Действие духа в природе (Пенменмаур, 24 августа 1923 года).

Вчера я попытался вам показать, что беспорядочность сновидения возникает оттого, что человек, бессознательно или подсознательно из физического чувственного мира переступая во сне так называемый порог, входит в сверхчувственность, в духовный мир, и что когда он входит в этот духовный мир, то он стоит перед тремя мирами: миром воспоминания об обычном физическом мире, душевным миром и собственно духовным миром.

События — внешние и внутренние, — которые мы переживаем в обыкновенном земном существовании, составлены из откровений всех трех миров. Но они разъединяются, когда, засыпая, мы входим в сверхчувственный мир. И человек не относит тогда своих переживаний к надлежащему миру. И оттого в воспоминаниях обычного сознания возникает обман, иллюзия в сновидении.

Как в физическом пространстве всматриваются в какую-нибудь далекую точку, так во времени — с помощью имагинации — всматриваются в нечто другое. Следовательно, не просто припоминают виденный сон, а всматриваются в то, что видели во сне. Только таким образом получают правильное представление о сновидении. И благодаря этому познают, что сон только тогда будет интерпретирован верно, когда мы не относим его к природно-физическому миру, но когда мы относим его связи к духовному миру и, в большинстве случаев, — прежде всего к моральному миру. Сновидение хочет сказать не то, что оно выражает, когда физически интерпретируют его содержание. Оно хочет сказать то, к чему приходят, когда его содержание интерпретируют морально-духовно.

Возьмем сон, на примере которого я показал вам происходящее здесь смешение, — сон, в котором человек, охваченный ужасным чувством стыда, оказывается неодетым перед многими людьми на прогулке. Я обратил ваше внимание на то, как складывается в сонном сознании весь строй души благодаря тому факту, что человек стоит здесь перед тремя мирами. И если правильно всмотримся в этот сон, то мы должны сказать, что он показывает нам содержание, которое выглядит чувственно, но что в этом чувственном хочет явить себя духовно-моральное. И тот, кто имеет такого рода сон, не должен был бы смотреть на непосредственно протекающий в чувственных образах ход событий, но он должен был бы спросить себя: «Может быть, в моем дневном сознании мне свойственно иногда не являть себя с полной внутренней правдивостью другим людям? Нет ли у меня привычки слишком подчиняться условным оболочкам и, в сущности, скрывать себя под всеми условностями, принятыми во внешнем мире? Нет ли у меня оттого именно привычки иной раз не проявлять себя честно в своем глубочайшем внутреннем существе, а являть себя не совсем правдиво?»

Если человек направит свои мысли в эту сторону, то постепенно он придет к морально-духовной интерпретации сна. Он будет относить то, что ему явилось во сне, не к природному, а к духовному миру, и он скажет себе: «Когда во время сна я перешел в сверхчувственный мир, то ко мне приступили существа из сверхчувственного мира и сказали мне, что я не должен проявлять себя в ложном, неправдивом одеянии, но должен являться таким, каков я есмь как человек внутренне душевно-духовно».

При такой интерпретации сновидения приходят к его морально-духовной правде. И таким образом следует интерпретировать большинство сновидений.

Люди более древней эпохи развития человечества, которые в своей грезящей образности познавали при засыпании также и Стража Порога, воспринимали от него указания не вносить в духовный мир того, что живет в физически-чувственном мире. Следовательно, если бы этим людям приснилось, что они неодетыми гуляют по улице, то им не пришло бы в голову истолковать это так, что им этого нужно стыдиться, ибо это последнее имеет значение для физического мира и для физического человеческого тела, но они приняли бы во внимание полученное указание: то, что имеет значение в физическом мире, не имеет значения в духовном мире; то, что является в духовном мире, — это боги говорят человеку. Поэтому следует интерпретировать это как откровение богов. Так что натуралистическое понимание сновидений пришло только с ходом развития человечества. Но возьмем другой сон, который встречается очень часто. Человеку снится, что он идет по дороге. Он входит в лес. Через некоторое время он замечает, что заблудился, что дальше не может идти. Он пробует продвигаться вперед, но приходит к месту, где дорога теряется, где его окружают только деревья. Он находится в известной внутренней тревоге. В настоящее время — в обыкновенном сознании — человек очень легко принимает этот сон таким, как он является в своем непосредственном содержании. Но если взять его так, чтобы совершенно забыть о его природных связях, тогда именно такой сон показывает человеку из духовного мира, что путаница, в которую ты здесь попадаешь, лежит в твоих мыслях. В бодрствующем состоянии человек неохотно сознается в том, как спутаны его мысли, как часто они оказываются в таком положении, где нет пути дальше, где человек все время кружится вокруг себя самого. Такова особенность многих людей, особенно в нашей современной цивилизации. Они полагают, что мыслят просвещенно, но, в действительности, своими мыслями они пляшут или вокруг каких-нибудь внешних условностей, или вокруг атомов, которые при случае они себе конструируют, или вокруг чего-либо еще. И, конечно, в обыкновенном сознании человек не склонен признаться себе в этом. Но сон есть выступающее в чувственных образах откровение того, чем человек является в действительности. Духовные существа говорят ему это в его сновидении. И если пережитое таким образом во сне он примет как правильное самопознание, то его самопознание особенно успешно развивается под действием сновидений.

У многих людей есть также особое свойство: они отдаются тому, что им приятно в силу их инстинктов, их влечений. Им доставляет, например, удовольствие делать то или другое, но они не признаются себе, что это приятно их желаниям, их чувству, их чувственному благополучию. Они придумывают себе что-нибудь и в своем обычном сознании истолковывают то, что, в сущности, соответствует только их влечению, их удовольствию, как нечто такое, что они будто бы должны совершить, ну, скажем, из антропософии, из оккультных или эзотерических оснований, что будто бы в этом лежит высокая миссия или что-нибудь в этом роде. Так покрывают они в жизни — это встречается постоянно — подобным самооправданием бесконечно многое, что движется и господствует в подпочве животной жизни. Сновидение, которое берет свои чувственные образы отсюда, но в этих чувственных образах хочет быть откровением того, что в действительности духовно-душевно действует в человеке, — сновидение показывает тогда образно, что человека преследуют дикие звери, что он бежит от них и не может избавиться. Мы истолкуем этот сон душевно-морально правильно, если возьмем не его чувственно-физическое содержание, но если примем его как самопознание, если увидим в нем приглашение рассмотреть внутренние истины нашего существа — не отвечают ли они, хотя бы в слабой степени, скорее животным влечениям, чем тому, что мы чудесно воздвигаем перед собой в своих идеалах.

Так сон самым различным образом может быть руководящим наставником человека. И если правильно относить его не к нижнему, а к высшему миру, то он может, несомненно, направляющим образом входить в человеческую жизнь, и тогда можно видеть, как в сознательной имагинации человек действительно достигает того, что сон, который и для имагинативного познания также предстает сперва в своих чувственных образах, затем метаморфизируется и превращается всецело в морально-духовное событие.

Итак, мы видим, что сновидение — я хотел бы сказать — есть то, что вводит в духовный мир уже наше обычное сознание. Его нужно только правильно понимать. Но я сказал уже, что когда мы имагинативно поднимаемся в духовный мир, то оказываемся там не в том устроении души, как здесь, в физической земной жизни. В физической земной жизни я стою здесь, а стол стоит там, вне меня. Существует физическая разобщенность между мной и столом. Но как только я вхожу в духовные миры, в то же мгновение этой разобщенности уже нет. Там я нахожусь внутри воспринимаемого духовного существа. Происходит не так, как если бы я стоял здесь, а стол стоял там, но так, как если бы я распространил все мое существо над столом и стол принял бы меня в себя. Следовательно, в духовном мире происходит так, что мы совсем погружаемся в то, что мы воспринимаем. Поэтому также мы не должны относить того, что переживаем во сне или же сознательно переживаем в имагинации, — относить этого к своему внутреннему существу, но когда мы говорим о том, что действует и живет в сновидении, то мы можем также и духовнонаучно сказать вместе с поэтом: мир соткан из сновидений — не из игры атомов, о которой грезит наука, а из того, что я обрисовал как Хаос греков, как живую ткань наших снов, как ткань нашей сознательной имагинации, как нечто субъективно-объективное; ибо, разумеется, мир соткан не только субъективно. Так что известные состояния мира мы должны объяснять именно из ткани живых сновидений. Поэтому, когда мы имеем, например, перед собой семя, то мы не должны хотеть объяснить его из физических и химических законов. Никакой ученый, который видит в семени или в эмбрионе только физические и химические законы, не сможет объяснить семени или эмбриона, так как в семени и в эмбрионе грезит природа. Здесь в основе лежит то, что движется и живет в сновидении. Поэтому если вы положите сюда семя растения, то это семя живет и ткет в сонных грезах. Вы не проникнете в него интеллектом, который постигает только законы природы; вы должны войти в него той человеческой силой, которая обычно живет в сновидении или в сознательной имагинации. Но нечто, подобное тому, что живет в семени, живет во время всего нашего земного существования во всем нашем организме. И поэтому в нашем человеческом организме мы должны искать не одно только действие химических и физических сил, но когда мы берем человека как физическое существо, то мы должны рассматривать этого человека с его внешними физическими контурами как то, что живет, хотя и действительно в физическом земном чувственном мире, но за этим внешним явлением живет нечто другое, чего не может видеть глаз, не может слышать ухо, поскольку они суть физические органы, но что может созерцать имагинация и что как бессознательная имагинация переживается в сновидении. Во всем человеческом теле грезит природа. Она не мыслит только так, как мыслит человек, — нет, природа грезит. И действием этих сонных грез направляются силы нашего пищеварения, силы нашего роста. Все образуется из сновидения. Когда мы обозреваем бытие Земли в прошлом, то мы исходим преимущественно из нашего времени. Как должны мы назвать наше время? Мы можем назвать его по одному из отдельных симптомов, скажем, — эпохой пишущей машины. Следовательно, мы исходим из эпохи пишущей машины; затем идем дальше назад и приходим к эпохе начала книгопечатания; идем еще дальше назад в эволюции приходим, например, к римской эпохе, к греческой эпохе, приходим к восточной эпохе, из которой вышли Веды. Но затем внешние источники нас покидают. Сколько бы сокровищ не открывали в гробницах египетских царей, но наступает момент, когда внешние источники нас покидают, когда мы должны идти дальше в прошлое только с помощью имагинативного и инспиративного духопознания. И тогда мы наталкиваемся на границу, за которой далее в прошлом лежит нечто неопределенное для обычного сознания, подобно тому, как за сновидением лежит сон без грез.

Да, действительно, возвращаясь в прошлое развитие эпох и мира, мы находим там эту завесу сновидения, которую мы можем воспринимать каждую ночь. И если затем мы приходим сюда с сознательной имагинацией, то там, за завесой, духовным образом озаряется более далекое прошлое. Но оно выглядит уже совершенно иначе, чем тот мир, который мы можем познавать своим интеллектом и с помощью исторических документов. Это более отдаленное прошлое, которое лежит за завесой сновидения в эволюции мира, показывает нам человека в непосредственном единстве с божественными духами. Тогда сам человек является еще божественно-духовным существом, и божественно-духовные существа, которые предназначены для иного, чем воплощаться на Земле, находятся в общении с ним, ожидающим своего воплощения на Земле. Следовательно, когда мы достигаем в далеком прошлом до этой завесы Хаоса, о которой я говорил в последнее время, то мы видим там непосредственное духовное общение в то время еще духовной души человека с человеком, которому надлежало затем всецело обитать на Земле. И мы увидим далее, как это положение вещей, связанное с развитием человечества, с другой стороны, стоит также в связи с космическим развитием. Там, где для инспирированной имагинации является в далеком прошлом эта завеса, мы видим также, как в космическом развитии — мы еще будем говорить об этом более подробно — от Земли отделяется соединенная с нею прежде Луна и выходит в мировое пространство, чтобы совершать затем свой путь вокруг Земли. Итак, мы смотрим в прошлое, достигая до завесы сновидения, до имагинативной завесы, проницаем ее и находим за нею Землю, еще соединенную с Луной, людей в непосредственном общении с божественно-духовными сущностями. Мы находим, что когда для ретроспективного наблюдения в имагинации появляется эта завеса сновидения, — мы видим тогда, что в этой точке лежит важное космическое событие как особое образование: Луна выделяется из Земли и входит в мировое пространство как отдельное мировое тело. Так что мы созерцаем в прошлом мировом развитии момент, когда Земля была еще соединена с Луной, но человек тогда уже существовал — однако только в духовно-душевном состоянии. Мы вообще не находим, когда смотрим все дальше и дальше назад, в прошлое, такой эпохи мирового развития, в которой мы не встретили бы также зачатков человека. Так что, с точки зрения духовной науки, мы не можем сказать, что Земля развивалась миллионы лет чисто неорганически или населенная только низшими существами и что человек появился только впоследствии, но мы находим, уходя в прошлое, человека в других формах, всегда соединенным с эволюцией мира, которую мы можем обозревать в прошлом, когда мы восходим таким образом к тому, что может явиться нам за завесой Хаоса сонных грез и также за завесой созидательной имагинации как божественно-духовная сущность мира.

Когда мы смотрим на семя, на нечто эмбриональное, то мы видим в имагинативном познании некоторым образом то, как сновидение ткет свою подвижную ткань в этом эмбриональном, в этом семени. И мы видим, как нечто вполне реальное, но в то же время наполняющее собой образы сонных грез овладевает материей в семени, в эмбрионе.

Так что тот, кто в состоянии созерцать духовное в мире, откроет везде это духовное, но в самых различных обликах. Ибо духовное проходит через различнейшие метаморфозы. И когда мы вполне поймем, как в семени растения, в эмбрионах животных действует и живет сновидение, тогда мы, естественно, можем спросить: как же в таком случае обстоит дело с кажущимся нам совершенно мертвым минеральным миром? Когда мы смотрим отсюда в эти окна или идем по улице, то видим обнаженные скалы, этот, по-видимому, совершенно безжизненный мир, и мы должны спросить себя: если в семени растения, которое мы кладем перед собой, действенно господствует мир образных сонных грез, то что происходит в этих распростертых массивах гор и камней? Как обстоит дело со всем тем безжизненным, что образует почву, по которой ступают наши ноги в физическом мире? Если в растениях мы находим духовную силу, которая сравнительно легко схватывает своей грезящей тканью материю, то и в каменных массивах мы находим имагинативным познанием также духовное — духовное, которое состоит из отдельных конкретных существ. Но это духовное мы находим здесь не в грезящем состоянии, мы находим его в состоянии полного сна (без грез). Когда вы смотрите на эти горы, то вы не должны представлять себе какой-то сплошной спящий туман, пронизывающий все эти каменные громады и горы, а должны представить себе отдельные конкретные существа — духовные существа, которые спят в этих каменных массах.

Мы увидим впоследствии, как эти духовные существа возникли путем отщепления от высших духовных сущностей — от сущностей с высшим сознанием, которые отщепили от себя этих иных существ, имеющих в своем теперешнем состоянии жизни только спящее сознание; и эти спящие элементарные существа спят именно там повсюду — в безжизненном мире. Следовательно, когда мы идем по каменному массиву гор, то мы должны были бы сознавать, что везде там, в Земле, спит духовная деятельность и жизнь в отдельных конкретных духовных существах. И когда мы наблюдаем этот безгрезный сон духовно-действенных существ в безжизненном мире, то мы находим, что в этом сне элементарных существ живет известное настроение.

Имагинация показывает нам этих существ. Инспирация учит нас, что в этих существах живет известное настроение. В этих существах гор, скал, земной почвы, по которой мы ходим, живет то настроение, какое мы находим в себе, когда именно чего-нибудь ожидаем. Настроение, полное ожидания. Так что душевно-духовная деятельность и существа, скрытые в этих, по-видимому, безжизненных каменных массах, пронизаны настроением ожидания.

Эти существа ожидают — этому учат нас инспирация и, особенно, интуиция, когда мы переносимся во внутреннее этих существ, — именно своего пробуждения к сонным грезам. Все то, что «смотрит» на нас в образе гор, — все это ожидает момента, когда впоследствии оно будет иметь сновидения, когда земное вещество, которое раздроблено в безжизненную материю, сможет в грезящем сознании охватить эмбрионально, создать, чудесно вызвать из скал и гор, которые мы теперь видим, снова нечто растительное. Именно эти существа являют перед нашей душевной жизнью чудесную магию природы — творчество из духовности.

И тогда прогулки среди этих скал или по этим скалам, и даже то, что эти скалы отражают от себя в своем физическом свете, могут стать для нас — не в каком-либо образном смысле, а в действительном, истинном познании — откровением спящих, затем пробуждающихся к сонным грезам и, наконец, приходящих к полной бодрствующей жизни элементарных существ, которые когда-то в будущем станут именно духовными существами. Физическая материя в растениях еще такова, что духовная ткань сновидений может пронизать эту материю. Эта материя становится затем раздробленной. Все неживое — мы наблюдаем это, когда в имагинации и инспирации обозреваем прошлое — возникло из живого. Но в то время как живое становится безжизненным, оно пронизывает его спящей духовностью.

И эта спящая духовность ожидает в безжизненном того момента, когда она проснется к видению снов — к сновидению — и сможет претворить это безжизненное в космическую эмбриональную жизнь. И различные местности, различные страны Земли являют по-разному спящее состояние этих духовных существ в горах, в твердой земной коре. И тогда мы можем сказать: иным образом, чем в других странах, спят эти ожидающие своего будущего существа в такой местности, как та, какую мы имеем здесь.

Именно здесь, в Пенменмауре, имеем мы область, где благодаря особой конфигурации земли, благодаря особенностям строения и образования каменных материалов эти спящие существа могут доходить до того, чтобы проникать в воздушные образования, и даже могут вплетаться в свет, между тем как в других странах они еще далеки от этого. Так что, если мы возьмем здесь действие не одной только внешней материальной атмосферы, материального воздуха, а силы действия душевной атмосферы, которая пронизывает воздух, как человеческая душа пронизывает человеческое тело, то именно в Пенменмауре мы найдем это душевное существо атмосферы иным, чем где-либо в другом месте.

Я хочу показать это вам на особом примере. Предположите, что в какой-либо местности имагинативное познание хочет установить перед собой должным образом имагинацию. Последняя более или менее легко или трудно удерживается в сознании. В разных местностях мы имеем разные возможности того, чтобы они оставались дольше перед сознанием или чтобы они быстро растворялись. Здесь мы имеем такую местность, где имагинации останавливаются удивительно долго и благодаря этому достигают до яркой образности. Мудрецы друидов или люди, подобные им, избирали для своих храмов, для своих святилищ именно такие местности, где имелась эта особенность, что имагинации не исчезают мгновенно, не были подобны облакам, которые быстро рассеиваются, но могут задерживаться. И поэтому вполне понятно, что еще в сравнительно поздние времена для святилищ друидов отыскивали именно такие места. Эти люди чувствовали, что здесь не встретится больших трудностей для удерживания имагинаций. Но, конечно, все имеет свои светлые и теневые стороны. И благодаря остановившимся имагинациям именно труднее достигается инспирация, хотя затем она становится более сильной. То, что должно быть сказано (инспиративно) из духовного мира, выливается здесь в слова с большей интенсивностью, значительностью, но с большим трудом.

Так что, без сомнения, также и в духовном отношении можно заметить дифференцированность земной поверхности. Можно было бы нарисовать географическую карту и отметить особой краской те местности, где имагинации особенно легко задерживаются перед имагинативным сознанием. Те местности, где они быстро улетучиваются, можно было бы зарисовать другой краской. Так можно было бы получить очень интересную географическую карту. Здесь, в Пенменмауре, нужно было бы отметить особенно интенсивной краской то, что действует в душевной атмосфере, — сияющей, сверкающей живой краской. И я полагаю, что участвующие в этом курсе лекций могут действительно почувствовать данное здесь в элементарных силах эзотерическое настроение. Оно смотрит к нам в окна, оно встречает нас на прогулках, оно присутствует здесь совсем иным образом, чем где-либо в другом месте. Поэтому я особенно благодарен, что мы можем в такой местности, где эзотерическое встречает нас, так сказать, на улице, — в других местах, оно, конечно, также встречает, но не в таком непосредственном явлении, — поэтому я особенно благодарен, что среди ряда мест, где уже могли быть прочитаны подобные курсы, мы имеем также и этот, так как с указанной теперь точки зрения именно этот курс наилучшим образом входит в общую эволюцию антропософического движения.

Те сообщения, которые я давал выше, показывают, что между физическим чувственным и духовным сверхчувственным миром лежит «граница» — граница, которую с известным правом называют порогом духовного мира.

Я уже с самых различных сторон указывал на то, что должно произойти, чтобы этот порог мог быть перейден. И мы еще будем говорить об этом более подробно. Но из моих лекций вы могли уже видеть, что прохождение этого порога в более древние времена развития человечества было другим, чем в настоящий исторический момент. Люди более древних эпох развития человечества потому могли иначе проходить через этот порог, что они также и в течение дня имели сновидческое сознание, но, благодаря этому, также и более интенсивное сознание сверхчувственного, и — как я это уже показал — при засыпании и пробуждении они полусознательно, как бы во сне, проходили перед Стражем Порога. Переход — об этом я еще буду говорить в дальнейшем, — переход от древнего, менее свободного человечества к человечеству, которое становится все более и более свободным, заключается в том, что несвобода воли, связанная для людей с тем, что они при каждом засыпании или пробуждении воспринимали нечто от Стража Порога, — эта несвобода, в которой люди тогда пребывали, перешла в современном сознании в утрату видения в духовном мире, но зато во все большую и большую свободу. В этом состоит принцип человеческого развития. Следовательно, можно сказать, что люди утратили многое из духовного мира именно потому, что в своей эволюции они должны были быть приведены к свободе. Но утраченное должно быть снова достигнуто в том роде, как это хочет показать также и Антропософия. Мы имеем теперь как раз такой исторический момент, когда может выступить стремление к тому, чтобы утраченное было снова достигнуто. Но и в наше время у самых разных людей повсюду заметны еще остатки наследия, идущего от древних времен, когда человек имел совсем другое отношение к сверхчувственному миру. У современного человека, всецело охваченного силами интеллектуализма, как правило, имеется резкая граница между тем, что он переживает в чувственном мире, и тем, что лежит за нею в духовном мире. Эта граница проходит так резко, что именно просвещенные умы современности вообще не хотят ощущать, что человек может переступить через нее. Но я уже указал — когда кратко охарактеризовал пути в духовный мир, — что эта граница может быть перейдена, что человек может вполне сознательно войти в этот мир. Но в современное развитие человечества еще вдвигаются последние остатки из того времени, когда человек инстинктивно, бессознательно вступал в духовный мир, когда он также и в дневном сознании в большой степени нес еще в себе нечто от духовного мира. И мы должны прежде всего понять эти наследия при помощи сознательного духовного познания. Ибо, если не понять их правильным образом, то они явятся людям в самом ложном виде. И тогда заблуждение в отношении этих вещей может стать крайне опасным. Оттого в этих лекциях, которые хотят показать развитие человечества и мира, я должен обсудить также и этот вопрос о бессознательном нарушении границы, когда нечто, бывшее вполне естественным и закономерным для более древнего человечества, проникает в современность и, не будучи освещено соответствующим ясным познанием, может привести теперь к опасным иллюзиям.

К числу явлений, которые для обычного сознания стоят, несомненно, уже на границе чувственного и сверхчувственного миров, относятся, например, видения, — видения, когда в своего рода галлюцинации, которой, однако, человек еще более или менее владеет, выступают образы, которые складываются в совершенно определенные формы, которые могут быть даже окрашенными, звучащими, могут содержать в себе и что-либо другое, но которые, прежде всего, — в том виде, в котором они предстоят перед сознанием, — не соответствуют внешним предметам так, чтобы какая-либо внешняя вещь была бы точно такой, как это видение, которое возникает внутренне в человеке.

Обычным восприятиям всегда соответствует внешний предмет, а внутри — совсем как тень — образ. И человек вполне сознает, что теневой образ представления, встающего в его внутреннем существе, находится в связи с внешним миром. Видение выступает именно само собой, претендует на свою внутреннюю реальность. И человек оказывается в таком душевном состоянии, когда он уже более не способен судить о реальной ценности образа, который в нем выступает — выступает помимо его участия. Первый вопрос, который встает в этом пункте лекций, таков: как возникает видение? Так вот, видения возникают благодаря тому, что человек сохраняет еще в себе способность вносить в бодрствующий мир то, что он переживает во сне, — способность поднимать это в бодрствующем мире до степени представления, подобно тому, как обычно он поднимает до представления то, что он воспринимает извне через чувства. Создаю ли я себе образ часов, которые вижу в физической чувственной жизни, или, пережив во сне конфигурацию, внутреннюю реальность внешней вещи, потом — при пробуждении — создаю себе образ того, что я пережил во сне, — это суть два процесса, которые в известном отношении, имеют только различие, что одним процессом я владею, поэтому создаю только слегка намеченный, ослабленный образ (то есть представление); в другом случае я не владею процессом — вношу в жизнь моих представлений не то, что существует в настоящей действительности, а то, что я пережил в последнем, или предпоследнем, или в еще более далеком сне, когда душа пребывала во сне, и тогда я создаю видение. Такие видения в более древние времена развития человечества, когда оно инстинктивно владело отношением к физическому и духовному миру, были чем-то вполне естественным, но именно благодаря дальнейшему развитию человечества они стали тем, что они есть теперь, — чем-то иллюзорным, не подчиняющимся власти человека, вследствие чего всему этому необходимо противостоять с полным пониманием; ибо современный человек не имеет одного: когда в спящем состоянии он переживает что-либо в духовном мире и, пробуждаясь, возвращается в физический мир, то он не слышит напоминание, не слышит Стража Порога, который говорит: все, что ты пережил в духовном мире, ты должен это запомнить и принести с собой в физический мир. Если человек принесет с собой это напоминание, тогда он будет знать, что содержит в себе видение. Если же видение выступает только в физическом мире без того, чтобы человек знал, как он перенес его сюда из духовного мира, тогда он именно не владеет видением, и оттого он впадает в иллюзии. Следовательно, можно сказать: видения возникают благодаря тому, что человек бессознательно переносит в дневную жизнь переживания сна, и дневная жизнь слагает ему эти переживания сна в представления, которые оказываются гораздо насыщеннее, гораздо богаче содержанием, чем обычные представления, которые имеют теневой характер. Другого рода явление выступает, когда человек переносит в жизнь сна то, что он чувствует и ощущает в физической жизни, и то, как он это здесь чувствует и ощущает. Но когда он вносит эти переживания, чувства, так сказать, в открытое море жизни сна, то ему именно там, вверху, дается указание, чтобы он не произвел в ней никакого беспорядка. Но если сон будет совсем легким, каким он бывает гораздо чаще, чем думают, — когда ходят в обычной жизни (иной раз человек спит совсем чуть-чуть, совсем немного, но все-таки спит — спит именно тогда, когда прекрасно идет себе вперед; и на это следовало бы обратить больше внимания: на это чуть-чуть засыпание), — итак, когда человек слегка спит в жизни, то незаметно для себя он переносит с собой вверх, за порог, повседневные ощущения. И тогда возникает то смутное чувство, когда человеку кажется, будто он внутренне знал то, что произойдет в будущем с ним или с другим человеком.

Таким образом возникает предчувствие. Итак, если видение возникает, когда в бодрствующую дневную жизнь вносят переживания сна, когда бессознательно переступают порог с переживаниями сна, то предчувствие возникает, когда находятся в очень легком, незаметном сне, полагая при этом, что бодрствуют, и тогда, опять-таки игнорируя Стража Порога, вносят в духовный мир то, что имеют, собственно, уже в обыкновенном дневном переживании. Но здесь оно лежит так глубоко в подсознании, что его не замечают. Дело в том, что человек находится в постоянной связи со всем миром. И если бы он осознал, какова эта связь со всем миром, то мог бы многое вынести из этого.

Итак, можно сказать: если здесь (было показано начерченной на доске линией) — порог, на котором стоит Страж, то видение возникает, когда переносят из сверхчувственного в чувственное то, что пережили там, за порогом.

А если в духовный мир вносят то, что пережили здесь, в указанном легком сне, тогда возникает то, что по-немецки называют - предчувствие (Ahnung).

И вы теперь видите, как благодаря этим наследиям, перешедшим к человеку из древней эволюции, он стоит здесь по эту сторону порога с видением, а там, за порогом, — с предчувствием. Но он может стоять как раз на границе, на самом пороге, и опять-таки не замечать Стража Порога. Эти моменты могут выступить, когда человек внутренне-душевно является, я хотел бы сказать, как бы завороженным. Но «завороженный» здесь не слишком удачное выражение, потому что здесь он не заворожен так, как обычно представляют себе завороженность, но он только находится душой в определенном душевном состоянии. Когда стоят на этом пороге так, что с одной стороны еще чувствуют то, что имеется в физическом мире, но с другой стороны чувствуют уже и то, что имеется в духовном мире, тогда переживается то, что является весьма распространенным в некоторых местностях и что можно назвать дейтероскопией, или вторым зрением. Оно переживается в полусознательном состоянии именно на самом пороге. Так что можно сказать: эти древние наследия суть такие явления в человеческой жизни, которые переживаются в пониженном сознании и выступают или по эту сторону порога как видения, или по ту сторону — как предчувствия, или на самом пороге — как второе зрение.

Более подробную характеристику этих трех областей я дам еще завтра, чтобы от нее перейти к характеристике тех миров, на которые именно смутно указывается в видении, предчувствии и втором зрении, но которые благодаря новейшему познанию могут быть приведены к полной ясности повышенного сознания.