю спиритуальным образом интеллектуальность, — это Михаэль! Это было налицо так же и в древних Мистериях Солнца как чудесное учение Посвященных, а именно, что на Солнце обитает Михаэль, что он правит там космическим разумом и что этот космический разум, инспирирующий человека, есть дар Михаэля.

Но вот наступила та эпоха, когда должна была все более и более подготовляться способность человека развивать интеллект из сил собственной души, — не получать только откровение от космического Разума, но человеку самому, из собственной силы стать разумным. Это подготовлялось благодаря аристотелизму, этому своеобразному философскому мировоззрению, появившемуся в наступивших сумерках греческой культуры, которое и дало импульс походам Александра в Азию и Африку. В аристотелизме было заложено высвобождение, выделение земного разума из космического Разума. В том, что впоследствии именовалось логикой Аристотеля, заложена была тенденция к выделению того костяка мыслей, который стал в последующие столетия человеческой разумностью. Итак, нам следует заметить, что можно сказать, одним из последних деяний, вызванных импульсом Михаэля, было основание человеческой земной способности разуметь, а также напечатление греческой культуры посредством походов Александра тем народам, которые имели предрасположение к космополитизму. Это было одним и тем же деянием.

После эпохи Михаэля наступило время ОрифиэлЯ. Господствующим стал Архангел Орифиэль. И вот настало событие Мистерии Голгофы. Души тех людей, которые во время Александра принимали сознательное участие под водительством Михаэля в тех деяниях, о которых я сейчас говорил, находились в начале христианского времени собранными вокруг архангельского существа Михаэля внутри Солнца. Михаэль, передающий тогда свое правление на Земле Орифиэлю, теперь, находясь в области Солнца вместе с теми человеческими душами, которые служили ему, принимал участие в уходе Христа с Солнца.

И это тоже одно из тех событий, которые мы должны иметь перед глазами, — перед взором тех душ людей, которые связаны с антропософским движением, стояло следующее зрелище: мы объединены на Солнце с Михаэлем; Христос же, который до сего времени посылал с Солнца на Землю Свои импульсы, — Он уходит с Солнца, чтобы связать Себя с земным развитием!

Да, подумайте только об этом, таком значительном сверхземном космическом событии, о том необычайном зрелище, какое открывалось тогда этим человеческим душам, собравшимся вокруг Михаэля, как ангельские слуги, после того как он закончил свое правление на Земле: они переживали, будучи сами в области Солнца, как Христос покидал Солнце, чтобы связать Свою судьбу с судьбой земного человечества. “Он уходит!” — это было их глубоким переживанием.

Души людей получают свою направленность не только на Земле; они получают ее также во время своей жизни между смертью и новым рождением. Так оно было прежде всего для тех, кто на Земле принял участие во времени Александра. Великий мощный импульс исходил от того космического, всемирно-исторического момента, когда эти души увидали, что Христос покидает Солнце. И для них стало ясным: теперь космический Разум переходит постепенно из Космоса на Землю. И Михаэль и окружавшие его видели, как постепенно все то, что как Разум прежде изливалось из Космоса, нисходило на Землю.

И Михаэль и его приверженцы (были ли последние в вышнем духовном мире или же на короткое время воплощались на Земле) видели, как в земную сферу в восьмом столетии после Р.Х. приходили излучения жизни Разума, и они знали: там внизу этот Разум раскроется далее! И можно было заметить, как на Земле стали выступать первые мыслители. Ибо выступавшие ранее великие люди — это были обладатели инспирированных мыслей. Люди с собственным мышлением выступают лишь, начиная с этого восьмого столетия. И среди хора Архангелов в Солнечной сфере прозвучали мощные слова Существа Михаэля: “То, что было могуществом моего царства, то, чем я правил отсюда, — оно более уже не здесь; оно должно излиться дальше на Землю и там действовать и бушевать!”

Таково было зрелище Земли, открывающееся с Солнца, начиная с восьмого века. Это и было великой тайной: то, что ангелы, бывшие в основном силами Михаэля, низошли с Неба на Землю. Это была та великая тайна, которая сообщалась некоторым Посвященным в школах такого рода, о которых я говорил вчера, например, в высокого ранга школе Шартра. Можно сказать: прежде для того, чтобы узнать, что такое Разум, надо было из глубины Мистерий поднять свой взор к Солнцу. Теперь же, хотя Разум на Земле еще не был особенно заметен, стало постепенно известно, что есть люди, которые имеют собственные мысли, имеющие собственный разум, — они развиваются на Земле. Они были одними из тех, кто в среде европейской цивилизации вызвал в своей душе первые проблески собственного мышления, а не только инспирированным разумом, полученным как откровение свыше. И такое самостоятельное мышление все более распространялось.

Но в земном развитии была возможность поставить это самостоятельное мышление на службу также и иной цели. Ибо подумайте: ведь это самостоятельное мышление было суммой импульсов, из области Михаэля нисшедших с Неба на Землю. Миссией Михаэля было, прежде всего, способствовать дальнейшему развитию на Земле этого собственного разума людей. Но он не был еще там; он должен был приступить к этому только с 1879 года. И вот в начале это земное мышление развивалось так, что Михаэль не мог взять на себя руководство им. Он не мог еще импульсировать тех людей, которые были самостоятельными мыслителями, ибо его время, время его правления, еще не наступило.

Эту глубокую тайну земного развития человечества знали в некоторых немногих из восточных Мистерий. И вот в этих немногих восточных Мистериях были посвящены в эту великую тайну отдельные ученики из числа особенно глубоко спиритуально предрасположенных и продвинутых людей. И далее в связи с обстоятельствами, которые трудно поддаются пониманию для обычного земного рассудка, произошло так, что этой тайной, хорошо известной некоторым восточным Мистериям, был затронут двор того правителя, о котором я уже говорил в Гетеануме и в других местах. Как раз в восьмом веке и в начале девятого века этот двор в Азии был подвластен Гарун ал-Рашиду. Гарун аль-Рашид был порождением культуры арабизма, культуры, овеянной магометанством. И та тайна, о которой я сейчас говорил, проникла к окружающим Гаруна Посвященным (или, во всяком случае, до известной степени обладавшим этим знанием), его советникам. И как раз вследствие того, что Багдадский двор, подвластный Гарун аль-Рашиду, был затронут этой тайной, этот двор и был таким блистательным. Все, что имелось на Востоке из сокровищ мудрости, из искусств и из глубокой религиозности, — все это концентрировалось, — правда, подвергшись магометанской окраске, — при дворе Гарун аль-Рашида. В то время, как в Европе при дворе Карла Великого, который был современником Гарун аль-Рашида, люди еще занимались тем, что составляли лишь первые элементы грамматики и все там было еще наполовину варварским, — в это время в Багдаде была резиденция, блистательный рассадник восточной переднеазиатской духовной жизни. Гарун аль-Рашид объединил вокруг себя тех, кому были ведомы великие традиции Мистерий Востока. И в числе своих современников он имел особенно одного, бывшего в прежние времена Посвященным, на духовную импульсивность которого еще воздействовали его прежние инкарнации. Он сделался организатором всего того, что культивировалось при дворе Гарун аль-Рашида как геометрия, химия, физика, а также музыка, архитектура и другие искусства и в особенности поэзия. И в этом блистательном собрании мудрецов при дворе Гарун аль-Рашида имелось более или менее ясно осознаваемое ощущение того, что Разум Земли, сошедший с Неба на Землю, должен быть поставлен на службу магометанскому духовному складу.

Так вот, подумайте: со времени Магомета и первых халифов в Европу из Азии и через Северную Африку вносился арабизм. Там он распространялся с помощью войн. Но одновременно с теми, кто распространял арабизм в Европе с помощью войн вплоть до Испании (Франция тоже была этим затронута, а духовно — и весь Запад Европы), выступили и другие значительные личности. Всем вам хорошо известны походы франкских королей против мавров, против арабизма. Но это лишь внешняя сторона истории. Гораздо важнее то, как внутри человеческого развития протекают скрытые духовные течения.

Потом Гарун аль-Рашид и его верный советник прошли через врата смерти. И все же, даже пройдя через смерть и находясь между смертью и новым рождением, они смогли еще некоторым образом преследовать свою цель: внести в европейский мир арабский образ мышления — с помощью распространяющегося в Европе начала Разума. Поэтому мы видим, что после того, как Гарун аль-Рашид прошел через врата смерти, душа его, словно проходя из Азии, из Багдада, через Африку, через Испанию и Западную Европу вплоть до Англии, — эта душа его, когда она проходила через духовные миры, через звездные миры, неотступно направляла свой взор от Багдада через Переднюю Азию, Грецию и Рим, через Испанию, Францию вплоть до Англии. Это была жизнь между смертью и новым рождением, при которой все внимание было направлено на Юг и Запад Европы. И вот Гарун аль-Рашид появился в новой инкарнации: он стал лордом Бэконом, Бэконом Веруламским. Бэкон и есть Гарун аль-Рашид, прошедший через врата смерти и действовавший между смертью и новым рождением так, как я это сейчас описал. А его мудрый советник избрал другой путь: из Багдада через Черное море, через Россию — в Среднюю Европу. Обе эти индивидуальности направились по разным направлениям: Гарун аль-Рашид к своему следующему воплощению лордом Бэконом Веруламским; его же мудрый советник во время прохождения жизни между смертью и новым рождением не отрывал своего взора от того, что могло все более и более подвергнуться влияниям с Востока; и вот он появился опять на Земле как великий педагог и автор “Пан Софии”, как Амос Коменский.

И из совместных действий этих обеих индивидуальностей, действовавших прежде при Багдадском дворе, возникло теперь в Европе то, что стало развиваться независимо от христианства, в стороне от него, как некоторый застарелый арабизм, но находившийся под влиянием, так сказать, отпавшего от Михаэля Разума, нисшедшего с Солнца.

Внешний физический военный натиск был отбит в боях французскими королями и прочими европейцами. Мы видим, как начатые с таким большим напором походы арабов и распространение магометанской культуры на Западе терпят поражение, как приостанавливается и исчезает из Запада Европы магометанство. Но несмотря на то, что магометанству не удалось установить свою внешнюю форму культуры, тем не менее оно стало новым арабизмом, проникшим в современное естествознание, — сделалось тем, что в смысле педагогики обосновал для мира Амос Коменский. И вот так в XVII веке распространился земной разум, в известной мере захваченный арабизмом.

Этим мы хотим указать на нечто такое, что заложено в той почве, в которую нам теперь приходится вносить семена антропософии. Надо очень внимательно рассмотреть это во всем его внутренне спиритуальном значении.

В то время как в Европе распространялось это, пришедшее из Азии, спиритуальное наследие блестящего Багдадского двора, в Европе распространялось и развивалось также и христианство. Но произошло так, что аристотелизм распространялся в Европе, можно сказать, с величайшими затруднениями. Аристотелизм, перенесенный великими походами Александра в Азию, развивался там могучим образом, исходя из достижений Греции и став естествознанием, был затем захвачен арабизмом. Про аристотелизм в Европе, проникший в христианскую культуру, восходившую в Европе, можно сказать, что он с самого начала распространялся здесь в “сильном разведении”*). И здесь он связал себя с платонизмом, полностью опиравшимся на древние греческие Мистерии, — связал себя так, как я говорил об этом в первой лекции.

Но мы видим, что аристотелизм распространяется в Европе совсем медленно, тогда как платонизм всюду основывает школы. И одной из самых значительных была школа в Шартре в двенадцатом столетии, в которой действовали те великие индивидуальности, о которых я вчера упомянул: Бернар Сильвестр, Бернар Шартрский, Иоанн Сольсберийский и в особенности Алан Островитянин. В школе Шартра велись совсем иные речи, чем в том, что распространялось как отзвуки арабизма. В школе было истинное христианство — при этом истинное христианство, просиянное светом древних Мистерий, поскольку в то время еще возможно было иметь мистериальную мудрость.

А затем произошло нечто значительное: великие учителя Шартра, глубоко погрузившиеся с их платонизмом в тайны христианства и совершенно чуждые арабизма, прошли через врата смерти. И тогда в начале XIII столетия, в течение короткого времени, состоялся как бы великий небесный собор, когда самые значительные учителя, во главе с Аланом Островитянином, скончались, то есть перешли в духовный мир, то они собрались там совместно с теми, кто еще находились в вышнем духовном мире, но должны были вскоре спуститься на Землю, чтобы там по-новому представлять аристотелизм. И среди этих, готовившихся спуститься на Землю, были как раз те, кто во время Александра самым интенсивным образом, прилагая все свои внутренние душевные силы, принимали участие в осуществлении импульсов Михаэля. И мы имеем право сказать и представить себе — ибо так оно и было, — что на грани XII и XIII столетий в духовном мире встретились, с одной стороны, души, только что поднявшиеся туда из мест христианского Посвящения, одним из которых была школа Шартра, а с другой — души, готовившиеся спуститься на Землю, души, сохранившие в себе в духовных сферах не платонизм, но тот аристотелизм, то внутреннее влияние Разума, которое проистекало еще из предыдущей античной эпохи Михаэля. Среди них были и те, кто говорили себе: мы были вокруг Михаэля, когда мы вместе с ним лицезрели, как Разум спускался с Неба на Землю; мы были также вместе с ними при том великом космополитическом деянии, которое было выполнено Михаэлем еще при старом способе его ведения Разумом, когда он еще правил Разумом космически.

И тогда свершилось то, что учителя Шартра передоверили аристотеликам на ближайшее время правление духовными делами на Земле. Итак, платоники, которые могли, собственно, стоять только под таким влиянием, что Разум может управляться лишь “с Небес”, — эти платоники, эти учителя Шартра передоверили управление духовной жизнью на Земле тем, кто тогда должны были спуститься на Землю и были как раз подготовлены к тому, чтобы принять на себя правление мыслительной жизнью на Земле, правление разумом, ставшим собственностью людей. И эти духи, в душах которых сохранился еще отзвук импульса Михаэля из предыдущей эпохи его правления, инкарнировались главным образом в ордене доминиканцев. И вот возникла схоластика, ведущая свое происхождение именно из ордена доминиканцев, — та схоластика, которая вела борьбу — горькую, но величественную, — по вопросу о том: “как же обстоит дело с разумным мышлением?” Это было великим вопросом, который в тринадцатом столетии стоял в глубине душ основателей схоластики, — жгучий вопрос: что же происходит с водительством Михаэля?

Тогда имелись люди, которых впоследствии назвали номиналистами, которые говорили: понятия и идеи — это лишь имена, лишь словесные наименования; в них нет ничего реального. Эти люди находились под ариманическим влиянием, ибо номиналисты, собственно, хотели полностью изгнать с Земли все проявления водительства Михаэля. Ибо когда утверждали, что идеи — это лишь имена, лишь слова и что за ними нет ничего реального, это означало, что не хотят допустить на Земле действия водительства Михаэля. И ариманические духи говорили тогда тем, кто внимал им: космический Разум ускользнул от Михаэля; он здесь, на Земле; не допустим же, чтобы Михаэль снова мог придти к власти над Разумом! — Но на том значительном небесном соборе, который состоялся между платониками и аристотеликами, как раз и был выработан план о том, как должны осуществляться далее импульсы Михаэля. И вот против номиналистов выступили реалисты из доминиканского ордена, которые говорили: идеи, мысли, это — реальности, живущие в веках, а не просто имена.

Если имеешь для этого достаточно понимания, то иногда вспоминаешь о том, как удивительно происходят некоторые события. Во время последних лет моей жизни в Вене я познакомился с одним орденским священником — с Винченцем Кнауером, написавшим книгу “Основные проблемы философии”, которую я неоднократно рекомендовал почитать антропософам. Эта книга включилась в продолжавшийся еще в девятнадцатом столетии спор между номиналистами и реалистами. Автор старался изъяснить читателям, насколько нелепы доводы номинализма, и он нашел для этого очень хороший пример; он приводит его в своих книгах. И вот я вспоминаю с глубоким чувством удовлетворения о том, как однажды в Вене я шел вместе с ним по Внутренней Вэринговой улице; мы говорили о номинализме, о реализме; и как он со всем своим степенным энтузиазмом (о котором я мог бы сказать, что в нем было много от поистине честной философии, тогда как другие философы были более или менее нечестными), — как он сказал: я всегда поясняю моим ученикам, что то, что живет в вещах как идея, — есть реальность, и обращаю их внимание при этом в качестве примера на овцу и волка. Номиналисты сказали бы о них обоих, об овце и волке, следующее: овца, это — мускулы, кости, материя; волк тоже — мускулы, кости, материя. То, что как форма, как идея овцы осуществляет себя в мясе овцы, — это лишь имя. “Овца” — это имя, а не какая-то реальная идея. Так же обстоит дело и с волком: он тоже как идея не есть что-либо реальное: это лишь имя, наименование. Но номиналистов можно легко опровергнуть, — говорил добрый Кнауер, — ибо достаточно им возразить: давайте волку некоторое время пожирать одно только овечье мясо, и если “идея” овцы не имеет никакой реальности, есть ничто, есть лишь наименование, а материя составляла бы в овце все, то волк должен был бы постепенно превратиться в овцу. Но он не становится овцой! Наоборот, он продолжает оставаться волком, реальным волком. В том, что мы имеем перед собой как овцу, идея овцы как бы притянула материю и сформировала ее соответственным образом. Также обстоит дело и с волком: идея волка притянула материю, собрала ее и сформировала.

Но этот спор и был по существу той битвой, которую вели между собой номиналисты и реалисты: дело шло о признании реальности того, что можно постичь через разум.

Так доминиканцы должны были заблаговременно работать для подготовления предстоящей эпохи правления Михаэля. И так как платоники, например, учителя Шартра, оставались после состоявшегося в начале тринадцатого столетия небесного собора в духовном мире и не имели сколько-нибудь значительной инкарнации, то земными делами разума должны были заниматься аристотелики, работать в этой области. И из схоластики, которая была изуродована и искажена Римом, ариманизована иезуитами, — тем не менее из схоластики произошло все современное стремление к разумности, поскольку оно только и было захвачено арабизмом.

Так видим мы в это время в Средней и в Западной Европе оба эти течения: с одной стороны — течение, с которым были связаны Бэкон и Амос Коменский, а с другой стороны — схоластика, то есть внесение в духовное развитие цивилизации того, что было и есть христианский аристотелизм и что должно было послужить подготовкой новой эпохи Михаэля. Когда схоластики взирали в духовные сферы во времена правления предшествующих Михаэлю Архангелов, то они говорили себе: там, в вышнем мире, находится Михаэль и надо дожидаться времени его правления. Надо подготовлять возможность того, чтобы в надлежащее время Михаэль опять смог бы принять на себя правление тем, что до того, в связи с процессом космического развития, выпало из его сферы. Так развивалось то течение, которое было только впоследствии направлено католическим ультрамонтанством по неверному окольному руслу, но которое, впрочем, само по себе осталось и продолжало то, основание чему было положено в XIII веке.

Так образовалось некое течение, которое работало непосредственно над земным разумом, исходящее из основ аристотелизма. В нем жило также и то, о чем я говорил вчера: то, что некто, оставшийся на более продолжительное время около Алана Островитянина в духовном мире, спустился на Землю и, будучи молодым доминиканцем, принес послание от Алана Островитянина другому, более старому доминиканцу, спустившемуся в земное бытие раньше его. Тогда в европейской духовной жизни жила интенсивная воля крепко овладеть мыслями. И на сверхземной жизни все это сказалось таким образом, что привело в начале XIX столетия к возможности осуществления великого мероприятия в духовном мире, в котором разыгрывалось в мощных имагинациях то, что впоследствии должно было стать на Земле антропософией. В первой половине XIX столетия и отчасти уже в конце XVIII столетия в небесных сферах объединились все те, кто были платониками под водительством учителей Шартра, находившиеся в это время между смертью и новым рождением, а также те, кто обосновал в Европе аристотелизм и тоже довольно давно прошли через врата смерти. Они объединились для свершения некоего сверхземного культа, в котором в мощных реальных имагинациях было представлено то, что в XX столетии должно быть опять осуществлено спиритуальным образом в новом христианстве после того, как начнется в последней трети XIX столетия новая эпоха Михаэля.

И кое-что из этого просочилось на Землю. Наверху, в духовном мире, разыгрывалось в мощных космических имагинациях то, что подготовило то разумное, но вполне спиритуальное творение, которое затем должно было появиться как антропософия. А то, что тогда просочилось, оказало определенное влияние на Гете. Оно проявилось у него, можно сказать, в миниатюрных образах. Тех великих мощных образов, которые разыгрались там, наверху, Гете не знал. Свои же миниатюрные образы от обработал в своей “Сказке о зеленой змее и прекрасной лилии”. — Чудесное явление! Мы видим, как все эти течения, о которых я говорил, в своем продолжении привели к тем мощным имагинациям, которые разыгрывались наверху, в духовном мире, под водительством Алана Островитянина и других. И мы имеем то великое, что просочилось и вдохновило Гете на рубеже XVIII и XIX столетий к написанию им его спиритуальной сказки о зеленой змее и прекрасной лилии. Это было, можно сказать, первым проявлением того, что разыгрывалось в духовном мире — в могучих имагинациях — в начале XIX и даже уже в конце XVIII века. Поэтому вы не должны удивляться, что в связи с этим сверхчувственным культом, свершившимся в первой половине XIX столетия, находится моя первая драма-мистерия “Врата Посвящения”, отражающая в поэтической форме то, что разыгрывалось тогда в начале XIX столетия, — что она внешне, по своей структуре, несколько схожа со сказкой Гете о зеленой змее и прекрасной лилии. Ибо антропософия после того, как она жила первое время как имагинация в сверхчувственных сферах, должна была спуститься в земную сферу. Ибо тогда в сверхчувственных сферах произошло нечто. Большое количество душ, которые были затронуты христианством, соединились с такими же душами, которых христианство коснулось меньше и которые жили на Земле во время свершения Мистерии Голгофы или до этого. Обе эти группы душ объединились, чтобы подготовлять в сверхземных областях антропософию. Там были и те индивидуальности, стоявшие вокруг Алана, о которых мы говорили, и те, которые, участвуя в доминиканском движении, обосновали в Европе аристотелизм; с ними был связан также великий учитель Данте — Брунетто Латини. И в этом большом сборище душ находилась большая часть тех, кто ныне, спустившись опять на Землю, объединяются в Антропософском Обществе. Те, кто сегодня чувствуют побуждение к соединению в Антропософском Обществе, совместно находились в начале XIX столетия в сверхчувственном мире, чтобы участвовать в том мощном имагинативном культе, о котором я говорил.

Это нечто такое, что связано с Кармой антропософского движения. Это нечто такое, к чему приходят, когда рассматривают антропософское движение не всего лишь рационалистически в его внешней земной форме, но если наблюдать те нити, которые ведут в духовные сферы. Тогда видят, как это антропософское движение нисходит на Землю. Да, в конце XVIII и в начале XIX веков было, можно сказать, “небесное” антропософское движение. Тогда просачивается то, что Гете передает в миниатюрных образах в своей сказке о зеленой змее и прекрасной лилии. Но затем в последней трети XIX столетия, когда Михаэль, нисходя с Солнца на Землю, хочет взять на себя правление земным разумом людей, это движение должно было тоже спуститься на Землю.

Со времени свершения Мистерии Голгофы Христос соединился с земным человечеством. Земное человечество не смогло его сразу внешне принять. Владычество Михаэля правило последней эпохой космического Разума во время Александра. Ко времени же VIII столетия после Р.Х. космический Разум совсем ниспал в земное существование. Те, кто были связаны с Михаэлем, договорившись с платониками, приступили к тому, чтобы подготовить путем схоластического реализма земной разум таким образом, чтобы Михаэль смог опять соединить себя с ним, когда он снова начнет осуществлять свое правление, начиная с конца 70-х годов XIX столетия, в последующем развитии цивилизации.

И теперь дело идет о том, чтобы Антропософское Общество взялось бы за выполнение этой задачи, — задачи, которая состоит в том, чтобы не дать возможности отбить у Михаэля человеческое мышление. Тут нельзя быть фаталистом. Тут можно только сказать: люди должны работать совместно с Богами. Михаэль вдохновляет людей самим своим Михаэлевым существом, чтобы на Земле появилась бы такая спиритуальность, которая выросла бы из собственного разума человека, — чтобы можно было бы мыслить и в то же время оставаться спиритуальным человеком, ибо это и означает правление Михаэля. И за это должна вестись борьба внутри антропософского движения. Тогда в конце XX столетия опять появятся на Земле те, кто ныне ратуют за антропософское движение, и объединятся на Земле с теми, кто были учителями Шартра. Ибо таково было решение того небесного собора, который состоялся в начале XIII столетия: чтобы аристотелики и платоники одновременно появились бы на Земле и ими совместно велась работа в том направлении, чтобы антропософское движение в XX столетии становилось все более и более цветущим, так, чтобы в конце этого столетия благодаря объединению платоников и аристотеликов антропософия смогла бы достичь известной кульминации в земной цивилизации. Если смогут так работать, как это было предрешено, предопределено Михаэлем, тогда Европа и вся современная цивилизация сможет избавиться от гибели. Но никаким иным образом! Этот подъем цивилизации из ее упадка связан с пониманием Михаэля.

Этим, мои дорогие друзья, я подвел вас к пониманию тайны Михаэля, которая как раз в настоящее время довлеет над мыслящими и стремящимися к спиритуальности людьми. То, что многим кажется парадоксом, а именно, что через антропософию должно быть внесено нечто в духовное земное развитие, — это вы можете понять, ибо всевозможные демонически-ариманические власти делают людей одержимыми ими. Так что ариманические власти уже ликуют во многих телах людей, считая, что Михаэль не сможет тут больше получить обратно свой, ниспавший на Землю, космический Разум. И это ликование было особенно велико в середине XIX столетия, когда Ариман уже верил, что Михаэль не обретет снова своего — некогда космического — Разума, который прошел путь с Неба на Землю. Дело идет о великом, об имеющем гигантское значение! Поэтому не надо удивляться, что тем, кто участвует в этой борьбе, приходится узнать много своеобразного.

Собственно, еще никогда не говорилось о каком-либо духовном движении таких странных вещей, как об антропософии. Совсем курьезным образом говорят об антропософии. Даже самые просвещенные люди современности не могут понять, как она со своим спиритуальным характером связана с Мистерией Голгофы. Говорит ли вам кто-нибудь, что он видел человека, который, мол, одновременно и черный и белый? Я думаю, что человека, который стал бы вам говорить такое, вы не сочтете находящимся в здравом уме. Но вот сегодня люди могут писать подобные вещи об антропософском движении. Так, например, Морис Метерлинк сумел развить логические рассуждения, подобные тому, как если бы кто-нибудь сказал, что он видел одновременно и черного и белого, то есть одновременно являющегося и европейцем и негром. В своей книге “Великая загадка” Метерлинк пишет обо мне, поскольку он трактует меня как носителя антропософии. Он говорит: “То, что мы читаем в Ведах, говорит и Рудольф Штайнер, один из самых ученых и в то же время сбивчивых оккультистов современности...” Когда кто-нибудь сказал бы, что он видел человека, который одновременно является европейцем и негром, то его сочли бы сумасшедшим, ну а вот Метерлинк может совмещать понятия: “один из самых ученых и сбивчивых”. И дальше он говорит: Рудольф Штейнер, когда он не пускается в сбивчивые суждения и видения, может быть и правдоподобные, но отнюдь не доказуемые, о доисторических временах, когда он не пускается в астральные сообщения о жизни на других небесных светилах, то он обнаруживает весьма ясный и острый ум; и он понимает смысл этого судилища (имеется в виду суд Осириса), и он необычайно хорошо освещает это уподобление души Божеству”. Значит, выходит так: когда он только не говорит именно об антропософии, то у него ясный и острый ум. Так пишет Метерлинк. Но он в состоянии сказать еще большее; он может сказать и вовсе странные вещи. Вот что он говорит: “Штайнер применяет свои интуитивные методы, являющиеся неким родом трансцендентальной психургии, для того, чтобы реконструировать историю Атлантиды или показать нам, что происходит на Солнце, Луне и в других мирах. Описывает нам следующие одно за другим изменения существ, становящихся человеком, и все это он делает с такой уверенностью и точностью, что начинаешь себя спрашивать, после того как с интересом прочитал его введение, в котором он выказывал себя весьма беспристрастным, логичным и широким умом, — не сошел ли он внезапно с ума или же имеешь дело не то с шарлатаном, не то с действительным визионером?”. Подумайте же теперь, что это значит! Метерлинк утверждает, что когда я пишу свои книги, то введения в них написаны так, что ему приходится сказать, что он имеет дело с человеком, обладающим “весьма беспристрастным, логичным и широким умом”. Но когда он читает далее мои книги, то он перестает понимать, что я такое: сошел ли я внезапно с ума, или я шарлатан, или же я действительно визионер? Но я ведь написал не одну книгу. И в каждой книге я пишу вначале введение. И вот я написал книгу. Метерлинк читает введение. И тогда я представляюсь ему человеком, обладающим “весьма беспристрастным, логичным и широким умом”; затем он читает дальше, и тогда я представляюсь ему таким, что он говорит: не знаю, сошел ли Штейнер внезапно с ума, или он просто шарлатан, или же он визионер? — Дальше: я пишу вторую книгу, и когда Метерлинк читает ее, то пока он читает введение, я для него опять-таки становлюсь “весьма беспристрастным...” и т.д. читает дальнейший текст и не знает — сошел ли я с ума, или я шарлатан, или же действительно визионер? И так каждый раз. И вот подумайте только: люди говорят: когда мы читаем твои книги, то вначале ты кажешься нам очень разумным, а затем внезапно сходишь с ума! Необычайными же должны быть люди, которые, когда они начинают писать, то вполне логичны, а дальше вдруг сходят с ума; а при написании следующей книги они снова переключаются: вначале они логичны, а потом сходят с ума! И в таком “ритме” дело идет дальше и дальше. Ибо ведь в мире все построено на ритмах.

Но из этого примера вы можете усмотреть, как даже наиболее просвещенные люди современности воспринимают то, что должно служить в мире основой эпохи Михаэля, — то, что должно быть совершено, чтобы земным человечеством опять был обретен космический Разум, выпавший в восьмом столетии из под власти Михаэля, что произошло сообразно ходу мирового развития, сообразно Провидению. Вся традиция о Михаэле должна быть пересмотрена. Михаэль, попирающий ногами дракона: этот образ видят по праву, — образ, изображающий Архистратига Михаэля, как он выступает представителем Космического Разума (Духа), противостоя ариманическим Властям, которых он попирает ногами

Эта битва более, чем какая-либо другая битва, перенесена в человеческое сердце. Там она теперь сосредоточена, начиная с последней трети девятнадцатого века. И решающим должно стать то, что в течение двадцатого века совершат человеческие сердца в связи с этим космическим деянием Михаэля. И в течение этого двадцатого века, после того, как истечет первое столетие со времени окончания Кали-Юги, человечество будет опять либо перед могилой всякой цивилизации, либо перед началом той эпохи, когда в душах людей, соединивших в своем сердце разум со спиритуальностью, битва Михаэля будет закончена победой импульсов Михаэля.