Завоевание физического мира в послеатлантических культурах (Штутгарт, 13 августа 1908 года).

Мы знаем, что до середины Атлантической эпохи условия человеческого сознания были совсем иными, чем теперь. Днем, оставаясь в своем физическом теле, человек не воспринимал предметов в таких ясных контурах, как теперь; очертания расплывались, как в тумане. Но зато, когда ночью он выходил из своего физического тела, его не охватывал глубокий сон без сновидений; он мог познавать духовные существа, обитающие в духовном мире. Мы не будем касаться здесь того, что эти духовные существа, также искавшие воплощения в телах Атлантов, входили в известное общение с людьми; обратим наше внимание пока только на то, что в то время человек из непосредственного переживания мог убедиться в том, что к его человеческому царству, к которому принадлежал он сам, примыкали сверху другие царства, царства Ангелов и Архангелов, и человек познавал эти высшие существа лицом к лицу, как теперь в физическом мире люди узнают друг друга. Потом наступило время, когда дневное сознание человека от момента пробуждения и до момента, когда он снова засыпал, становилось все яснее, а, напротив того, ночью его окутывал все больший мрак. Это был момент, когда в человеке было заложено первое зерно его «Я есмь». Научаясь воспринимать окружающие его предметы, человек вместе с тем формировал и образовывал свое сознание, над которым ему предстояло еще долго работать. Все в мире расположено в порядке постепенности; мы должны уяснить себе, что как в мире человека и животных встречаются существа, стоящие на самых различных ступенях развития, так и в мире, лежащем сверх человеческого, можно различать ряд существ, достигших различной высоты совершенства. В царстве Духа есть существа, очень близко стоящие к человеку, но есть и такие, которые стоят на весьма высокой ступени. Прежде всего, мы должны уяснить себе, что эти высшие существа в то время, когда человек ночью в состоянии смутного ясновидящего сознания восходил в духовные миры, также получали нечто от этого дара человека; они черпали для себя некоторое внутреннее обогащение из сношений с людьми. Ибо эти существа, стоявшие тогда выше человека, внутренне были с ним связаны; они инспирировали его, они влияли на его имагинативное сознание, которое оставалось еще смутным. Поэтому, думая о человеке того времени, мы должны себе представлять, что, выходя из своего физического и эфирного тела, он переходил к такому высшему существу или, в более широком смысле, — к целой группе высших существ. То же самое происходит и теперь, только неведомо для самого человека, тогда как раньше он знал об этом, хотя бы и в смутном ясновидении. Уже в прошлых лекциях мы упоминали о том, что человек не может обойтись без сна; сон имеет свою великую задачу. Человек днем «изнашивает» свое физическое и свое эфирное тело. Жизнь, которую мы ведем с утра до вечера, представляет собою «изнашивание» этих обоих тел, и усталость, которую мы чувствуем вечером, есть не что иное, как выражение того, что в нашем физическом теле, через посредство астрального, происходили восприятия внешнего мира, что в нас имели место различные чувства, импульсы, страдание и боль и т.д. Все, что разыгрывается таким образом в течение целого дня, вызывает затрату сил физического и эфирного тел, и мы устаем к вечеру от того, что целый день работали над разрушением нашего физического и эфирного тел. Когда ночью эфирное и физическое тела лежат в постели, ваше астральное тело и “Я” не остаются бездеятельными; астральное тело проникает своими силами эфирное и физическое тела; оно работает над восстановлением разрушенных и затраченных сил. Но оно не могло бы совершать этого, если бы при выступлении из физического тела его не принимало в себя другое царство. Над царством человека простирается духовное царство, царство Ангелов, Архангелов и других духовных существ. Это охватывающий, окружающий нас океан духовных существ, от которого мы отделены днем, будучи заключенными в оболочку нашего тела, в круг наших восприятий. Ночью же мы погружаемся в этот океан духовности, и астральное тело черпает в нем те силы, которые оно потом переливает в физическое и эфирное тела, чтобы восстановить их.

Об этом человек теперь не знает ничего. Но в древние времена, когда он сохранял еще свое смутное ясновидящее сознание, он мог наблюдать, как “Я” и астральное тело выходили и вступали затем в душевно-духовный мир.

Мы сказали, что Земля — планета любви, что правильным образом любовь развивается только на Земле; из своего общения с людьми боги черпают любовь так же, как, в другом отношении, они сами ее дарят. Это нелегко себе представить. Но вполне возможно, что одно существо буквально вкрапляет известный дар в другое существо и в то же время познает этот дар только благодаря этому другому существу. Представьте себе человека с огромным богатством, который никогда не знал ничего другого, никогда не испытал того глубокого душевного удовлетворения, которое может вызвать доброе дело. И вот, этот человек оказывает кому-нибудь благодеяние; он что-нибудь дарит бедняку. В душе бедняка подарок вызывает чувство благодарности, и это чувство является, в свою очередь, даром: его не было бы, если бы богач не одарил его. Но сам богач не испытывал этого чувства, он только его вызвал. Богач породил это чувство благодарности, но познать его может только в отраженной форме, когда оно возвратится к нему в отраженных лучах от того, в ком оно зажглось. То же самое имеет место с даром любви, которую боги вкрапляют людям. Боги настолько могущественны, что они могут зажечь в людях любовь, так что люди в состоянии научаться переживать любовь, но любовь, как реальность, боги познают только через посредство людей. Они нисходят с высот, погружаются в океан человечества и ощущают теплоту любви. Да, мы знаем, что боги терпят лишения, когда люди не живут в любви, что любовь людей является как бы пищей богов. Чем больше любви у людей на Земле, тем больше пищи у богов в Небе; чем меньше любви, тем сильнее лишение богов. Жертва людей, в конце концов, есть не что иное, как возношение к богам рожденной людьми любви. Мы можем себе представить, что это взаимодействие между людьми и богами в то древнее время, когда человек сохранял еще сознание о божественном мире, представляло собой нечто совсем иное, чем это стало впоследствии. Между божественными существами нашлись такие, которые благодаря тому, что человек не мог больше подниматься вверх со своим смутно ясновидящим сознанием, не могли спускаться до сферы человека. В Атлантиде человек жил среди известного числа божественно-духовных существ, и чем больше он терял способность взирать вверх, к богам, тем меньше могла получить известная группа божественных существ то, что она обыкновенно получала от человека. Мы имеем среди атлантических богов таких, которые после гибели Атлантиды терпели все большую нужду, которые все больше голодали, не находя пути к человеку.

С этой точки зрения мы должны теперь подойти к дальнейшему развитию. Мы знаем, что вблизи теперешней Ирландии находилась полоса земли, на которой жила наиболее развитая часть людей Атлантической расы, людей, достигших наибольшей зрелости. Они направились с Запада на Восток, населили Европу, в которой осталась одна часть людей на определенной ступени развития, другие же прошли еще дальше. Наиболее развитые пришли в страны Средней Азии, другие же направились в Африку. Но там уже жили потомки более древних Атлантов и Лемурийцев; новые пришельцы смешались с ними и образовали те различные типы, которые греки передали в формах своего искусства, как типы Сатира, Меркурия и Зевса. Таково было движение с Запада на Восток, и мы можем себе представить, что вместе с ним изменилось и состояние человеческого сознания. Перешедшие сюда люди сохранили еще в большей или меньшей степени остатки древнего смутного ясновидящего сознания, но оно постепенно убывало. И были уже такие, которые к моменту Атлантической катастрофы потеряли всякие следы ясновидения, но были и такие, которые сохранили остатки его даже и перейдя в Азию, Европу и Африку. Повсюду встречались люди, которые в известном состоянии, — например, между сном и бодрствованием, обладали способностью проникнуть в духовные миры. Таким образом, то существо, которое обозначается именем Вотана, было «личностью» хорошо известной древний Атлантам; можно сказать, что все Атланты были более или менее тесным образом связаны с ним, вроде того, как связаны современные подданные со своим монархом. Но все больше утрачивалась сознательная близость. И все же среди народов Европы, у древних германцев, многие в промежуточном состоянии между бодрствованием и сном могли вступать в известное отношение или связь с этим Вотаном, который действительно существовал в духовных мирах, но был связан своим развитием и не мог по-прежнему оставаться доступным для всех. Такие же люди были и в Азии. Это перешло и в более поздние времена, о которых говорит даже история; и тогда еще сохранилось природное, естественное ясновидение, и люди из собственных переживаний могли говорить о богах.

Мы должны постоянно помнить о том, что человечество все больше сходило вниз, на физический план, в материальный мир; вследствие этого боги были принуждены все больше разрывать свою связь с людьми. Постепенно лишь очень немногие из них могли сохранять общение и притом только с избранниками, которые как бы шли к ним навстречу, развивались навстречу им. И вот, происходит чудесное смешение остатков унаследованного ясновидения с принципом посвящения; отпечаток этого смешения сохранился в сознании германского народа. Люди Атлантической эпохи знали: «Точно так же, как во время сна я выхожу из физического и эфирного тела и поднимаюсь в царство богов, туда же восхожу я и после смерти; я уже знаю их и знаю, что могу их там снова встретить». Но как своего рода наказание ощущалось, если у человека временно отнималась после смерти возможность взирать на богов, возможность быть принятым в их царство; он должен был пройти через известный период очищения после смерти, так как слишком сильно привязался к материальному миру. Зато относительно людей, не оказывавших предпочтения материальной жизни, сложилось убеждение, что они не будут удерживаемы материальным миром и могут сейчас же после смерти вступить в уже знакомое им духовное царство. По мнению древних народов, населявших тогда Европу, людьми, не дорожившими материальной жизнью, были, прежде всего, все храбро сражавшиеся и погибшие на поле битвы. Относительно них существовало убеждение, что непосредственно после смерти они предстанут пред лицом того или иного божества. Кто же не смог умереть смертью воина на поле битвы, кто не научился духовное благо ценить выше, чем материальную жизнь, о том говорили, что он умирал соломенной смертью, не созрев для того, чтобы прямо проникнуть в царство духа, и должен был сначала пройти через ряд испытаний. Встреча с валькирией была выражением этого настроения в связи с воспоминаниями древнего ясновидения. С полным основанием представляли себе, что всякий, нашедший смерть на поле битвы, был уносим валькирией. В соответствии с этими представлениями, сложившимися в Европе, возникла там и символика посвящения того древнего времени. У других народов сложились другие представления; в Европе же выше всего ценилась личная храбрость.

Под посвящением понимали всегда такое состояние, когда человек уже при жизни мог познать то, что естественным путем он познает лишь после смерти: непосредственно переживаемую общность с духовным миром. Подобно тому, как воин переживал встречу с валькирией впервые на поле битвы, так и искавший посвящения должен был пережить эту встречу уже в физической жизни. Последним посвященным — героем в некоторых странах Европы считался Зигфрид. Поэтому предание рассказывает о нем, что он еще при жизни соединился с валькирией, как это бывало с воином только на поле битвы. Таким образом, мы видим, как в каждом отдельном человеке повторяется в малом виде то, что в более широком смысле представляет собою принцип посвящения.

Теперь попытаемся перенестись в настроение народных масс, переселявшихся с Запада на Восток. Они достигли такой высоты, что могли продолжать свое дальнейшее развитие. Они не затвердели, а, наоборот, сохранили способность к дальнейшему всестороннему развитию. И вместе с тем отдельные люди обладали еще достаточно сильным даром ясновидения. Среди всех народов, перешедших с Атлантического континента, европейцы были одарены самыми сильными способностями ясновидения; слабее были одарены африканские народы. В Азии переселенцы натолкнулись на еще более древних обитателей и нашли среди них следы еще более древнего ясновидящего сознания, так что и там в то время ясновидение встречалось довольно часто. Кроме того, была одна небольшая колония, состоявшая из наиболее развитых людей Атлантиды и обитавшая вблизи пустыни Гоби.

Что представляли собою эти люди? Что, вообще, означало в данном случае: самые развитые? Это значит: те, которые меньше всего могли видеть в духовном мире; ибо тогда цель развития состояла в том, чтобы выйти из сферы божественного и перейти в физический мир. Эти люди должны были ощущать: «Некогда мы были связаны с духовным миром; теперь же утратили эту связь». Печаль о потере духовного мира царила в сердцах этих людей; стремление к тому миру, который казался им самым ценным, и из которого они были изгнаны.

Европейские народы были в другом положении: там было много таких, которые в известном состоянии могли подниматься в духовные миры. В то время, когда в Европе еще сохранялись мистерии, когда посвященные, которые могли восходить в духовный мир, сохраняя полное сознание, говорили о том, что есть духовный мир, когда они рассказывали о том или другом духовном образе или о различной судьбе, ожидавшей человека за порогом смерти, когда они раскрывали все это в мифах и сагах, в легендах и величественных образах, то они находили людей, которые их понимали, ибо слушатели сами частично видели все это. Особые жизненные и местные условия Европы позволяли также и непосвященным проникать хотя бы в низшие сферы духовных миров и таким путем убеждаться в их существовании. Им эти миры были наполовину открыты, и поэтому они ощущали свое человеческое состояние совершенно иначе, чем другие народы Земли. Перенесемся в настроение этих древних Европейцев. Все они говорили себе: «Я вижу, что связан с богами; я достигаю до царства богов». Поэтому как раз на европейской почве развилось сильное сознание личности, сознание о божественном достоинстве человеческой личности и, прежде всего, сильное чувство свободы. Необходимо уяснить себе это настроение, так как это же самое сознание личности принесли с собой народы, заселившие Грецию и Италию. Яркие следы этого чувства свободы мы находим, например, у древних этрусков. Даже в своеобразном искусстве этого народа мы встречаем ярко выраженное чувство свободы, которое они сохранили в себе на духовной почве. Прежде чем в Италии возникло собственно римское государство с его царями, там обитали этруски, у которых государственная организация, несмотря на свой иерархический принцип, оставалась в то же время вполне свободной. Каждый город стоял за свою свободу, и никакой союз городов, в позднейшем смысле слова, для этрусков не был возможен. Все это чувство свободы и личного самосознания, принесенное на южный полуостров, возникло и развилось благодаря выше указанным причинам. Среди народов, проникших в Азию, находилась одна небольшая группа, от которой душевно-духовный мир был закрыт больше, чем от остальных; одним только овладели они взамен, одно спасли из этого погрузившегося в глубокие сумерки мира: “Я”, «Я есмь», сознание, что в их «Я есмь» заключалась вечная, пребывающая точка их бытия, которая произошла из духовного мира; что все образы, виденные ранее, образовали в ней как бы священное воспоминание, и что их сила покоилась на этой постоянной точке, которую они в себе сохранили. Они еще не ощущали ее во всей полноте ее значения; для этого понадобилось более долгое время; как раз у наиболее развитых, у тех, кто спустился вниз, создалось настроение, которое можно передать приблизительно так: «Прежде всего мы должны заботиться о том, чтобы сознавать свою божественность, сокрытую в глубочайшем воспоминании нашей души. Хотя бы эта душа и забыла те божественные образы, которые она некогда в себе имела, все же вернуться к ним мы можем только путем ее углубления в самое себя, в свое личное сознание». Короче говоря, возникло представление об абстрактном Боге, который не проявляет себя во внешних формах и которого нужно искать в своем внутреннем существе, в глубине самого себя; представление, которое развивающееся человечество передало в заповеди: «Не сотвори себе кумира». В более древние времена воспринимали самого Бога, как образ. Теперь этот образ скрылся, и все силы были устремлены на то, чтобы воссоздать этого Бога из глубины своего “Я”, где Он пребывал бесформенным в представлении и мысли; чтобы схватить и почувствовать идею, силу Бога. Это не было, однако, возможно сразу; в первые времена послеатлантической культуры воспоминание об утраченном было слишком сильно; душа чувствовала, что «врата закрылись»; с другой стороны, стремление вернуться снова в духовный мир было слишком непобедимо. Поэтому первой возникшей культурой была та, которая вся была проникнута этим чувством, стремлением к утраченному, закрытому духовному миру; эта культура, которая с благоговением взирала на посвященного и умоляла: дозволь нам стать участниками этого потерянного мира.

Под влиянием этих посвященных одно из колонизаторских течений создало древнюю индийскую культуру до эпохи Вед, культуру, возбуждающую в нас трепет благоговения; в Ведах она нашла свое последнее выражение; стремление к духовному миру было в ней настолько велико, что люди пытались искусственным путем вернуть прежнюю связь с богами. Желание бежать из этого физического мира возникло, как преобладающее настроение, в этой первой послеатлантической культуре. Это было основным настроением душ, которым дано было познать учение посвященных, святых Риши. Мы видим, как в них возникает такое чувство: «мир, который мы видим вокруг себя, мир, который мы теперь завоевали, мир физического плана, есть только иллюзия, он не имеет никакой ценности: он — Майя; высшую ценность имеет мир, лежащий за этим обманчивым физическим планом». Таким образом развивается ощущение ничтожества физического плана, необходимость бежать от него и стремиться к духовному; развивается то, в чем мы видим основание этой древней культуры. Человек стремился к тому, чтобы целиком раствориться в духовном мире, погасив свою личность; он предпочитал уничтожить самодовлеющую независимость своей личности, чем жить в ее узких пределах. Мы должны понимать эту культуру преимущественно как такое настроением тогда мы поймем ее желание бежать от материального мира, и убеждение в том, что человек, ищущий божественное, должен освободиться от уз чувственного мира, должен уйти от всякой иллюзии, от Майи. Такова была первая послеатлантическая культура.

Задача послеатлантической эпохи состояла в постепенном завоевании физического плана человеком. Древнеперсидская культура до Заратустры явилась первой фазой выполнения этой задачи. Древним персам (здесь говорится о доисторических персах, являвшихся колонией) свойственно иное сознание; они ощущают реальность физического плана. Он не казался им абсолютно чуждым. Перс говорил себе, что на этом физическом плане имеются также возможности насаждать и развивать духовное начало. Он направлял свое внимание на физический план, хотя еще и не изучал его. Древний перс видел в нем еще нечто враждебное; но враждебное, которое можно победить. Он сделался другом и помощником бога Ормузда, чтобы искупить материю. Он проникал со своей работой в физический мир и понемногу начинал ощущать, что этот мир не только Майя, не только бездонная иллюзия, но достойная внимания действительность.

Далее мы видим, как другое переселение направляется к западной Азии и к Африке и основывает там Халдейскую и Египетскую культуры. В этих культурах делается дальнейший шаг в завоевании физического плана. Люди уже не видят во внешнем, в чувственное мире исключительно враждебное начало. Человек направляет свой взор к звездам и говорит: «Эти звезды не Майя, эти звезды не иллюзия». Он изучает движение звезд, изучает, как приближается звезда к звезде; через какие изменения проходят созвездия. И он говорит себе, что звездное небо есть внешнее проявление воли правящих богов, что их движения суть письмена, начертанные богами. Внешнее, чувственное — не только иллюзия; оно — откровение богов. От неба взор переходит на землю! в Египте начинают изучать геометрию, чтобы овладеть землей. Достижения духа сочетаются с чувственной материей.

Здесь, в третьей культурной эпохе снова выделяется небольшая обособленная группа людей, соединявшая в себе как все прежние традиции, так и новые завоевания; небольшая группа, в которой посвященные сохраняли древнюю мудрость, прежнюю близость с богами; с другой стороны, они приняли в себя халдейскую мудрость, учение о божественных письменах мировых пространств, и мудрость Египта, восходившую к сочетанию духовного с физическим. Это та группа людей, которую в данном смысле можно назвать избранным народом. Это тот народ, который подготовил величайший момент в истории мира, это тот ветхозаветный народ, который в своей Библии обладал величайшим памятником, изображавшим события далекой древности.

Ибо не только научным заблуждением, но и нелепостью является всякая попытка хотя бы приблизительно сравнить какую-либо научную историю миросотворения с тем, что сообщает нам Ветхий Завет. Он содержит в себе в величественных образах историю нисхождения человека с божественна высот и связывает исторические переживания человека с этими космическими событиями. Все это с полной точностью содержит в себе библейская история.

Мы видели, как в течение своего земного развития человек постепенно подготовил себе зачатки своего «Я есмь»; мы видели, что эти зерна никогда не смогли бы развиться, если бы Солнце не отделилось от Земли; после этого должна была отделиться и Луна, и тогда только эти зачатки “Я” могли продолжать свое постепенное развитие тем, что закрыли для себя горизонт божественно-духовного мира. Кто же подготовил человека к тому, чтобы он созрел к восприятию Солнца? Это был тот Бог, который сформировал человека до полной зрелости и которого мы назвали Иеговой; он отделился от Элохимов, чтобы с Луны подготовить величайшее событие земного бытия. Когда человек еще не мог воспринимать внешнего мира, Иегова вложил в него сознание “Я”. Он проник в древние мистерии, которые имели место при смутном состоянии сознания; он являлся человеку во сне; он медленно подготовлял человека к зрелости “Я”, которая могла быть вполне достигнута только по пришествии Христа. Не внезапно пришел Христос, не вдруг спустился Он на Землю; нет, это было лишь последнее, личное явление; действовал же он еще раньше, в те древние времена, через пророков. Христос сам указывает нам в Евангелии от Иоанна, что кто не поверит Моисею и пророкам, тот не поверит и в Него; ибо Он говорит, что Моисей и пророки возвещали о Нем; не о том, кто уже был на Земле, но о том, которому еще надлежало прийти. В этом смысле Христос связан с историческим развитием Земли. Если мы войдем в мистерии древности, то мы повсюду там найдем эту историю Христа и Его нисхождения на Землю. Проследим мистерии Европы. Повсюду в них слышится трагическая нота. Если вы перенесетесь в эти древние мистерии, то увидите, что учителя всегда говорили там своим ученикам: «Вы можете подняться до божественного; вы можете быть высокими посвященными; но есть нечто, познать чего вы еще не можете, чего вы должны ждать и на что мы можем только указывать: это грядущий Христос». Повсюду в мистериях Севера говорится о Христе, как о «грядущем»; повсюду знали его, но не как того, кто уже, был на Земле. Знали его также посвященные Египта и Азии, и повсюду знали: это — Христос, которому должно прийти и который явит себя однажды на Земле. Они знали также, что мистерии не могли тогда возвести на самую высокую ступень посвящения. Это сохранилось символически в легенде о Зигфриде. Отзвук чего-то трагического остался в отношении к древние богам и в ожидании Христа, так как блеск богов должен был померкнуть перед блеском Христа. Нечто особенно чудесное приписала сага Зигфриду. Он был неуязвим; он обладал силой посвященного в смысле европейских мистерий. Одно только место оставалось у него незащищенным; он был ранен в это место и умер от этой раны. Какое же это было место? То место, на котором позднее у Того, Кого ожидали, лежал КРЕСТ. Место, открытое для раны у Зигфрида, было закрыто крестом по пути на Голгофу. Это последнее воспоминание, тот отзвук трагического, который прошел через все мистерии древней Европы. Но очень часто также и в мистериях, вышедших из Ветхого Завета, в которые был посвящен Моисей и которые он передал своему народу, поскольку он счел это возможным, указывалось на эту особенность эволюции человечества. Это было больше, чем образ; это было то, что сообщает образу глубину действительности и что мы можем изобразить приблизительно так. Допустим, что перед нами человек с его астральным телом и “Я”, с его эфирным и физическим телами, представим себе, что весь этот комплекс, составляющий человека, освещается Солнцем. После пришествия Христа на Землю, человек получил возможность принимать в себя физические и духовные силы Солнца. До тех пор это было иначе; ибо тогда во время сна, когда астральное тело и “Я” выходили из физического и эфирного тел человека, ночью на него падал не прямой, но отраженный от Луны свет Солнца; он воспринимал отраженный свет Солнца, а не прямой. Такое внешнее положение вещей было точным символическим выражением отношения Христа, как живого духовного света Солнца, и Иеговы, который так долго отсылал отраженный свет Христа человеку, пока он не созрел для восприятия прямого света Солнца — Христа. Подобно зеркалу, Иегова посылал вниз к людям отражение Христа. Как говорили о Христе, указывая на явление Его? О Нем говорили, говоря о Иегове, и поэтому Иегова говорил Моисею: «Скажи твоему народу, что Я есмь тот, имя которому: “Я есмь”». Это то же самое имя, которое впоследствии дано будет Христу. Иегова не хочет обращать своего лица к людям; он подготовляет пришествие Христа, дает его образ, прежде чем Тот не явится сам. И так как в Иегове люди должны были охватить и понять факт нисхождения в физический мир, то в этой небольшой группе людей, которая должна была подготовить пришествие Христа, особенно сильно сохранилась и окрепла идея абстрактного бога, бога, не принявшего образа. Она должна была завоевать себе новое представление о Боге, а не припоминать древний Образ. Так в своем культе Иеговы этот народ действительно становится народом, подготовляющим пришествие Христа. Нужно заметить, что все, чему в мире суждено играть крупную, существенную роль, исходит из мощных, решающих импульсов. Поэтому и характер именно безличного Бога должен был быть преувеличенно подчеркнут в Ветхом Завете: совершенно абстрактный, безличный Бог, запечатленный в центральной точке своего “Я”, является основой ветхозаветной религии, Бог — Я, безличный Бог.

Где же мог этот Бог найти для себя образ, в котором он был бы понятен человеку, жившему на физическом плане и стремившемуся к покорению этого плана? В это время мудрое водительство мира создало на юге Европы следующее. Потоки колонистов из Азии и Африки смешались здесь с пришельцами с севера. Пришедшие с Востока принесли с собой глубокое убеждение в ничтожестве Майи, в необходимости претворить материальное царство человека в царство духа; они смешались с теми, которые развили в себе сильное чувство личности и наибольшие духовные силы: это были те, которые при переходе с Запада на Восток отстали больше других. Смешение этих миграционных потоков произошло в Малой Азии, Греции и Италии; там образовалась четвертая подраса, которая сделала новый шаг в завоевании физического плана. Чаять и постигать бога в глубине души, — в этом заключалась миссия третьей эпохи, египетско-халдейской культуры. Из нее выделилась та народная группа, которая должна была искать абстрактного Бога, как духовное существо с наименьшим чувственным содержанием. На юге Европы между тем образовалась другая группа. Когда сюда пришли с севера люди, обладавшие сильным сознанием своей личности, то здесь произошло слияние человеческой души с материей, которое поражает нас в греческом храме, в греческих произведениях искусства, в греческих трагедиях; человек начинает воспроизводить свою собственную судьбу, он вливает в материю свой собственный дух, воплощает его во внешних предметах. Происходит сочетание духовного и физического, причем оба элемента принимают в этом слиянии одинаковое участие. В произведении греческого искусства, во всем, что создавал грек, одинаково участвуют и духовное и физическое начала. В известном отношении то же самое было и у римлян; они сознавали, что в них жил дух, что духовное может стать в них личностью.

Только на этой ступени человеческого развития могло принять свой внешний, действительный образ на физическом плане то, что было провозвещено гораздо раньше. Только теперь, когда человек овладел физическим планом, в него мог спуститься Христос. Пришествие Христа не было возможно в древних культурах, когда физический мир ощущался только как Майя, когда в человеке жила одна тоска по прошлом. Но человек все больше обращался к физическому плану, по мере того, как осуществлялось то сочетание, которое нашло себе выражение в греческом искусстве и в развитии мощного гражданского самосознания Рима. В этот момент Принцип Христа мог уже облачиться в плоть.

Поэтому мы должны считать тесно связанными со Христом всех, кто действовал до Него; мы должны смотреть на них, как на пророков, которые могли лишь указывать и которые в пришествии Христа видели осуществление того, к чему сами они стремились.

В следующих лекциях мы увидим, каким образом христианство сочеталось с другими элементами после явления Христа и как все это влияет на современное развитие. Сегодня же был указан тот момент, когда человек, овладев физическим миром, достиг той зрелости, которая открывала ему понимание богочеловека, Христа.